Позже это могло понадобиться, но сперва следовало исчерпать остальные средства.
— Я пришел, сэр, просить вашей помощи — помощи джентльмена; и я теряюсь, как ее просить.
В высокородную учтивость испанца вкралась нотка горечи, когда он ответил:
— Увы! Сеньор, мне знакомо это чувство. Разве сам я не просил о том же? Но лишь унижался зря!
На это мне было нечего ответить, и потому я продолжил:
— Сэр, я знаю, что на эту жертву вы способны: я прошу не за себя, а за даму в беде!
— Дама! В беде! Говорите, сеньор! — быстро сказал он.
В его немедленном ответе было столько надежды и готовности действовать, что я с екнувшим сердцем продолжил:
— В беде, сэр. Беда угрожает ее жизни, ее чести. Я прошу вас позабыть на время о ненависти ко мне, какой бы жаркой она ни была: как истинный джентльмен, придите ей на выручку. Смелости на такую просьбу мне придает подозрение, что беда — беда неотступная — застигла ее по вашей вине!
Он вмиг побагровел:
— По моей! Беда чести дамы — из-за меня! Побойтесь Бога, сэр! Побойтесь Бога!
Я напористо продолжал:
— Когда вы вошли в замок через тайный проход, другие враги дамы — низкие, подлые и бессовестные люди, замышлявшие похитить ее ради выкупа, — несомненно, последовали тем же путем, иначе для них невозможным. Теперь нам нужно найти следы, и быстро. Раскройте, умоляю, тот тайный путь, чтобы мы немедля начали поиски.
Несколько секунд он всматривался в меня — видимо, заподозрив какую-то уловку или западню, потому что медленно произнес:
— А сокровища? Вы можете так просто их оставить?
Я бросил в запале:
— Сокровища! И мысли о них не было с тех пор, как пришли вести о пропаже Марджори!
Тут, думаю, он начал бессовестно взвешивать мою утрату против своей, и меня посетила мысль, прежде не приходившая в голову: да не он ли похитил Марджори с целью этой самой сделки? Я достал из кармана ключ от дома в Уиннифолде и протянул ему.
— Вот, сэр, — сказал я, — ключ от моего дома. Забирайте со всем содержимым и тем, что прилагается к дому! Сокровище там же, где вы оставили его вчера вечером; только помогите мне в нужде.
Он с нетерпением отмахнулся и сказал просто:
— Я не торгую женской честью. Она стóит превыше сокровищ пап или королей, превыше клятвы и долга де Эскобанов. Идемте! Сеньор, нельзя терять ни секунды. Сперва уладим это дело, позже сочтемся друг с другом!
— Вашу руку, сэр. — Вот и все, что я мог на это сказать. — В такой беде нет помощи лучше, чем помощь джентльмена. Но удостойте меня чести и примите ключ. Вы заслужили это доверие, как давным-давно заслужил свой славный долг ваш предок.
Он не медлил; взяв ключ, он сказал:
— Это часть моего долга, который я не могу нарушить.
Когда мы выходили из дома, он выглядел новым человеком — заново рожденным; в его лице, голосе и жестах сквозило столько беспримесной радости, что я задумался и не мог не заметить вслух, когда мы сели в двуколку и тронулись:
— Вы как будто счастливы, сэр. Хотел бы и я чувствовать себя так же.
— Ах, сеньор, я счастлив без меры. Счастлив, как вознесшийся из ада в рай. Ведь больше моя честь не под угрозой. Господь милостиво указал мне путь, пусть даже к смерти, без бесчестья.
Пока мы мчались в Кром, я рассказывал, что мне известно о тайном проходе между часовней и памятником.
Он удивился, что я раскрыл его секрет, но, когда я рассказал, что им пользовалась шайка похитителей, чтобы обходить Секретную службу, вдруг воскликнул:
— Лишь один человек знал тайну того туннеля: мой родич, с кем я жил в Кроме в юности. Он долго искал проход и в сам замок, но не успел — его угрозами вынудили уехать в Америку. Это низкий человек и вор. Должно быть, он вернулся после стольких лет и показал тайный путь. Увы! Наверняка за мной следили, когда я, ничего не подозревая, вошел внутрь, и таким образом раскрыли второй секрет.
Затем он описал его местонахождение. Оказалось, проход был не в том зале, где мы предполагали, а в узком углу за лестницей — весь тот угол был камнем, запечатывавшим проход.
Прибыв к Крому, мы обнаружили, что меня ждут люди из Секретной службы, получившие указания из Лондона. Пришли телеграммы от Адамса и Каткарта с сообщением, что они в пути. Адамс написал из Абердина, а Каткарт — из Кингусси. Миссис Джек показывала детективам комнаты, которыми пользовалась Марджори. Они вызывали слуг по одному и выясняли, что им известно. На этом настоял старший: он говорил, дело приняло слишком серьезный оборот, чтобы разыгрывать комедии. Слугам ничего не объясняли, даже что Марджори пропала, но они, конечно же, сами что-то заподозрили. Был отдан приказ никому не покидать дом без дозволения. Старший поделился, что миссис Джек чуть не расплакалась, когда призналась ему, что Марджори знала о похитителях, но ничего ей не рассказывала.
— Но теперь она как огурчик, сэр, — закончил он. — У старушки еще есть порох в пороховницах, и можете поверить — у нее есть голова на плечах. Она вспомнила все, что нам может пригодиться. Пожалуй, за последние полчаса я узнал об этом деле больше, чем за последние две недели.
По указанию дона Бернардино мы вошли в библиотеку. Я попросил миссис Джек послать за лампами и свечами, и их тут же принесли. Тем временем я велел отправить одного сыщика в старую часовню, а второго — к монументу на холме. Обоих предупредили держать пистолеты наготове и не упускать никого любой ценой. Напоследок я объяснил каждому секрет входа.
Дон подошел к шкафу — тому самому, на чью полку я поставил старый свод законов. Сняв этот том, он нажал на пружину за ним. Раздался слабый щелчок. Он вернул книгу на место и плавно надавил на шкаф. Тот очень медленно поддался, а потом, повернувшись на оси, раскрыл нам отверстие, куда легко мог войти взрослый человек.
Я уже хотел было броситься туда с лампой в одной руке и револьвером в другой, когда начальник сыщиков положил руку мне на плечо и сказал:
— Не спешите. Пойдете слишком быстро — и сотрете какой-нибудь знак, который дал бы нам подсказку!
С этой мудростью было не поспорить. Я машинально отстранился; два обученных сыщика подошли к проему и, подняв лампы, приступили к скрупулезному изучению. Один припал к полу, второй сосредоточил внимание на потолке
