Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трагедию можно сыграть разве что в амфитеатре под открытым небом или на голой сцене театра «Глобус», но эту булгаковскую и там не поставить – поезд давно ушел. Может, в кино? Но что за кино? И кто поставит? Остается читать. Наш мозг – неплохая сценическая площадка. Где еще можно увидеть такие сны, как в прозе Булгакова? Или свихнуться от той неразберихи в умах и делах на войне, о которой до Булгакова писали только Стендаль и Толстой? А ведь это главное в технологии трагедии: игра воли, Рока и случая в кости. И еще колыхание того океана, который зовется народом, только много сложнее – молекулы неоднородны.
Современники считали, что роман не дописан и требует продолжения. Булгаков и сам обещал трилогию: хорошо ему знакомая Добровольческая армия на Дону (к чему обязывало и название «Белая гвардия»), затем Красная армия, в рядах которой Мышлаевский сражается с белополяками. И что бы мы имели? Соцреалистическую классику, «Хождение по мукам»?
К счастью, Булгаков не позволил самому себе испортить трагедию. Которая не имеет срока годности и исполнена библейской силы куда больше, чем роман о разборках Пилата с Иешуа Га-Ноцри и визите Воланда в Москву. Есть в ней что-то ветхозаветное.
Город, страна и мир без искупления. То потоп, то апокалипсис.
Иерусалим – Москва, до востребования
БУЛГАКОВ «Мастер и Маргарита»
Михаил Булгаков (1891–1940) автор двух великих романов, составивших красивый тандем.
Это «Белая гвардия» – трагическая семейная сага революционного времени, которой сопутствует и многое в ней объясняет сквозной образ зимней метели на фоне достоверной топографии тысячелетнего Киева. Великий роман, но как бы «для внутреннего употребления» в России и на Украине.
И это «Мастер и Маргарита» – фантастическая трагикомедия, на протяжении которой назревает и разражается очистительная весенняя гроза, а топография новозаветного Иерусалима накладывается на советскую Москву. Потому что распятие всегда готовится и происходит не когда-то и где-то, а здесь и сейчас. Ход событий предопределен, и власть кесаря или власть князя тьмы равно бессильны что-либо отменить. Любая окраина ойкумены вдруг становится центром мира.
Богословы недовольны этим булгаковским романом. Иешуа – какой-то чудак-экстрасенс, а не Сын Божий, соответственно, нет и быть не может никакого искупления. Мастер подозрительно на масона смахивает. Его сожительница Маргарита – вообще ведьма. Князь Тьмы Воланд, как минимум, не вызывает у читателей антипатии. Его свита похожа не на зловонных бесов, а на безобразничающих клоунов и народных мстителей. Бал нечистой силы изображен так, что многие юные читатели были бы не прочь сами на нем побывать. Короче: профанация и опошление евангельской истории, поэтизация колдовства и предосудительное заигрывание с дьявольщиной.
Однако читателям не очень хочется оспаривать строгий суд богословов, и они во всем мире запоем читают этот искрометный, чеканный и многоплановый роман Булгакова. Своей апокрифичностью и беспрецедентной популярностью он напоминает знаменитую британскую рок-оперу о событиях Страстной недели, сочиненную через много десятилетий после написания и через пару лет после публикации в СССР романа «Мастер и Маргарита». Не стоит только путать создателя образа Мастера с его персонажем – исключительно талантливым, но увечным автором «романа в романе», имеющим вполне определенный горизонт и потолок понимания евангельской истории. Как к ней относился сам Булгаков, не нам судить. Возможно, так же как Ахматова, считавшая, что христианство на Руси еще не было проповедовано, при том что казней при жизни обоих хватало с избытком. И разве известный отзыв Булгакова о советской власти как не злой, а «хорошей, но глупой», не созвучен ветхозаветному вердикту «помышление сердца человеческого – зло от юности его» и евангельскому «не ведают, что творят»?
Давно канувший советский антураж не смог помешать всемирной славе романа «Мастер и Маргарита» благодаря его погруженности в контекст и проблематику библейской истории и европейской культуры. А редкостное «феллиниевское» умение сочетать легкомыслие с серьезностью и давать волю воображению сделало его чтением для всех и на все времена.
Подростки могут увлеченно «играть» в этот роман, юноши – упражнять воображение, девушки – мечтать о любви, не знающей преград, и креме Азазелло, серьезные читатели – размышлять о моральных коллизиях Пилата, Бездомного, Воланда и титульной пары героев, пишущая братия – гадать о прототипах и писать путеводители и комментарии к роману, маргиналы – упиваться грезами о непризнанном гении и мести «толпе», эстеты – наслаждаться языком и «художественными особенностями», а старики – припоминать отшумевшую молодость, неизбежные грехи, и верить в уготованное обретение если не «света», то желанного «покоя».
Для этого немного нужно – только открыть роман и прочитать, как «Однажды… в Москве, на Патриарших прудах…» или же «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой…», после чего от книги не оторваться. Коготок уже увяз.
Бегущий по волнам
ГРИН «Бегущая по волнам», «Алые паруса»
Александр Грин (1880–1932) внешне походил на сказочника Андерсена – такой же долговязый, нескладный, и с носом, «как повисший флаг» (по его собственному выражению). Подобно Андерсену он создал целый сказочный мир, свою Гринландию для подростков и мечтателей. Только вот места в ней не нашлось для андерсеновской иронии и юмора – в чересчур уж серьезной, огромной и катастрофической стране довелось ему расти.
Писатель Грин родился в многодетной семье ссыльного польского шляхтича Гриневского, служившего бухгалтером в земской больнице и пившего, как сапожник. Учась в пятом классе вятского городского училища, где товарищи дразнили его «Грин – блин!», Саша Гриневский написал любопытное сочинение «О вреде Майн-Рида» – своего рода проклятие жалкой судьбе. Рожденный в сухопутной глуши мальчик страстно мечтал бороздить моря, а грубая реальность требовала «быть как все, выйти в люди, в тихой драке добывая хлеб свой и кров» (по замечанию одного из биографов Грина). Ни окружающий мир, ни даже собственные родители в нем не нуждались. Мальчишку попрекали куском хлеба, и уже с одиннадцати лет он подрабатывал переписчиком, переплетчиком, чертежником, однако к шестнадцати годам терпение его лопнуло. Устав от брани и унижений, с полученными от отца двадцатью пятью рублями в кармане он сел на пароход до Казани, затем в поезд до Одессы – и вот оно, море!
Но и в южном портовом городе он тоже оказался никому не нужен. От погружения на самое дно его спас алчный капитан грязного каботажного суденышка, отобравший у Сашки паспорт
- Как натаскать вашу собаку по античности и разложить по полочкам основы греко-римской культуры - Филип Уомэк - Исторические приключения / История / Литературоведение
- Ради этого я выжил. История итальянского свидетеля Холокоста - Сами Модиано - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Двинские дали - Виктор Страхов - Публицистика
- Большевистско-марксистский геноцид украинской нации - П. Иванов - Публицистика
- Джобc Стивен - Джин Ландрам - Публицистика
- ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко - Публицистика
- Как Азия нашла себя. История межкультурного взаимопонимания - Нил Грин - Прочая старинная литература / Публицистика
- Беседы с А. Каррисо - Хорхе Борхес - Публицистика
- Варвар в саду - Збигнев Херберт - Публицистика