Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом были новые попытки существ вторгнуться в дом, которые герой отбивал, проявляя храбрость и присутствие духа. Потом существа ушли — так же пугающе и неожиданно, как пришли.
Герой осмотрел яму, откуда появились эти твари, и обнаружил в ней подземный ход, ведущий до куда более пугающей пропасти. Потом осмотрел подвал, нашел там люк — и, открыв его, понял, что под домом находится также бездонная пропасть, связанная с ямой. Подземная адская бездна, подумал он…
Сюжетно законченные главы романа перемежаются визионерскими картинами. Собственно говоря, роман по своей сути визионерский, построенный на видениях героя, которые составляют большую часть объема книги. Эти картины состоят из ярких, воспринимаемых с визуальной убедительностью образов, выписанных в эстетике постимпрессионизма.
Одно из наиболее эмоционально впечатляющих видений связано с воспоминаниями героя о его любимой, с которой он давно расстался. Печаль, грусть об ушедшем — и ушедшем безвозвратно — вызывают в памяти стилистикой и какой-то «гипнотической музыкой»[38] поэзию Э. А. По, прежде всего стихотворения «Ворон», «Улялюм», «Аннабель Ли». Герой оказывается на берегу океана — его возлюбленная называла это место Море Сна, — и там перед ним возникает ее облик.
Некоторые видения стилистически и композиционно отрывочны, чему Ходжсон дает сюжетно и психологически точное объяснение: они были записаны на тех страницах блокнота, которые наиболее пострадали от времени.
Центральное, без сомнения, видение романа связано с апокалиптическими картинами гибели Земли и Солнечной системы. Однажды вечером, когда герой находился в кабинете со своей собакой, в комнате возникло сияние. Стрелки часов начали быстро перемещаться. Солнце оказалось высоко в небе — и двигалось с большой скоростью. Оно быстро зашло, так же быстро взошла Луна. Герой услышал какой-то гул — и понял, что Земля убыстряет вращение. Восход и сумерки наступали одновременно. Скорость вращения Земли возрастала. Пошел дождь, сменившийся густым снегом. День и ночь длились по несколько секунд, у Солнца возникло подобие огненного хвоста — и земное светило проносилось по небу как комета.
Подошел к собаке, словно спавшей у кресла. Тронул ее ногой — и пес рассыпался в прах, буквально распался на истлевшие кости и пыль (сцена, вызывающая в читательской памяти ирландскую сагу «Плавание Брана»). Ошеломленный герой понял, что прошло очень много лет. Все в комнате обветшало, истлело, везде пыль и грязь, устойчивый запах тления. Посмотрел на себя в зеркало и увидел дряхлого старика — к началу описываемых событий он был пусть не очень молодым, но вполне крепким человеком, которому нельзя было бы дать больше пятидесяти. Герой ощутил боль в суставах, каждый шаг давался ему с трудом (Ходжсон рисует клинически точную картину распада организма). Ощущая слабость, прилег. Проснувшись через какое-то время, почувствовал себя куда бодрее. Осмотревшись, увидел пустую комнату, где все сгнило и распалось. Значит, прошли тысячи лет. Подойдя к окну, увидел на том месте, где была постель, некое возвышение, похожее на тело человека, лежавшего лицом к стене, — и понял, что это его тело. Пока стоял и смотрел на себя, увидел (это одна из самых сильных сцен романа!), что это возвышение рассыпалось — и смешалось с окружающей пылью…
Скорость вращения Земли не снижалась, но в комнате заметно потемнело — Солнце остывало. Холод становился все мучительнее, валил густой снег. Долгое умирание мира Ходжсон завершает художественно впечатляющей картиной: «Конец настал внезапно. Ночь была бесконечно длинной, и когда наконец над краем земли показалось умирающее солнце, я обрадовался ему, как другу. Оно постепенно поднималось, пока не достигло градусов двадцати над горизонтом. Здесь оно внезапно остановилось и после удивительного обратного движения повисло неподвижно — огромный щит в небе. Лишь ободок по краю светила был ярким, да еще тонкая полоска возле экватора. Постепенно и эта полоска исчезла, и все, что осталось от нашего великого, великолепного Солнца — это огромный мертвый диск с тонким светлым бронзово-красным ободком света».
