— Вот когда Виргинская компания даст вам, мистер Брамли, разрешение на торговлю рабами, — сочно ответил Дэниел, — тогда и будем это обсуждать. А пока, господа, — Дэниел увидел, как Джон Рольф едва заметно кивнул, — если вы хотите, чтобы трюмы кораблей в порту были забиты табаком до отказа, — надо не воевать, а работать.
— Тем более, — Матвей прошел к окну, и, распахнув ставни, заметил: «Господа, ну ведь договаривались же, — курить в перерывах и на крыльце, — так вот, — он обернулся к совету, — у вас ни у кого нет маленьких детей. А у меня, — мужчина погладил золотисто-седую бороду, — есть. Младенец. И я хочу, чтобы он жил в мире».
— Ловко вы их, дедушка, — едва слышно, одобрительно заметил Дэниел, когда они выходили на площадь перед зданием совета.
— А, — Матвей отмахнулся, — ты же сам знаешь, это их всегда затыкает. У них-то, — мужчина усмехнулся, — пороха на молодую жену не хватит, а тем более — он поднял бровь, — на ребенка.
Джон нагнал их и жалобно сказал: «Мистер Бенджамин-Вулф, так что там насчет обеда…
— Приходи, конечно, — улыбнулся Матвей. «Ты говорил, там у тебя какое-то испанское вино есть — неси. Ну и, — мужчина рассмеялся, — она тоже там будет, так что увидитесь».
— Я сейчас, — пообещал Джон, счастливо улыбаясь, — сейчас, домой забегу и сразу к вам.
Дэниел посмотрел вслед светловолосой голове приятеля и спросил: «Дедушка Мэтью, как думаете — поженятся они с Покахонтас?»
— А чего бы и не пожениться? — Матвей расхохотался, и направился к пристани. «Парень красивый, молодой, ровесник твой, богатый, — тоже, как у тебя, земли много. А что она не крестилась пока, так окрестится, поверь мне».
Мимо них пронеслась стайка мальчишек. «Мистер Дэниел, мы на рыбалку, уроки уже все сделали! — крикнул кто-то из них.
— Ну, молодцы, — Дэниел отвязал лодку, и взглянув на бревенчатые стены старого Джеймстауна, подумал: «Сорок детей уже в школе, и все прибавляются. Господи, ну только бы у Марии все хорошо прошло, — он подал деду руку и услышал ворчливый голос: «Да не волнуйся ты так, родит, и будете сына пестовать».
— Может, там девочка еще, — невольно улыбнулся Дэниел. Он вспомнил ее золотистые, прикрытые чепцом волосы, большие, васильковые глаза. Жена, приподнявшись на локте, целуя его, сказала: «Езжай на совет, и ни о чем не беспокойся. Сегодня не рожу».
— И откуда ты знаешь? — хмыкнул Дэниел, одеваясь. Он присел на кровать, и, устроив жену удобнее, попросил: «Если что — я сразу вернусь, любовь моя».
Мария потянулась за пером и бумагой, и, напевая что-то себе под нос, ответила: «Вот когда услышу музыку — значит, началось. А пока, — она рассмеялась, — все спокойно».
— Девочка — тоже хорошо, — Матвей опустил руку в прохладную воду и, глядя на вершины гор, подумал: «На Волге тоже так — красиво. Господи, думал ли я? Ну, теперь уже в эту землю зароют. А что, — он вдруг, озорно, улыбнулся, — тоже хорошая земля, легкая. Вот оно как получилось, Матвей Федорович».
С холма были видны ровные квадратики табачных плантаций. «Отлично всходят, — подумал Дэниел. «Конечно, работы много — сначала за рассадой надо ухаживать, потом пересаживать, после того, как собрали урожай — сушить, но ведь и выгодно же».
Уже когда они подходили к дому, Матвей вдруг усмехнулся: «Ты вот что, внук, помни — если сюда и вправду рабов начнут привозить, надо будет с места сниматься, руки о такое пачкать не след».
— Конечно, дедушка, — удивился Дэниел, присев на ступеньки, набивая трубку. «На север переедем, там, хоть и денег меньше заработаешь, зато, — мужчина чиркнул кресалом и закурил, — свободней будет».
— На север, — Матвей, засунул руки в карманы простого, изящного, черного камзола. «Для табака там холодно, придется что-то другое выращивать».
— Вырастим, — твердо ответил Дэниел и, прищурившись, рассмеялся: «А вот и Джон, со своим вином. Ну, — мужчина потянулся, — там с утра что-то о жареной индейке говорили, дедушка, пойдемте, попробуем».
