Рейтинговые книги
Читем онлайн История России с древнейших времен. Том 28 - Сергей Соловьев

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 25

В апреле Екатерина еще держала в тайне цель предприятия 17 числа этого месяца она писала Чернышеву: «Обещаете мне приискивать мною желаемого литейщика чугунных пушек, за что, барин, тебе спасибо, а хотя бы он несколько и дорог был, что же делать? Лишь бы он безошибочнее лил пушки, нежели наши, кои льют сто, а годятся много что десять. Барин, барин! Много мне пушек надобно: я турецкую империю подпаливаю с четырех углов; не знаю, загорится ли и сгорит ли; но то ведаю, что со времени начатия их не было еще употреблено противу их тольких хлопот и забот. Армия моя теперь под Хотином, и я с часу на час жду известия, что Хотин взят или же нас прогнали. Много мы каши заварили, кому-то вкусно будет. У меня армия на Кубани, армия, действующая против турок, армия против безмозглых поляков, со Швециею готова драться, да еще три суматохи in petto, коих показывать не смею. Пришли, если достать можешь без огласки, морскую карту Средиземного моря и архипелага, а впрочем, молись Богу, все Бог исправит. Прощай, будь здоров да молчи про сие письмо».

Но чем больше возлагалось надежды на впечатление, какое должно было произвесть появление русской эскадры на турецких водах, тем больше раздражения и огорчения испытывали от ее неудовлетворительного состояния и происходившей отсюда медленности плавания. 26 июля флот отплыл от Кронштадта. В августе корабль новейшей постройки «Святослав» возвратили в Ревель от Готланда по неспособности к дальнейшему плаванию вследствие плохой постройки. В Совете 7 сентября в присутствии императрицы адмирал Мордвинов и контр-адмирал Ельфинстон, который должен был следовать за Спиридовым, рассматривали чертеж корабля «Святослав» для открытия причины его недостатков. Решено исправить его как можно скорее. Долго плыл Спиридов до Копенгагена, долго стояли на тамошнем рейде. Он оправдывался собственными болезненными припадками. Екатерина в ответном рескрипте жалела о них, но указывала на медленность плавания до Копенгагена и долгую остановку там, на умножение больных во флоте, на то, что при отплытии из Копенгагена осталось на берегу немало русских моряков; императрица требовала строжайшей дисциплины. Русский посланник в Копенгагене генерал Философов писал в Петербург: «По несчастию, наши мореплаватели в таком невежестве и в таком слабом порядке, что контр-адмирал весьма большие трудности в негодованиях, роптаниях и в беспрестанных ссылках от офицеров на регламент находит, а больше всего с огорчением видит, что желание большей части офицеров к возврату, а не к продолжению экспедиции клонится и что беспрестанно делаемые ему в том представления о неточности судов и тому подобном единственно из сего предмета происходят, и из того тот вред происходит, что нижние служители и весь экипаж теряют бодрственную надежду, столь нужную при толь трудной экспедиции». Философов собрал капитанов и объявил им, что они препоручены в полную власть контр-адмирала.

Эту же потерю «бодрственной надежды» нашел в русских моряках и граф Иван Григ. Чернышев, когда эскадра прибыла в Англию; но Чернышев в своем донесении представил дело не в таком уже печальном виде и, главное, объяснил причины неудовлетворительного состояния эскадры, остановившейся в устье Гумбера, в 20 милях от Гулля. «Не так худо, – писал Чернышев Панину, – нашел я все сделанные адмиралом распорядки, как слышал, но опять и не так, чтоб оные лучше быть не могли. Ну да уже что же делать, быть так! Более всего неприятно мне было его видеть самого несколько в унылости, отчего и подчиненные были также невеселы, что я ободрением его и хвалою всего того, что уже сделал, ибо поправить было неможно, разговором с матросами и солдатами, объездом на все корабли, сколько можно, поправить старался. Унылость его произошла от встретившихся препон в плавании, которые то ускорить не дозволили, чему главная причина – великое множество больных, ибо число оных простирается до 700 человек, с слабыми же и более 800, однако умирает благостию Божиею мало, ибо со времени отправления на всей эскадре, состоящей более 5000, умерло с 40 человек. Все по большей части больны поносами и флюсфиберами, чему и удивляться не должно, ибо 1) половина экипажа состоит из рекрут, которые жительство близ Москвы имели, в числе коих, конечно, половина таких, которые несколько месяцев, как только соху покинули и не токмо к морю и к качке судна, но и к пище нимало привычки не сделали; 2) изнурены были при вооружении флота великими работами и употреблением малой предосторожности в мешании вышедших больных из госпиталя с здоровыми рекрутами, отчего последние все почти по очереди перехворали; 3) от излишнего экипажа великая теснота на кораблях. От стояния на якоре и от употребления зелени и свежего мяса оправляться уже начинают». Из Портсмута Чернышев писал: «Осмотрел как корабль № 2, так и пакетбот „Летучий“. Нашел я их в очень хорошем состоянии, чистотою же и порядочным содержанием команды, конечно, заслужили они ту похвалу, которую им все генералы делают. Смотрителей приезжает великое множество, в том числе много и из Лондона нарочно за тем туда ездили, в числе последних был и дюк кумберландский. Люди хороши, очень много старых матросов, а которые и есть из рекрут, но все города Архангельского, все обмундированы, веселы и здоровы. Неужели сие не окажет справедливость деланного представления при сочинении инструкции комиссии морских флотов, с чем и вы тогда согласились и которая высочайшей апробации удостоилась, и не утвердит сделанного тогда положения, чтоб флот комплектовать ежегодно, независимо от генерального рекрутского набора, взяв за неоспоримое основание, что рекрут за матроза сочтен быть не может, пока несколько кампаний на море не сделает; одни архангелогородцы к тому только способны. С 1700 года флот стоит России более 100000000 рублей, и что за то имеем? Буде не ничего, то очень мало. Ежели бы все соответствовало мудрому и щедрому монархини нашей при отправлении сей эскадры попечению, что бы оная сделать не могла? Но с прискорбностию, стыдом, горестью и досадою сказать должно, что в исполнителях не совсем то видно, а все, кажется, так должно было, как при отправлении Степ. Фед. Апраксина в армию в 1756 году, чтобы только с рук сжить. Приемом английского народа довольно нахвалиться неможно: столь много ласки, учтивости и угощения им делают. Русские медные деньги они по той цене, по которой у нас ходят, берут, не с тем, однако ж, чтоб за монету почитали, но за медали, служащие эпоком бытия в здешних портах российского флота».

Но как бы то ни было, Екатерина не могла выносить медленности Спиридова и написала ему: «С крайнейшим прискорбием вижу я медленность, с которою вы идете с эскадрою, вам вверенною, и что вы в разных местах мешкаете Бог весть для чего, хотя весь успех вам вверенного дела и зависит от проворства исполнения. Слышу я, хотя вы о том ко мне и не пишете, что и больных у вас много; рассудите сами, не от мешкания ли вашего сие происходит? Когда вы в пути съедите всю провизию да половина людей помрет, тогда вся экспедиция ваша оборотится в стыд и бесславие ваше и мое, хотя я ни иждивения, ни труда, ни всего того, что я придумать могла, не жалела для снабжения вас всем, что только споспешествовать могло к желаемому успеху. Прошу вас для самого Бога, соберите силы душевные и не допустите до посрамления пред всем светом. Вся Европа на вас и вашу экспедицию смотрит… Бога для не останавливайтесь и не вздумайте зимовать, окроме вам определенного места».

