Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Жизнь была тяжёлой, мы еле сводили концы с концами, а тут ещё эта болезнь. Я так и не оправилась после родов. Я уже не жила, я угасала. В сущности, это ты виноват в моей смерти».
«Выходит, я остался жить, а ты…»
«То, что я говорю, тебе никто не скажет. Ты никогда не был самим собой, вот в чём дело».
Чушь какая-то, бормотал я, что это значит — не был самим собой. А кем же?
Сестра вмешалась:
«Не надо его волновать».
Я сказал:
«Ты пришла меня упрекать. Ты хочешь отравить мне последние мгновения».
«Опомнись, — проговорила она мягко, — я и не думала. Дурачок. Ведь меня нет!»
И в самом деле, всё разъяснилось. Не на что было сесть. В наброшенном на плечи посетительском халате женщина, которую я не узнал, стояла возле моего ложа. Ты не хочешь меня поцеловать, спросил я. Соня коснулась губами моего лба. По-моему, он… сказала она, повернувшись к сестре, которая стояла за стеклом. Мне стало смешно, если это так, хотел я сказать, то уж во всяком случае не для тебя.
«Я случайно узнала», — сказала она.
Мои губы зашевелились, что, что ты хочешь сказать, прошептала она, нагнувшись вплотную к моему лицу, да, муж получил новое назначение, мы тут проездом. «Дня на три», — добавила она, выпрямляясь.
Значит, подумал я — или сказал, — ты сможешь побывать на моих похоронах.
«Ты поправишься», — сказала она.
Я усмехнулся. Сестра за стеклом делала нам знаки, чтобы мы говорили потише. Придёт врач и даст нагоняй. Соня стояла передо мной в лёгком демисезонном пальто, держа посетительский халат в опустившейся руке, из расстёгнутого пальто выглядывало светлое платье, ничего похожего на ту, загорелую, с расцарапанными ногами, которая только что стояла возле качелей, заслонясь ладонью от солнца, и всё же это была Соня.
Я боялся, что она уйдёт; надо было что-то сказать; брякнул наугад:
«Твой муж теперь, наверное, уже полковник».
Ответа не было. Не надо было об этом говорить.
«А помнишь, — спросил я, — как я тебя увидел, ты купалась ночью».
«Купалась, когда?»
«Voici la nudite, le reste est vetement».[39]
Она нахмурилась. Что это, спросила она. Я сказал:
«Это такие стихи».
Она растерянно, приоткрыв рот, воззрилась на меня, вероятно, подумала — он бредит, все вы так думаете, хотел я сказать, её губы зашевелились, где это я купалась, о чём ты, бормотала она, как будто сама сомневалась в том, что это она стоит возле меня, она, та самая Соня. И, чтобы окончательно ей доказать, я сказал:
«Перед войной. Вернее, накануне. То есть в тот самый день. А Натку помнишь?»
Я не зря упомянул моего двоюродного брата, мне мучительно захотелось узнать, правда ли, что у них было.
Какую Натку, спросили её губы, стало ясно, что она всё забыла, но я настаивал, мне хотелось ей объяснить, понимаешь, продолжал я, для тебя это было давно, а для меня… пожалуйста, постарайся, сделай над собой усилие, это не так уж трудно понять. У меня мало времени, но это только так считается, на самом деле для меня времени вообще больше не существует, то есть его нет в том смысле, как его обычно понимают… это верно, что мне осталось совсем немного, вероятно, несколько минут, но опять же всё зависит от того, какой смысл вкладывать в эти слова: несколько минут.
Я устал объяснять то, что, в сущности, не требовало объяснений. Но мне нужно было всё-таки знать. Скажи правду, сказал я.
«Боже мой, — устало проговорила она и провела рукой по волосам, — какая тебе ещё нужна правда…»
«Ты их красишь?» — спросил я.
«Волосы? — Она усмехнулась. — Ты это и хотел узнать?»
«Это правда, что у вас тогда с Наткой?..» Она смотрела на меня, вздыхала и качала головой.
«Бедный, милый… Совсем один. Теперь я вижу, что ты действительно очень болен. Позвать сестру?»
Её губы смыкались и снова шевелились, но я понимал все слова.
Но сестра и так не спускала с неё глаз и время от времени делала нетерпеливые знаки за стеклом. Разговор наш прервался, как мне казалось, в тот момент, когда нам надо было так много сказать друг другу. Было невозможно предложить Соне подсесть ко мне, кровать слишком высокая. С ужасом, словно только сейчас заметила, открыв рот и качая головой, она поглядывала на все, что меня окружает, на мои исколотые руки, на аппаратуру. Всё-таки странная идея, пробормотал я, купаться ночью, одной. Между прочим, меня в детстве однажды вытащили из воды, это было на Чистых прудах, хочешь, расскажу? Я провалился под лёд.
Она молчала, смотрела на меня затуманенным взором, — что-то знакомое, сонно-туповатое было в сонином лице, — и все покачивала головой. Дверь открылась, вошёл, прыгая на костылях, Натан. Я рассмеялся.
«Лёгок на помине!» — сказал я.
«Кто это?» — спросила Соня.
Натан сказал: «Побудь там пока. У нас мужской разговор».
