Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Минул час. Ада села, загребла руками остывшую воду, и та выплеснулась через край на пробковый коврик на полу. Ада встала на коврик, взяла полотенце, завернулась в пушистую ткань, наслаждаясь мягким хлопковым ворсом в последний раз. Париж. Я вернусь. Выучу французский. Это не займет много времени. Ада уже освоила несколько фраз: merci, s’il vous plait, au revoir[2].
Вернувшись в комнату, она надела сорочку и трусы. К их свадьбе со Станисласом она приготовит настоящее приданое. Разумеется, за все заплатит он. На свое жалованье Ада едва может позволить себе панталоны. Она купит комбинацию, а то и две, и пеньюар. Всего три дня в Париже, а сколько новых слов она узнала! Ада взглянула на часы на прикроватной тумбочке. Станисласа не было уже довольно долго. Распахнула дверцы платяного шкафа. Сегодня она наденет платье в диагональную полоску с рукавами-фонариками и воротником-галстуком. Ада чуть с ума не сошла, подгоняя полоски, а сколько ткани извела, обрезков хватило бы еще на одно платье, но оно того стоило. Гибкие, как кошки, темно-зеленые с белыми косые полоски повторяли движения ее тела. Ада втянула щеки, так она еще более неотразима. Она была благодарна Станисласу за то, что он выходил из комнаты, когда она утром одевалась, а вечером раздевалась. Истинный джентльмен.
Раздался тихий стук в дверь – их сигнал, – однако Станислас ввалился в номер, не дожидаясь ответа.
– Война. – Лицо у него было пепельным, осунувшимся.
Аде вдруг стало зябко, хотя в комнате было тепло, она вдруг как-то ослабла. Войны не должно было быть.
– Уже объявили?
– Пока нет, – ответил Станислас. – Но офицеры, которых я встретил внизу, сказали, что их мобилизовали и войска привели в полную готовность. Гитлер вторгся в Польшу. – Ада впервые слышала, чтобы он говорил с такой отчаянной злостью.
Война. Сколько Ада себя помнила, ей приходилось отмахиваться от этого слова, как от назойливой осы. Но «оса» неустанно кружила рядом, и Ада научилась терпеть ее болезненные укусы. Отец плакал только раз в год, каждый ноябрь; в шляпе с высокой тульей, траурном сюртуке он будто съеживался, с трудом извлекая слова из памяти, замутненной газами. Он пел гимн в честь своего брата, погибшего в Великую войну. Достаточно храбр, чтобы умереть за свою страну, но недостаточно хорош для чертова орденского Креста; солдатская медаль – и только. Ему было всего семнадцать. Господь нам подмога во веки веков…
Война. Мать молилась за своих братьев, которых Ада никогда не видела, сгинувших в ненасытной утробе Ипра и Соммы; пропали без вести, предположительно погибли, погребены в топкой грязи на поле боя. Исчезло целое поколение молодых мужчин. Поэтому тетя Лили так и не вышла замуж, а тетя Ви ушла в монастырь. Только говоря о войне, мать прибегала к непристойностям. Сраная бойня. Столько людей положили. И за что? Хуже смерти, чем утонуть в трясине, Ада не могла вообразить.
– Мы должны вернуться домой. – Ада плохо соображала, голос ее срывался. Война внезапно стала реальностью. – Надо сообщить моим родителям. – Она надеялась, что они не получили ее открытки. Иначе их удар хватит.
– Я послал им телеграмму, – сказал Станислас. – Прямо отсюда, из гостиницы.
– Телеграмму? – Телеграммами сообщают только о смерти. Да они обезумеют, когда к ним явится почтальон.
– Они ведь тяжело больны, – пояснил Станислас. – Им просто необходимо знать, что ты жива-здорова.
Ада забыла о том, что наговорила ему. Ну конечно.
– Ты… – она замялась, подыскивая слова, – очень добр. И внимателен.
Поступок Станисласа тронул ее. Во всей этой неразберихе его первая мысль была о ней. И о ее родителях. Ей стало стыдно. Она наплела ему, что родители не выходят из дома. Может, даже сказала, что они прикованы к постели. Она непременно с этим разберется, когда вернется домой, и все исправит. Хватит лгать.
– Телеграмму я отправил на имя миссис Б., я же не знаю твоего адреса. Она даст знать твоим родителям. Полагаю, все будет в порядке. – И, прежде чем Ада успела ответить, Станислас добавил: – Кто присматривает за ними? Ты оставила их в надежных руках?
Ада кивнула, но в его взгляде читалось неодобрение.
Собирались они молча. Гостиничный холл оккупировали офицеры в голубой форме. Попадались и солдаты. Ада никогда не видела столько военных сразу. Прочие постояльцы – многих Ада знала в лицо, встречала их по вечерам в ресторане – либо спорили о чем-то, сбившись в кучки, либо, навалившись на стойку портье, кричали и размахивали руками. Ада ощущала мускусный запах взбудораженных мужчин, и бушевала в них не похоть – кровь.
