за удар.
Послышался хруст, и кровь залила его губы и подбородок, когда он попятился назад.
Томас встал между нами и вытянул руки, разнимая нас.
Чувство вины нахлынуло на меня, плечи опустились. Сегодня я и подвела, и помогла своей девочке.
— Ты шломала мне вос! — В глазах Рыжего пылала ярость. Он попытался обойти своего друга.
Думаю, он не боялся меня.
Я проигнорировала дрожь в теле и приготовилась к драке. Благодаря Николасу я получила несколько уроков самообороны. Тренировка могла бы пойти мне на пользу.
— Подойдешь ближе, и я сломаю что-нибудь еще, — сказала я, перед тем как злобно улыбнуться.
Рыжий не шевелился. Томас отступил на шаг.
— Мисс Морроу! — По коридору раздалось быстрое цоканье каблуков. Затем из-за угла появилась директор. — Что вы натворили? И почему в моем здании находится козел?
Я посмотрела на Хартли и пробормотала:
— Писнохисножисне, иснстану киснозлисном иснотписнущисненисниисня. — «Похоже, я стану козлом отпущения».
Уверена, нас с Рыжим отстранят от занятий за драку. Ничего страшного, правда? Больше времени дома означало больше времени с Ангелом. Больше времени, чтобы читать и анализировать рынок труда.
Я старалась не улыбаться, когда шла встречать свое «наказание».
Глава 2
Невинность, разбитое сердце и предательство, о, Боже.
Что есть правда, а что ложь?
Оглядываясь назад, я могу вспомнить дни, которые навсегда изменили мою жизнь, сделав меня такой, какая я есть.
День, когда я поняла, что Питер стесняется меня.
День, когда я впервые увидела Ангела.
День, когда мама вышла замуж за Николаса.
Сначала я хотела, чтобы он ушел. Он разговаривал так, словно вырос в фантастическом романе.
«Сын тролля!»
«Пусть твоя магия будет сильной, а сердце — верным».
«Полпенса золота за твои мысли».
Однако вскоре я полюбила его. Он придал маминым глазам столь необходимый блеск, никогда не испытывал страха или гнева рядом со мной, как многие другие, и всегда относился к нашей семье с добротой и уважением.
Было кое-что еще, что мне в нем нравилось. У него всегда оставалось бесстрастное лицо. Когда у него можно было увидеть хоть какую-то эмоцию? Когда он смотрел на Обри Морроу. Ну, теперь Обри Сорен. Его лицо излучало обожание.
Сегодня, сидя на кухне за мраморной столешницей с розовыми вставками, я пережила еще один судьбоносный момент.
Хартли сидела рядом. Я делала домашнее задание, а она рассказывала, как нужно вести себя за столом Тору, черно-белому шпицу с львиной стрижкой и склонностью к тявканью.
Мама бегала от одной кастрюли к другой, готовя ужин. На шкафах Николас написал цитаты из какой-то давно забытой версии «Белоснежки и Злой Королевы», которую мама слышала в детстве.
«В глубине ее души расцвел росток зависти, и каждая ее мысль, как вода, помогала ему расти».
«Одна капля яда убьет ее самого сильного врага… и последнюю каплю добра в сердце».
«Ибо она забыла простую истину. Характер всегда значит больше, чем красота.»
Мама была более взрослой версией Хартли со своими длинными черными волосами, глазами цвета океанской воды и золотисто-коричневой кожей. Я решила, что похожа на нашего отца. Не то чтобы когда-либо видела его фотографию. Я вообще ничего о нем не знала.
Я предполагала, что его звали Эдвин или Стефан… я слышала, как мама называла эти имена, когда разговаривала с Николасом. Только однажды мы с Хартли набрались смелости и спросили о нашем отце, но мама разрыдалась, и мы закончили разговор, не получив ни одного ответа.
Я часто задумывалась, жестоко ли обращался с ней наш отец. С другой стороны, она также отказывалась говорить о своих родителях. И о своем детстве. И о своей родине. Мы решили, что она приехала из-за границы и английский был ее вторым языком. Иногда она разговаривала, как и Николас, называя людей «смертными».
— Эверли, дорогая. Ты здесь уже полчаса, но так ничего и не сказала о драке в школе. — Мама вытерла перепачканные мукой руки о розовый фартук, прикрывавший ее желтый сарафан. Как и моя сестра, она любила шить себе одежду. «Потому что каждая леди должна уметь шить, вязать, плавать, общаться с королями и крестьянами, грациозно танцевать и защищаться от бессовестных жуликов».
У меня плохо получалось шить и вязать, но все остальное выходило на ура. Так держать!
— Мама, ты должна радоваться. Я только один раз ударила мальчика.
Сидя на коленях у Хартли, Тор начал лаять на меня. Словно говорил: «Пусти меня! Я покажу ей, как правильно драться!»
А может быть: «Бекон!» Трудно сказать.
— Тссс. Хватит. Спи, — сказала Хартли, почесывая его за ушами. Через несколько секунд Тор закрыл глаза и задремал. Моя сестра не просто рисовала животных, она как-то успокаивала… и командовала ими.
— Учебный год только начался. — Нарезая картофель и немного тимьяна для овощного пирога, мама добавила: — Как ты успела во что-то ввязаться? Почему ты его ударила?
Я услышала в ее голосе нотки разочарования… и страха? Она решила, что я нападу на нее? «Игнорируй боль». Но, но… как она могла подумать такое?
— Я защищала Хартли от хулигана, как ты и просила. Он шлепнул ее по заднице, поэтому я ударила его по лицу.
— Были ли его действия неуместными? Да. А твои? Да. Ты защитила свою сестру от хулигана, став хулиганкой.
Хартли открыла рот, скорее всего, желая защитить меня.
Я протянула руку и сжала ее ладонь. «Не беспокойся. Я справлюсь».
— Иногда слов недостаточно, мама.
Она заколебалась с ответом, и я вздохнула.
Я, как обычно, завела ее в тупик. Мы были такими разными. Шоколад и ваниль. Или мышьяк и ваниль.
В конце концов, она остановилась на следующем:
— Звонила директор. Ты отстранена от занятий на две недели.
— Знаю, — пробормотала я.
— Ты можешь сдать все