Он был худ и острижен под ноль.
«Вот видишь, — сказал я, когда она вышла, — она тебя не узнала. Она тебя не помнит».
«А что она вообще помнит!»
«Я как раз собирался спросить у неё…»
«Чего спрашивать, — сказал он презрительно, — конечно, было».
«Но она ничего такого не помнит!»
«Не хочет говорить, вот и всё».
Упавшим голосом я спросил, как же всё-таки… как это произошло? Ведь мы оба едва успели свести с ней знакомство.
Мой двоюродный брат насмешливо взглянул на меня.
«Вот теперь я вижу. Ты действительно не того. Ведь я это всё выдумал; а ты поверил? Мальчишеское бахвальство. Но признайся: ты ведь тоже придумал, будто видел её в реке?»
Я ничего не ответил, мне не хотелось его разочаровывать. Я испытывал необыкновенное облегчение. Надо было переменить тему.
«Слушай-ка, что я хотел спросить… Ты… действительно?»
«Опять, — сказал он досадливо. — Меня уже спрашивали».
«Кто спрашивал?»
«Там… когда я пришёл. Откуда я такой явился… Да, да, да. Зато ты уцелел. Сумел-таки увильнуть!»
Я хотел возразить, что до меня просто не дошла очередь. Осенью меня бы призвали. Натка поглядел через плечо.
«Покурить охота. А?»
«Валяй, никто не видит».
Он извлёк кисет и зажигалку из болтающейся штанины.
«Так вот, значит… Обучение, то да сё. А какое там обучение, показали, как надо целиться, и пошёл. Я и воевать-то толком не успел, сразу попали в пекло. — Дежурная сестра появилась за стеклом, он уронил самокрутку и наступил на неё ногой. — Да чего вспоминать. А ты, значит, загибаешься?»
«Уже загнулся», — сказал я.
«Торопишься. К нам никогда не поздно».
«Значит, ты…»
«Так точно. — Он вытянулся и взял под козырёк, придерживая локтем костыль. — Пропал без вести, ваше высокоблагородие!»
На что я холодно возразил:
«Отставить. Без пилотки честь не отдают».
«А между прочим, где я её оставил… Ты не знаешь?» — пробормотал он.
Я спросил:
«Ты хочешь сказать — убит?»
«Не обязательно. Тут есть разные возможности. Много возможностей. Можно, конечно, сразу отдать концы, это во-первых».
Мы услышали дальний грохот, потом всё ближе. «Громче! — простонал я. — Ничего не слышу». Гром, свист.
«Я говорю, первая возможность! — орал Натан. — Мы уже в Кюстрине, до Берлина рукой подать. Двадцать армий, два с половиной миллиона, представляешь? Катюши, гранатомёты, дальнобойные орудия — триста стволов на каждый километр. Подвезли прожектора, я сам видел. Только вот ошибочка вышла, я тебе скажу».
«Тебя убили?»
«Да я не об этом. Мясник этот ошибся».
Я хотел спросить, какой мясник.
«Е…на мать, не знаешь, что ли! А, — он махнул рукой, — что вспоминать. Думал после артподготовки ослепить немцев прожекторами, и — за р-родину, за Сталина, с ходу займём высоты, а что получилось?»
Он раскашлялся, умолк, мы оба ждали, когда закончится адский свист и грохот.
«В общем, лежим, ждём. До рассвета ещё, наверно, часа три. Впереди у немцев сплошное зарево по всему горизонту, загорелись леса. Короче, всё застлало дымом, и фокус с прожекторами не вышел. Да ещё местность сплошное болото, топь, в канавах вода по брюхо, снег только успел стаять. Побежали вперёд, ура, со знаменем, а где тут побежишь. Техника вязнет, люди еле успевают вытаскивать ноги из грязи. Немцам только этого и надо. Немцы тоже ведь не дураки…»
Не может наговориться, подумал я. А времени в обрез.
«Где это было?» — спросил я.
«Я же говорю — зеловские высоты. Зелов, есть такой. За Кюстрином километров двадцать. В общем, все там остались. Кроме тех, кто дальше шёл в наступление».
Меня беспокоила мысль: где Соня? Она могла не дождаться и уйти. Ещё немного, встану и пойду её искать.
«…подорвался на мине или что там, плохо помню, пришел в себя, а не надо бы. Часа три промучался, никому до тебя дела нет, много вас таких. Сначала холодно, потом всё теплее, теплее, и на небо. Шучу… Я, может, там так и остался, война кончилась, а я уже того, сгнил. Вот тебе одна возможность».
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия - Борис Хазанов - Современная проза
- Город и сны. Книга прозы - Борис Хазанов - Современная проза
- Деваться некуда - Виан Борис - Современная проза
- Поздно. Темно. Далеко - Гарри Гордон - Современная проза
- Я сижу на берегу - Рубен Гальего - Современная проза
- К нам едет Пересвет. Отчет за нулевые - Захар Прилепин - Современная проза
- За стеклом (сборник) - Наталья Нестерова - Современная проза
- Андалузская шаль и другие рассказы [сборник рассказов] - Эльза Моранте - Современная проза
- Третье дыхание - Валерий Попов - Современная проза