Проходили века и тысячелетия. Герой продолжал наблюдать. И увидел, как Солнечная система попала в орбиту притяжения гигантской Зеленой Звезды. Парение героя в космическом пространстве завершилось неожиданно на берегу Моря Сна, где перед ним явилась его любимая. Он переживал самые замечательные мгновения своей жизни — и кто знает, сколько они длились: часы, дни, годы?.. Ходжсон психологически точен, сопрягая индивидуальную трагедию героя со вселенским космическим катаклизмом.
Космогонические фантазии Ходжсона обнаруживают его знакомство с одной из лучших — а в начале XX в., бесспорно, самой лучшей — книгой в мировой фантастике о судьбе человечества: с романом Уэллса «Машина времени». Уэллс, как говорилось в посвященной ему главе, стал первым фантастом, сумевшим нарисовать отдаленное будущее нашей планеты, увиденное Путешественником во времени.
Но описанные Ходжсоном космические странствия героя не имеют аналогов в мировой фантастике начала XX в. Позже появляются книги других авторов, в которых содержатся аналогичные мотивы, — и прежде всего роман Лорда Дансейни «Хроники Родригеса».[39] Герой романа, молодой рыцарь дон Родригес, во время своих странствий оказывается в Доме Чудес. Хозяин, профессор и заведующий кафедрой Магии в университете Сарагосы, отправляет героя и его слугу в спиритуальное путешествие к Солнцу. Освободившись с помощью заклинаний профессора от своих бренных тел и ставши духами, герои пролетели через Солнечную систему и достигли ее центра, проникнув в глубь земного светила. Кроме того, очевидна параллель с перемещениями во времени и пространстве героя романа Олафа Степлдона «Творец звезд»,[40] наблюдающего миллионы лет существования человечества и различных галактических цивилизаций.
Брайан Стэблфорд, один из наиболее интересных писателей-фантастов современной Великобритании, занимающийся также и историко-литературным ее изучением, предложил свой вариант аллегорического прочтения «Дома на краю»: «Два солнца в романе — наше и зеленое — есть не что иное, как символы развития и распада. Первый ассоциируется с любовью и исступленным восторгом, второй же — с эмоциональным страданием. В конце концов человек — как индивид и часть людского сообщества — обречен быть поглощенным силами гниения, точно так же, как Земля и Солнце».
И вновь герой оказывается в своем кабинете (игру с временными планами Ходжсон ведет изящно и непринужденно) — в тот момент времени, когда он обнаружил смерть Пеппера. И оказывается вновь в телесной оболочке. Жива и сестра. Купил нового пса вместо Пеппера и посадил на цепь во дворе. Нарастает ощущение ужаса, им пропитано все вокруг. Видит, как погибла кошка сестры — что-то словно окутало ее, запахло паленым, потом плесенью. Ранен пес — на боку глубокая рана, как будто от когтя свинообразного существа. Ночью герой увидел у себя на запястье светящееся пятно — и вспомнил: у него была царапина на руке, а пес лизнул именно это самое место. Утром застрелил и похоронил пса. Пятно на руке увеличилось, перешло с руки на бок, потом на лицо. Вновь увидел в саду свинообразное существо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Дом на краю - 1Уильям Ходжсон - Ужасы и Мистика
- Карнакки – охотник за привидениями - Уильям Ходжсон - Ужасы и Мистика
- Свистящая комната - Уильям Ходжсон - Ужасы и Мистика
- Ночная Земля - Уильям Ходжсон - Ужасы и Мистика
- Туман [= Мгла; Твари / The Mist] - Стивен Кинг - Ужасы и Мистика
- Туман - Стивен Кинг - Ужасы и Мистика
- Вампир. Английская готика. XIX век - Джордж Байрон - Ужасы и Мистика
- Каникулы в джунглях (Книга-игра) - Роберт Стайн - Ужасы и Мистика
- Туман уходит утром - Шервинская Александра Юрьевна Алекс - Ужасы и Мистика
- Дочери озера - Венди Уэбб - Исторический детектив / Триллер / Ужасы и Мистика