Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После сей операции отпускают они на волю бедных ограбленных; или если они заметят, что путешественники богаты или что они принадлежат к высшему сословию людей, то они уводят с собой одного или несколько из них, назначив остающимся цену их выкупа, которая непременно должна в назначенное время находиться под таким-то дубом или под таким-то камнем. Деньги отдают пастухам; они большие друзья разбойников, так же как и ветурини (veturini), или наёмные кучера, на которых они редко нападают. Если разбойники не получают в назначенное время условленной платы, то они отрубливают у пленного уши, руку или ногу и отсылают её к тем, к которым они принадлежат.
Если же и это не помогает, то они просто убивают пленного.
Ничего не служит взять с собой отряд драгунов, как обыкновенно делают путешественники, ибо сии господа, следуя им свойственному влечению, при первом шуме убегают что есть мочи и прячутся куда могут».
«27 мая. Мы ездили в Puzzeoli смотреть руины храма Юпитера Серапийского; о сих руинах я не могу много говорить, ибо они состоят из нескольких колонн и разваленных стен. Но мы видели там сцену, которая может служить примером нрава итальянцев; два чичероне заспорили, кто из них нам будет показывать руины; они так разгорячились, что один из них схватил в обе руки два камня и бросился на своего соперника.
Все присутствующие окружили бедного чичероне, чтобы защитить его от ударов его бешеного противника… Тут мы ушли в подземелье древнего амфитеатра. Когда мы из него вышли, то он стоял с окровавленным лицом, прислонившись к стене, и из его ушей и носа текла кровь. Не знаю, умер ли он или остался жив».
К этому времени относятся первые дошедшие до нас поэтические опыты А. К. Толстого. Сам он впоследствии в качестве примера приводит в письме будущей жене следующее восьмистишие, датируемое 1832 годом:
Я верю в чистую любовьИ в душ соединенье;И мысли все, и жизнь, и кровь,И каждой жилки бьеньеОтдам я с радостию той,Которой образ милыйМеня любовию святойИсполнит до могилы.
Кумиром юного стихотворца был Василий Андреевич Жуковский. Именно поэтому баллада с самого начала становится излюбленным жанром Алексея Константиновича Толстого; ему по душе всё таинственное. Конечно, его первые шаги неуверенны; «поэтический слух» ещё не развит, по-настоящему обострённое «чувство слова» пока не обретено. Да и сюжеты полудетских баллад воспитанника Антония Погорельского напоминают некоторые из поздних баллад Жуковского. Однако надо признать, что опусы Алёши Толстого ничуть не хуже стихов, переполнявших многочисленные альманахи того периода. Достаточно пробежать глазами следующие строки:
Ты помнишь ли вечер, когда мы с тобойШли молча чрез лес одинокой тропойИ солнышко нам, готовясь уйти,Сквозь ветви шептало: прости, прости!
Нам весело было, не слышали мы,Как ветер шумел, предвестник зимы,Как листья хрустели на нашем путиИ лето шептало: прости, прости!
Зима пролетела, в весенних цветахПрирода, красуясь, пестреет, но, ах,Далёко, далёко я должен идти,Подруга, надолго прости, прости!
Ты плачешь? утешься! мы встретимся там,Где радость и счастье готовятся нам,Судьба нам позволит друг друга найти,Тогда, когда жизни мы скажем прости!
(«Прости». 1830-е)
Дядя показал стихи племянника Жуковскому, и стоит ли удивляться, что добродушный бард произнёс несколько тёплых слов по адресу своего подражателя.
В письме от 27 марта 1835 года Алексей Перовский писал юному стихотворцу: «Жуковского я видел, любезный карапузик. Он апробирует последнюю твою пиэсу и велел тебе сказать, что он отроду не говорил Ване, что „Вершины Альп“ нехороши: они, напротив, ему нравятся. Он только сказал ему, что греческие пиэсы твои он предпочитает потому, что они доказывают, что ты занимаешься древними». Упомянутый в письме Ваня — Иван Киреевский. Следовательно, пробы пера юного Толстого были и ему известны. К сожалению, Алёшино стихотворение «Вершины Альп», как и «греческие пиэсы», кануло в Лету.
Судьба братьев Перовских складывалась на редкость удачно. Хотя Василий и Лев состояли членами Союза благоденствия (по-видимому, даже в числе его учредителей), но в 1819 году, когда в тайном обществе возобладали радикальные идеи, они отошли от заговорщиков. После 14 декабря 1825 года их связи с декабристами были оставлены «без внимания». Василий с 1818 года был адъютантом великого князя Николая Павловича, в 1825 году стал флигель-адъютантом. В роковой день мятежа он находился рядом с царём и с этого времени сделался его любимцем. Столь же успешно продвигался по служебной лестнице и Лев. Что же касается Алексея — Антония Погорельского, то после выхода из печати его романа «Монастырка» он, по словам Вяземского, «единственный настоящий романист в России».
Семнадцатилетний Алёша Толстой был зачислен 9 марта 1834 года «студентом» в Московский архив иностранных дел. Это знаменитое в своё время учреждение располагалось в старинных палатах дьяка Украинцева возле Покровки. Руководил им маститый историк Алексей Фёдорович Малиновский. В огромном хранилище старинных документов ему был знаком каждый лист из многочисленных «дел». По этой причине, а ещё и потому, что он вообще был человек добрый и отзывчивый, Малиновский не мучил своих сотрудников из известных дворянских семейств строгостями и не обременял их заданиями. Присутственными днями в Архиве были понедельник и четверг, но это далеко не всегда соблюдалось. Не ходить на службу можно было не только неделями, но и месяцами. Вместе с тем «архивные юноши» отнюдь не являлись светскими бездельниками. Напротив, они славились своей всесторонней учёностью. Именно отсюда вышла блестящая поросль будущих славянофилов. Правда, ко времени поступления в Архив иностранных дел А. К. Толстого «золотой век» этого хранилища уже был в прошлом. Он не встретил здесь ни братьев Ивана и Петра Киреевских, ни Алексея Хомякова.
Как и товарищи по службе, Алёша Толстой не считал обязательным постоянное посещение Архива. Он отдавался всем удовольствиям молодости, прекрасно танцевал, учился играть на флейте и мандолине, часто ездил на охоту. Тем не менее работа в Архиве, пусть и нерегулярная, не могла не стимулировать его пробуждающийся интерес к русской истории. Само знакомство с древними хартиями способно было навести на размышление о до сих пор не раскрытых тайнах прошлого. Вряд ли без такого опыта А. К. Толстой стал бы автором знаменитой драматической трилогии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Мемуары «Красного герцога» - Арман Жан дю Плесси Ришелье - Биографии и Мемуары
- Император Всероссийский Николай II Александрович - Наталья Черникова - Биографии и Мемуары
- Екатерина Великая. 3-е издание - Николай Павленко - Биографии и Мемуары
- Прощание с иллюзиями: Моя Америка. Лимб. Отец народов - Владимир Познер - Биографии и Мемуары
- Алла Пугачёва. 50 мужчин Примадонны - Федор Раззаков - Биографии и Мемуары
- Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург - Елена Толстая - Биографии и Мемуары
- Сердце хирурга. Оригинальное издание - Федор Углов - Биографии и Мемуары
- Рыцарь совести - Зиновий Гердт - Биографии и Мемуары
- О судьбе и доблести - Александр Македонский - Биографии и Мемуары
- Лев Толстой: Бегство из рая - Павел Басинский - Биографии и Мемуары