Рейтинговые книги
Читем онлайн Критическая температура - Евгений Титаренко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 23

– И все?

– Сказали, чтоб не забывала, что это всего лишь игра, – сделав строгое лицо, добавила Оля. Вопросы раздражали ее.

– Это я так… – пояснила Милка. – Просто… – Она и сама не знала, зачем ей все это: машинально подозвала Олю, машинально спросила о первом, что пришло в голову.

Оля круто повернулась на каблуках и, ничего не сказав, пошла к классу.

А Милка осталась возле лестницы, уже определенно чувствуя, как что-то нехорошее творится с нею. В душе нарастала злость или взвинченность, раздражение – она не могла понять, что это.

* * *

Находка третьего письма никого не удивила. К этому уже начали привыкать. Письмо нашли на перемене, в десятом «б», кто-то из девчонок.

«Ты напрасно мучаешь себя раздумьями, – писала неизвестная. – Напрасно жалеешь меня! Ты, пожалуйста, меня не щади! Потому что делаешь меня этим несчастной.

Думаешь, я не замечаю, как ты стараешься отойти в сторону, стушеваться, когда я знакомлюсь с более или менее порядочными людьми? Вот на совещании, когда я разговаривала с этим завотделом из горкома, ты почему так внимательно наблюдал за нами? Будто надеялся, ждал: вдруг он понравится мне? Думаешь, я не видела?

И тут, когда ты коснулся моего прошлого.

Ты не думай, что я развелась только из-за тебя и потому теперь несчастна. Просто я однажды пыталась, как это делают люди, и, если признаться, единственно по их советам, попыталась создать что-то вроде семьи. Надеялась этим сколько-то увлечь себя. А может быть, даже кого-то сделать счастливым, окружив заботой, уютом, каким-то пониманием… Но нет. Семьи никак не выходило. Из-за меня. Потому что это не увлекло меня. А значит, я и не могла никого осчастливить. Не могла! Веришь? И не думай, что я сколько-нибудь сравниваю при этом себя с тобой. Не думай, что этим сколько-то упрекаю тебя. Служу примером или укором. Нет! Совсем нет. Даже, чтобы ты поверил: еще раз нет!

Я, родной, понимаю тебя. В самом главном. От этого никуда не уйдешь…

Ведь когда я, глупая, пробовала создать семью, от меня зависело: иметь мне или не иметь детей. А от тебя не зависело это. И здесь тебе надо, пожалуй, не сочувствовать, а завидовать мне! Ведь у меня сейчас только и мысли, что о тебе! Представляешь? И все, что я ни делаю, о чем ни забочусь, – для тебя… Рассказать кому-нибудь – засмеют. Но вот считается, например, что люди одинокие постепенно, как правило, опускаются. А я всегда готовлю вкусный завтрак, обед. И сервирую стол, чтобы ты не упрекнул меня, не засмеялся бы надо мной. Я стараюсь хорошо одеваться, не хуже других. Ты представляешь теперь, что ты для меня значишь? Он, тот, о ком я говорила, мой муж, ничего такого не вызывал во мне…

Он был не такой уж плохой. Как все люди. Как большинство. Умный, внимательный. Очень удобный, наверное, как муж… Нет, я ни разу не сказала ему этих слов: про любовь. Он сказал мне. И предложил… Я долго думала, потом согласилась. А теперь даже с собой наедине я вся горю от стыда, едва подумав об этом.

И ты знаешь, родной, о чем еще. Я свыкаюсь, а может, свыклась уже со всем, что и как есть у меня в жизни. Раньше здорово верилось, это преследовало даже ночью: будто должно рано или поздно что-то произойти, должно что-то случиться вдруг – и ты станешь около меня. Навсегда. Навсегда-навсегда. А теперь я не думаю об этом. Ну – почти не думаю…

Вся экзотика детства, все представления о романтическом связываются, как правило, с жаркими странами. А я, когда представляю нас вдвоем, – я думаю о глухой-глухой уральской тайге, где родилась я… Представляю озеро, избушку в пять стен, со ставнями, оградкой. Высокое крыльцо, сарай, баньку на огороде… Представляю себя: как я набрала во дворе охапку березовых полешек и поднимаюсь по ступенькам, чтобы затопить печь… А утро раннее-раннее. И ты с удочками, неподалеку от дома. Ну, чтобы мне видно было тебя…

Люблю. Целую».

* * *

Все вдруг приобрело немножко комический характер.

Неведомый переписчик, снабжавший письмами два десятых: «а» и «б» – не назвал имени их автора. Но и потребность в этом исчезла вскоре.

Клавдия Васильевна несколько запоздала на второй урок. А когда вошла, минуту-другую стояла возле стола, в рассеянности глядя на закрытый классный журнал. Потом медленно, будто нехотя, повернулась к доске. Взяла мел и уже занесла было руку, чтобы записать новую тему, но опустила ее и оглянулась на класс. Блеклые губы ее тронула виноватая улыбка.