– Следуй за мной. – Станислас взял ее чемодан. Они пробрались сквозь толпу к вращающимся дверям парадного входа. – Гар-дю-Нор, – бросил Станислас мальчику-посыльному, и тот свистнул, подзывая такси.
Улица, еще утром пустынная и пугающе тихая, наполнилась звуками: по тротуарам сновали люди, мимо с ревом проносились автомобили. И ни одного такси, ни единого. Ада понятия не имела, далеко ли до вокзала. У нее сдавило виски. Неужто они застрянут здесь, во Франции? Не смогут вернуться домой? Наконец вдалеке замаячило такси, и расторопный мальчик-посыльный подогнал машину к крыльцу.
– Ты не расплатился, – сказала Ада, когда они отъехали от гостиницы.
– Я все уладил. Когда отправлял телеграмму.
Ада закрыла глаза.
Чем ближе к вокзалу, тем плотнее по обочинам вырастала живая стена: мужчины, женщины и дети, старые и молодые, солдаты, полицейские. Большинство нагружено чемоданами или заплечными мешками, и все двигались в одном направлении – к вокзалу Гар-дю-Нор. Двигались молча, разве что в коляске, доверху заваленной тюками, хныкал ребенок да раздавались крики полицейских: Attention! Prenez garde![3] Стиснутые со всех сторон, люди не могли пошевелиться. Весь Париж обратился в бегство.
Последний километр Аде и Станисласу пришлось идти пешком. Таксист остановил машину, всплеснул руками и открыл дверцу: C’est impossible[4].
– Это безнадежно, – сказала Ада. – Другой дороги нет? – Сзади на них напирала толпа. Ада быстро огляделась, увидела переулок, но тот был запружен людьми, как и широкий проспект. – Что нам делать?
Станислас задумался на секунду и сказал:
– Переждать, пока схлынет толпа. Люди в панике. Ты же знаешь, каковы эти латинские народы. Возбудимые. Эмоциональные.
Используя чемодан в качестве тарана, он проторил проход сквозь человеческую стену.
– Выпьем кофе, – предложил он. – Поедим. А попозже совершим вторую попытку. Не волнуйся, золотко.
Ада предпочла бы чашку чая, крепкого, без молока, с двумя кусочками сахара. Кофе – это, конечно, хорошо, если налить в него побольше сливок, но Ада сомневалась, что когда-нибудь привыкнет к этому напитку. Дальше от вокзала толпа стала пореже. Они нашли маленькое кафе на бульваре Барбе со столиками на улице.
– Мы здесь были, – припомнила Ада, – покупали ткани. Это совсем рядом. – Она показала пальцем в ту сторону, где, по ее мнению, находился магазин.
Сидя на краешке стула, Станислас достал сигареты и закурил одну, не предложив Аде. Он был рассеян и явно не в настроении, часто затягивался, стряхивая пепел на тротуар. Затушив сигарету, он тут же раскурил следующую.
– Все хорошо, – попробовала Ада его утешить. – Мы выберемся отсюда. Не беспокойся.
Она погладила его по предплечью, но он сбросил ее руку.
Официант принес кофе. Станислас положил в чашку сахар и принялся размешивать так энергично, что бурые капли выплеснулись на блюдце. Челюсти у Станисласа были стиснуты, но губы шевелились, словно он разговаривал сам с собой.
– Нашел из-за чего убиваться. – Ада сочла необходимым развеять его дурное настроение. – Нет худа без добра. Почему не остаться в Париже еще на денек?
Сама она этого совершенно не хотела: родители сойдут с ума, миссис Б. рассвирепеет. Ада представила, как хозяйка ехидно поизмывается над ней, прежде чем с треском выставить за дверь. Миссис Б. однажды проделала этот номер с другой девушкой, вовремя не вернувшейся из отпуска. По-твоему, я благотворительностью занимаюсь? Верно, они попали в передрягу, из которой надо выбираться, но сейчас они связаны по рукам и ногам. И ей не на кого положиться, только на Станисласа. Официант оставил хлеб на столике, и Ада окунала кусочки в кофе, а потом с удовольствием высасывала сладкую жидкость.
– Кто-нибудь сумеет нам помочь, правда? – спросила она.
– Как?
– Не знаю, – немного растерялась Ада. – Просто отправить нас домой. – Французы не станут им помогать, это ясно, у них своих забот полон рот.
Станислас скрипнул стулом, поставил локти на стол и наклонился к Аде. С наморщенным лбом он выглядел совсем мрачным.
– Дело в том, Ада, – начал он, – что я не могу вернуться. Меня арестуют.
- Шёлк - Алессандро Барикко - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Испытание чудом. Житейские истории о вере - Монахиня Евфимия - Современная проза
- Другие голоса, другие комнаты. Летний круиз - Капоте Трумен - Современная проза
- Пресс-папье - Стивен Фрай - Современная проза
- Сборник " " - Эд Макбейн - Современная проза
- Рука на плече - Лижия Теллес - Современная проза
- Проклятие Янтарной комнаты - Стив Берри - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза