Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глаза Сергея Венедиктовича смотрели уже зло, придирчиво, подслеповато.
«Выпили они, что ли?» — подумал Кирилл Александрович.
— Видел его? — повторил вопрос Тимошин. — Только не ври.
— А как его дядя? — не отвечая, сам спросил Кирилл. — Юбилей у него вроде скоро?
— Я тебя спрашиваю! — поднял голос Сергей. Казалось, еще минута и он схватит Кирилла за грудки.
— Тише! Успокойся. — Корсаков медленно положил салфетку на стол. Отвернувшись, он смотрел теперь, не видя, в зал. Как будто и не было стольких лет заграницы, чужих стен, лиц, калейдоскопа городов, напряжения, усталости, чужих языков, ни разу не покидающего его ожидания возвращения, нового возраста, приближающейся старости. Здесь, казалось, все оставалось по-прежнему.
Ему стало отчетливо ясно, что ничего из разговора с Тимошиным не выйдет! Что дела его по-настоящему плохи и надо готовиться к самому худшему. Может быть, и найдется где-то для него место, но никто сам предлагать его не будет. Его, это место, надо будет искать, выпрашивать… А может быть, просто пойти в какой-нибудь институт или техникум на кафедру иностранных языков и положить свои бумаги. Тут уж кстати будет и его степень, что он получил между делом, по умному настоянию Марины. Работы было немного, лишь классифицировать свои повседневные дела, придать им некую наукообразность и только огромное количество писанины, оформления, ссылок, перепечаток… Глядишь, сейчас степень и станет палочкой-выручалочкой. Но он знал и другое… Если его вышибли, «выбросили из тележки», то инерция этого падения будет так велика, что об этом узнают в любом институте, куда он забредет. Откажут под каким-нибудь благовидным предлогом. А может быть, и без оного, зная, что он не будет стучать по столу и качать права. Да, техникум, техникум… Это максимально! И то скорее всего где-нибудь в Подмосковье. Какой-нибудь… вроде кооперативного, например в Удельной. Да, да, там первый раз после возвращения отдыхал его отец. Тогда маленький, сгорбившийся, тихий… А может быть, он тогда просто еще не привык к отцу, не знал его. Он был для Кирилла все-таки чужим… странным. Ведь когда отца забрали, а это случилось в середине войны, Кирилл был совсем ребенок. Он помнил только его кожаное хрустящее пальто, блеск зубов, большие белые, сильные пальцы… Какой-то вагон, солнечный перрон за окнами… Возвращение из эвакуации или отъезд? Этого он не помнил!
А когда отец воскрес, то какое-то чувство злого протеста ожило у семнадцатилетнего Кирилла. Отец появился на пороге их комнаты — седой, сгорбленный, смиренный, отводящий глаза. В синем китайском, топорщившемся плаще, как ему показалось, надетом на нижнюю рубаху… Отец был словно виноват во всех бедствиях, боли, нищете, позоре его, Кирилла, болезни матери… И тем более невероятной и даже кощунственной показалась ему, Кириллу, женская сладкая слабость матери при виде этого старого, казенно-опрятного, закрытого для сыновьих и любых глаз человека, которого нужно было теперь называть отцом. И когда Кирилл попытался протестовать, убегал из дома на те часы, на которые отец приезжал к ним из Петушков (его тогда еще не реабилитировали), то мать только молчала. Он чувствовал, как ей было это больно, но был бессилен что-нибудь с собой поделать.
— А отец как? — словно угадал его мысли Тимошин. — По-прежнему с Логиновым дружит?
— Не знаю… — не придав значения вопросу, машинально ответил Кирилл Александрович. Но, посмотрев на Сергея, понял, что сделал ошибку: Логинов, отец — эта часть жизни Корсакова — интересовали Тимошина сильнее старого однокашничества, даже сильнее давешней его влюбленности в Марину.
— Тебе что-нибудь нужно? От Логинова? — спросил Кирилл. — Могу узнать…
И усмехнулся.
— Походатайствовать?
— От помощи Ивана Дмитриевича никто не откажется, — задумчиво сказал Сергей. — И ты… В первую очередь.
И еще тише добавил: — Надеюсь.
Корсаков, не глядя на него, не ожидая дальнейшего, понял, что только ради этих слов тот пришел на встречу с ним, сюда, в ресторан, поправ какие-то новые, обязательные для него, Тимошина, правила. Пришел, чтобы дать понять, что дело Корсакова столь сложно, что сам он не в силах ему помочь. Остается обращаться на самый высокий уровень, к которому принадлежал Логинов.
Корсаков откинулся на спинку кресла, не спеша закурил. Прямо посмотрел в глаза Сергею и спросил:
— Я могу надеяться… На твою откровенность?
— Если не трогать государственных секретов…
Кирилл не дал ему перевести разговор в шутку и продолжил с неожиданным для себя напором:
— Можешь ты мне объяснить — что произошло? Двенадцать лет я проработал за границей. Семь из них — беспрерывно. Один из тысячи советских чиновников. Работал, как полагается. Как я понимаю, неплохо. Ты знаешь — международная организация не самое легкое место, и наши позиции надо отстаивать солидно, научно, иногда жестко. Вроде бы все у меня для этого было. Доверие правительства, мой профессиональный уровень. Меня принимали во всех нужных кабинетах. Хвалили, повышали зарплату. Исправно получал путевки в те санатории, которые мне полагались. Почти со всеми главами ведомств я был в одних делегациях, сидел за одним столом. И не только на конференциях, симпозиумах, генеральных директоратах. А и у себя дома. С кем пил водку… С кем обсуждал перспективную политику… А для кого и покупал какую-нибудь экипировку для дочкиной свадьбы. Что еще? Мне сорок четыре года, кажется, я относительно здоров. Знаю три языка. На крайность, могу быть синхронным переводчиком… Член партии, двое детей…
Он на мгновение остановился. Потушил сигарету.
— Скажи, почему я вдруг оказался не нужен? Ни одного выговора! Ни одной претензии… Ни одного предупреждения. Вчера я был нужен всем! Считал себя значительным, приличным работником. А сегодня? Кто я такой? Я — что, наемник, что ли? Меня можно выбросить, как сношенную пару перчаток…
— Успокойся… — начал было Сергей Венедиктович, но Кирилл перебил его.
— А я и так совершенно спокоен. Я просто не понимаю. А это разные вещи…
Почти детская обида перехватила горло. Он отвернулся.
— Я не в том смысле… — осторожно, наконец, решившись, начал Тимошин.
— Мгм… Все — Не в том смысле! — обидевшись уже на самого себя, буркнул Корсаков. Закашлявшись, достал платок, всем своим видом давая понять, что считает разговор законченным.
— Напрасно ты встаешь в позу, — все-таки продолжил Тимошин. — Это ни к чему… На кого тебе обижаться?.. Корсак! Мы уже не в школе! — почти попросил его Серега. — Даже не в
- Белый, белый день - Александр Мишарин - Русская классическая проза
- Досыть - Сергей Николаевич Зеньков - Драматургия / О войне / Русская классическая проза
- Фашисты - Кирилл Викторович Рябов - Русская классическая проза
- Все-все-все сказки, рассказы, были и басни - Лев Николаевич Толстой - Прочая детская литература / Детская проза / Русская классическая проза / Прочее
- Отцы ваши – где они? Да и пророки, будут ли они вечно жить? - Дэйв Эггерс - Русская классическая проза
- Изверг - Olesse Reznikova - Драматургия / Русская классическая проза
- Михoля - Александр Игоревич Грянко - Путешествия и география / Русская классическая проза
- Болотный цветок - Вера Крыжановская - Русская классическая проза
- Трое - Валери Перрен - Русская классическая проза
- Герой нашего времени. Маскарад (сборник) - Михаил Лермонтов - Русская классическая проза