Это определенное место было Морея. Мы видели, что после опасной болезни граф Алексей Орлов должен был для окончательного излечения отправиться в южные страны; он поехал за границу вместе с братом Федором под именем Острововых и надолго остался в Италии. В то время как брат его Григорий в Петербурге предлагал поднимать христианское народонаселение Турции, Алексей Орлов прислал императрице представление, не соблаговолит ли она «употребить его в службе отечества вместе с православными греческими и славянскими народами»; а брату Григорию писал из Венеции: «Я здесь нашел много людей единоверных, которые желают быть под командою нашею и служить в теперешнем случае против турков. Да известия есть многие, что вся Гора Черная, также и около лежащие места, которые принадлежат оттоманскому владению, нашего закона за оружие принимаются, о чем я уведомляю, и если я что могу в том случае сделать и это будет надобно. А по моему мнению, это другого сделать бы не могло, чтобы внутри зажечь столь сильный огонь и помешательства делать как в привозе провианта, так и армию (т. е. турецкую) разделить. И если ехать, так уж ехать до Константинополя и освободить всех православных и благочестивых из-под ига тяжкого, которое они терпят. И скажу так, как в грамоте государь Петр Первый сказал: а их, неверных магометан, согнать в поле и степи пустые и песчаные на прежние их жилища. А тут опять заведется благочестие, и скажем: слава Богу нашему Всемогущему! Труда же для меня, по-видимому, как мне кажется, очень мало стоить будет привесть этот народ против турчан и чтоб они у меня в послушании были. Они храбры, любят меня и товарищей моих много за единоверие; все повеленное мною хотят делать. Выступайте с одного конца, а я бы с другого зачал. Так мое мнение, ежели это только надобно будет к чему-нибудь, то должно будет сделать по примеру государя Петра Первого, послать к ним грамоту от двора ласковую с хорошим, надежным и искусным человеком. Беречься же, как возможно, цесарского двора: сколько мне самому приметить удалось и по разговорам со мною во многих случаях с разными видеть мог, что они нам величайшие неприятели. Також я посылал разговаривать и между людьми простыми, и купцами, то все, можно сказать, желают победы над нашими войсками; а никто, я чаю, столь много не завидует нам, как они великости и славе нашего народа». Екатерина отвечала ему 29 января: «Мы сами уже по предложению брата вашего помышляли об учинении неприятелю чувствительной диверсии со стороны Греции как на твердой ее земле, так и на островах архипелага, а теперь, получа от вас ближайшие известия о действительной тамошних народов склонности к восстанию против Порты, и паче еще утверждаемся в сем мнении; а потому, будучи совершенно надежны в вашей к нам верности, в способности вашей и в горячем искании быть отечеству полезным сыном и гражданином, охотно соизволяем мы по собственному вашему желанию поручить и вверить вам приготовление, распоряжение и руководство всего сего подвига». Тут же императрица уведомляла Орлова, какие лица отправлены для поднятия христиан Балканского полуострова: в Черногорию – полковник Эздемирович и поручик Белич: первый давно служил в России, выведши в Новую Сербию значительное число своих земляков с семействами, второй приехал недавно в послах от черногорского преобразователя Степана Малого с просьбою о помощи против турок. «Мы, – писала Екатерина, – рассудили употребить в пользу приезд Белича и сделать его орудием дела нашего». В Албанию к тамошнему старшине Буковалу и маинскому старшине Мавромихали отправлен был венецианский грек Петушин, который уже несколько лет тому назад привозил от них в Петербург письма с выражениями готовности служить Рос сии. Известный подполковник Назар Каразин отправился в дунайские княжества и другие внутренние области турецкие. Относительно способа действия Екатерина писала Орлову: «Прежде всего надобно принять за неоспоримую истину и за непременное начало всего дела, что восстание каждого народа порознь и прежде, нежели смежные оному приготовлены и подвигнуты будут к равному в одно время или по крайней мере весьма скоро после поднятию оружия, не может для нас быть полезно, ибо никоторый из них сам по себе столько не силен, чтоб иное что произвесть мог, кроме одного набега и, так сказать, мимоходного на оном опустошения частицы ближней земли; следовательно же, всякий такой набег, не нанося