Из окон были слышны звуки верджинела и голос попугая: «Куэрво! Куэрво!»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вот, — сказал Матвей, принимая от Рольфа бутылку хереса, — все в сборе, пора и за стол.
Женщины сидели, растянув между собой лоскутное одеяльце, делая аккуратные стежки.
Мария оглянулась на дверь опочивальни, — из гостиной была слышна нежная музыка, и детский голос, что пел колыбельную, — и сердито сказала: «Ну, зачем ты мучаешь Джона, Покахонтас? Он и так уже почти полгода по тебе вздыхает. Или ты креститься не хочешь?»
Индианка вздохнула, и, перекинув на грудь толстую, темную косу, ответила: «Хочу, Мария.
Сама же знаешь — если бы я тогда, с капитаном Смитом, — красивые губы скривились, — обвенчалась, он бы меня не бросил. Наверное, — хмуро рассмеявшись, добавила Покахонтас.
— Джон не такой, — Мария воткнула иголку в одеяльце и положила свою маленькую, белую руку поверх смуглых пальцев девушки. «Он — как мой Дэниел, как его дядя, Питер, ну, которого ты Арокуном называешь, — он никогда, никогда тебя не оставит, и всегда будет любить».
— Любить, — хмыкнула Покахонтас, оглядывая опочивальню — с большой, под балдахином, кроватью, застеленной белым, отделанным простым кружевом, покрывалом, с кедровыми сундуками и шкапом, с маленькой колыбелью, что стояла рядом их креслами.
Мария вдруг покраснела и твердо сказала: «Да, любить. И ты его тоже».
— Я любила Смита, — Покахонтас принялась за шитье. «Очень любила, а теперь, — она помолчала, — уже и не знаю, смогу ли жить еще с кем-то».
Мария рассмеялась. «Я тебе расскажу. Я в мужа своего только после свадьбы влюбилась.
До венчания — ну, — женщина потянулась и положила ладонь на большой, низкий живот, — мне с ним интересно было, а потом, как там оказались, — Мария кивнула на кровать, — так сразу и влюбилась. И у тебя так будет».
— Это потому что ты до мужа никого не знала, — мрачно отозвалась Покахонтас, оправив скромное, темной шерсти платье.
— А меня, как Смит в Англию уехал, отец отсюда забрал и за вождя, своего союзника, замуж выдал. Потом убили его, а потом, — она вздохнула, — когда стойбище разорили, отец в горы ушел, далеко, не вернется больше. Меня сюда отправил и ушел.
— Да, — Мария чуть охнула, и поерзала на месте, — я помню, той весной как раз, что мы приехали.
— Болит? — озабоченно спросила Покахонтас, откладывая одеяло. «Позвать Джоан?»
Миссис Бенджамин-Вулф всунула в опочивальню укрытую чепцом голову и облегченно сказала: «Ну, заснул, наконец. Тео ему играла, играла, и задремал. Отец с ним отдохнуть пошел. Как ты, девочка?»
Мария поморщилась и, подышав, ответила: «Кажется, началось».
— Господи, — перекрестилась Джоан, — сейчас Маргарет позову, пусть сундуки и ящики открывает. Покахонтас, ты поможешь?
Девушка кивнула и услышала тихий голос Марии: «Я бы так хотела, чтобы ты у нас была крестной, Покахонтас. Ты же моя подруга, самая лучшая».
— Посмотрим, — хмыкнула девушка, аккуратно поднимая Марию с кресла. «Ты роди сначала, а потом — поговорим».
Мужчины медленно шли по дороге. Тео убежала далеко вперед, и Дэниел услышал ее звонкий голос: «Чарли, Маргарет, давайте играть в прятки!».
— Да не переживай ты так, — Джон Рольф похлопал друга по плечу. «Это же у тебя не первый ребенок, все будет хорошо».
— У Марии первый, — Дэниел наклонился и сорвал нежный, молодой табачный лист, размяв его в длинных пальцах. «Но не последний, — мужчина внезапно улыбнулся, — это я тебе обещаю».
Рольф помялся и сказал, глядя куда-то вдаль, на бесконечные ряды зеленеющих растений:
«Может, жена твоя потом поговорит с мисс Покахонтас, ну, когда ребенок родится. Не могу я так, Дэниел, не могу, — Джон вздохнул, — она же и не смотрит на меня, ну да, — мужчина набил трубку и закурил, — зачем я ей нужен?»
— Поговорит, конечно, — Дэниел посмотрел на опушку леса и сказал: «Пошли-ка, друг, вместо того, чтобы грустить, — половим рыбу, пока дети играют».
— Эти дети, — рассмеялся Рольф, — уже женаты.