– Что-то у меня сегодня с утра все не клеится…

Лицо ее было осунувшимся. Глаза, усталые больше чем когда-нибудь, вовсе потускнели. Но и теперь еще никто не сделал вывода, который буквально напрашивался в связи с таинственными посланиями. Во всяком случае, он пока не приходил в голову Милке да и большинству в классе, как она заметит чуть позже.

Вездесущий Левка Скосырев уточнил по поводу признания химички:

– Это вы из-за кражи?

Выцветшие, серые брови ее медленно поползли вверх.

– Нет… – удивленно проговорила она. И, поведя головой, как-то испуганно, словно бы не желая допускать никаких сомнений по этому поводу, еще раз повторила: – Нет-нет! При чем здесь кража?

– А почему Анатолий Степанович в милицию не заявляет? – полюбопытствовал настырный Левка. Потом ни к селу ни к городу добавил: – У нас сегодня сплошные сенсации с утра. То грабеж, то любовь… Поэма с продолжениями. Чокнуться можно.

И палочка мела вдруг хрустнула в руках Клавдии Васильевны. Одна половинка упала на пол, а другую Клавдия Васильевна завертела в сухих, нервных пальцах, беспомощно взглядывая под ноги.

Инга Сурина вскочила и услужливо подняла мел.

– Это его личное дело… При чем здесь Анатолий Степанович?.. – ответила Клавдия Васильевна рыжему Левке.

Но девчонки уже переглянулись. И Милка была убеждена, что большинство, как она и Лялька, только сейчас поняли, что кража тут действительно ни при чем. Но АВТОРОМ ПИСЕМ, той загадочной неизвестной, что с утра будоражила умы десятиклассников, была КЛАВДИЯ ВАСИЛЬЕВНА!

Открытие это оказалось настолько ошеломляющим, настолько невероятным, что когда Клавдия Васильевна тусклым голосом объявила: «Давайте повторим бензолы…» – и начала что-то писать, никто не слышал ее и не обращал внимания, что там она пишет. В сверкающих глазах одноклассников застыл один и тот же недоуменный вопрос: можно ли в это верить?

Представление о таинственной неизвестной, с ее беспредельной добротой, с ее внутренней собранностью, постоянством, нежностью чувств, никак не увязывалось с представлением об этой робкой, во многом приниженной, ну совершенно бесцветной женщине…

Нет, Милка просто не могла допустить, чтобы Клавдия Васильевна, эта пережившая свой век старуха, так чувствовала. Даже в прошлом! Даже когда-то! Не говоря уж о том, чтобы – теперь…

И все же это надо было признать. Тогда упоминание о школе, о недолгом замужестве, об одиночестве – все получало объяснение…

Но кому адресовались письма? На мгновение какая-то смутная догадка промелькнула в Милкиной голове. Однако не это было сейчас главным.

Вдруг припомнилась фраза из последнего письма: «Я стараюсь хорошо одеваться…» И еще отчетливее бросились в глаза монашеская юбка Клавдии Васильевны, узел жиденьких, бесцветных волос, неряшливо выбившиеся пряди…

Все стало смешным и немножко даже обидным. Как будто Клавдия Васильевна обманула Милку. Всех обманула. И себя тоже. Она просто выдумала эту притягательную, наполненную страстями жизнь. Выдумала ЕГО. И выдумала себя: пылкую, преданную, щедрую в чувствах, гордую, во всех отношениях красивую… И потому не вызывал протеста у Милки приглушенный, немножко нервный хохот, что вспыхивал то там, то здесь по классу.

А Клавдия Васильевна молча все писала и писала формулы органики, словно бы припала грудью к доске, и не решалась оглянуться. Вся съежившаяся, сухонькая. Вся чуточку по-стариковски неопрятная.

* * *

Что творилось в классе на большой перемене, Милка могла только представить себе, но сама в разговорах не участвовала, поскольку, едва отзвенел звонок и Клавдия Васильевна, подхватив журнал, направилась к выходу, в дверь с чьим-то «опросником» в руках вошел Неказич. Извинился перед химичкой, дождался, когда она уйдет, и показал «опросник» классу.

– Ребята, чья это анкета?.. Можно, конечно, не признаваться, – торопливо оговорился он. – Анкеты без подписей, по условиям опроса. Но…

Договорить он не успел. Из-за парты поднялся Стаська Миронов.

– Это моя анкета!

Добродушный Неказич даже растерялся немножко, пригладил пучки волос над ушами.

– Ну… Если ты не возражаешь… Пройдем на минуту в учительскую…

Стаська прошагал через класс и первым вышел за дверь.

Все это очень насторожило Милку. Хотя, если говорить откровенно, ее настораживал сегодня любой пустяк. Но только скрылся за дверью просторный пиджак Неказича, как она, воспользовавшись неразберихой, что сразу же охватила класс, выскользнула в коридор почти одновременно с историком.

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 23
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Критическая температура - Евгений Титаренко бесплатно.

Оставить комментарий