неприятелю чувствительного ущерба, а еще менее причиняя ему какую-либо для нас полезную диверсию, в чем одном прямая наша цель быть долженствует, послужил бы только к открытию туркам глаз и к поспешному ограждению себя нужными и достаточными осторожностями противу дальнейших покушений, ибо им всемерно легче будет упредить распаление одной искры, нежели после противиться и утушать целое, в силу пришедшее пламя. На сем основании и да будет первым и верховным вашим попечением приводить все тамошние народы или большую их часть в тесное между собою единомыслие и согласие видов, а приведя их к оным ясным убеждениям собственно их взаимной пользы и надеждою общего всех освобождения от несносного ига неверных, особливо же равною всех православных христиан обязанностию защищать Св. церковь и самое благочестие, распорядить все ваши меры и приготовления в непроницаемой тайне таким образом, чтобы принятие оружия, сколько возможно, везде в одно время или вскоре одного народа за другим, а с оным и на неприятеля с разных сторон большими и соединенными силами, а не малыми и рассыпанными каждого народа кучами вдруг нечаянное нападение последовать могло с положенным наперед намерением, куда и как продолжать дальнейшие действия и где основать надежный себе пласдарм, без чего, кажется, никак обойтиться неможно как для запасения воюющим нужного пропитания, так и для надежного иногда убежища от нашествия превосходных сил». Орлов должен был распространить между христианским народонаселением Турции следующее воззвание: «Божиею милостию мы, Екатерина II и проч., объявляем всем греческим и славянским народам православного исповедания, как на твердой земле, так и на островах архипелага обитающим. Крайнего сожаления достойно состояние древностию и благочестием знаменитых сих народов, в каком они ныне находятся под игом Порты Оттоманской. Свойственная туркам лютость и ненависть их к христианству, законом магометанским преданная, стремятся совокупно ввергать в бездну злоключений в рассуждении души и тела христиан, живущих не только в подданстве и порабощении их, но и в соседстве уже, ибо злочестие агарян, не зная другого себе обуздания, кроме страха, не находило по сю пору никакого. Порта Оттоманская по обыкновенной ей злобе к православной церкви нашей, видя старания, употребляемые за веру и закон наш, который мы тщились в Польше привести в утвержденные трактатами древние его преимущества, кои по временам у него насильно похищены были, дыша мщением, презрев все права народные и самую истину, за то только одно по свойственному ей вероломству, разруша заключенный с нашею империею вечный мир, начала несправедливейшую и без всякой законной причины противу нас войну и тем убедила и нас ныне употребить дарованное нам от Бога оружие. И сие есть то самой время, в которое христиане, под игом ее стенящие, еще большее почувствуют угнетение… Соображая горестное благочестивых сих сыновей церкви Божия состояние, приемлем мы ныне во всемилостивейшее рассуждение и желаем, сколько возможно, избавлению их в отраде споспешествовать. Остается только, чтоб при производимых нашими армиями военных действиях и они сами содействовать потщились. Увещеваем всех их вообще и каждый особенно полезными для них обстоятельствами настоящей войны воспользоваться к свержению ига и к приведению себя по-прежнему в независимость, ополчаясь, где и когда будет удобно, против общего всего христианства врага и стараясь возможный вред ему причинять и чрез то общему благому делу воспособствовать и собственному своему жребию, которого прочность и на предбудущие времена свято и ненарушимо утвердится при заключении с Портою Оттоманскою мира, когда высокомерный неприятель принужден будет искать оного от нас. Наше удовольствие будет величайшее видеть христианские области, из поносного порабощения избавляемые, и народы, руководством нашим вступающие в следы своих предков, к чему мы и впредь все средства подавать не отречемся, дозволяя им наше покровительство и милость для сохранения всех тех выгодностей, которые они своим храбрым подвигом в сей нашей войне с вероломным неприятелем одержат».

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 25
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу История России с древнейших времен. Том 28 - Сергей Соловьев бесплатно.
Похожие на История России с древнейших времен. Том 28 - Сергей Соловьев книги

Оставить комментарий