засуетился портной и принялся отсчитывать деньги. — С вами приятно иметь дело, молодой человек. Если у вас еще будет поручение такого рода от господина подпоручика, не стесняйтесь.
— Всенепременно.
— Кстати, — спросил еврей, убирая покупки с глаз, — а почему же вы все-таки не пришли к моему зятю. Уж пара-тройка сотен у него бы нашлась…
— По трем причинам, Абрам Осипович.
— Очень интересно! И по каким же?
— Ну, во-первых, ваш зять непременно попробовал бы подсунуть мне для оплаты одну из своих девочек, а я так давно не видел женщин, что мог сдуру согласиться.
— Занятно, а другие две?
— Во-вторых, тут же все на виду. Сами посудите, нижний чин, зашедший к портному, это одно дело, а вот в офицерский бордель — совсем другое!
— А вы весьма предусмотрительный молодой человек. Это очень похвально!
— Спасибо. Всего доброго.
— До свиданья, хотя постойте, вы же не сказали мне о третьей причине!
— Видите ли, любезнейший Абрам Осипович, дело в том, что братья Линдфорс вчера были в заведении вашего зятя и изрядно там задолжали. Всего вам доброго!
— Вот шлимазл![75] — неизвестно к кому обращаясь, сокрушенно вздохнул Кац и покачал головой.
Покинув портного, Дмитрий в приподнятом настроении отправился в лазарет. Хотя он прекрасно понимал, что маркитант заплатил ему едва ли треть от настоящей цены трофеев, однако придерживался мысли, что лучше синица в руке, чем утка под кроватью. В самом деле, если начальство каким-либо образом нашло бы у него эти ценности, да еще в таком количестве, то избежать обвинения в мародерстве и последующих арестантских рот вряд ли получилось, а деньги… деньги не пахнут.
— Здорово, Северьян! — поприветствовал он Галеева, которого, собственно, и пришел проведать.
Ранен унтер был довольно легко — пуля пробила руку навылет, не задев кость, а потому избежал отправки в госпиталь, получая необходимое лечение на месте. В общем, он уже выздоравливал, а потому готовился к возвращению в часть. В смысле, с озабоченным лицом рассматривал свои сапоги. Некогда щеголеватая форменная обувь пребывала ныне в жалком состоянии. Голенища обтрепались, каблуки стёрлись, а носки хотя и не просили еще каши, но были довольно близки к этому. Видимо, поэтому он не услышал, как подошел Будищев, и потому вздрогнул, когда тот обратился к нему:
— Здорово, Северьян! Чего ты на чеботы так смотришь, будто тебе их подменили, пока спал?
— Тьфу ты, напугал проклятый, — добродушно усмехнулся тот. — Откуда тебя черти принесли?
— Да так, шел мимо, дай, думаю, зайду.
— Проведать?
— Типа того, — улыбнулся Дмитрий и, вынув из-за пазухи кисет, протянул его старшему товарищу. — На-ка вот, держи.
— Ишь ты, табак, — удивился, принюхавшись, Галеев, — ты же вроде не куришь?
— Для хороших людей держим, — пожал плечами Будищев.
— Вот за это спасибо! А то мы тут с табачком бедствуем… духмяный-то какой…
— Ну, дык, фирма веников не вяжет, а если вяжет-то фирменные, не «Родопи», конечно, но табачок — первый сорт!
— Хороший ты парень, Митька, — крутнул головой унтер, — еще бы говорил по-человечески, цены бы тебе не было. Как там в роте дела?
— Да как, — пожал плечами парень, — пока ты в лазарете балду гоняешь, взвод Митрофанов принял, а отделенным Хитров стал.
— Ишь ты, паскудник, вылез-таки!
— Ну так, сам, поди, знаешь, что он у Венегера в почете.
— Это точно. Погоди, а ты как же? Ты же унтер, да крестов уже два… Кстати, откуда?
— Не поверишь, опять мне турецкий генерал в прицел залез.
— Бедовый ты!
— А то! Ну, так вот, Линдфорсу опять велено команду собрать, а я там взводным унтером буду. Только команда не как раньше из охотников, а по-новому. Солдат перевооружат на трофейные винтовки, да две картечницы в придачу. Будем турок в оборот брать.
— Что-то я раньше за тобой такого рвения не припомню? Прежде ты за свободу болгар в бой не рвался.
— Характер дурацкий, — пожал плечами Будищев. — Воевать, так в полную силу!
— Это понятно, от меня-то чего хочешь?
— Да я слышал, ты скоро выздоровеешь…
— И?
— Окороти Хитрова! Совсем Федьку заездил, паразит.
— А сам?
— Если я за него возьмусь, дело может плохо кончиться! Ты же знаешь, мы с ним как кошка с собакой.
— Ага, с тебя станется. Ладно, потолкую с Васькой.
— Спасибо, Северьян, с меня причитается!
— Что это у нас тут такое! — строгим голосом прервал их беседу подошедший Гиршовский. — Ну, конечно, Будищев, кто же еще.
— Здравия желаю вашему высокоблагородию! — вытянулся в ответ Дмитрий.
— Здравствуй, братец. Пришел товарища проведать?
— Так точно!
— Похвально. Но тебе пора уходить.
— Слушаю, ваше высокоблагородие!
— Хотя погоди, ступай за мной, есть одно дело…
Выйдя вместе с доктором наружу, они направились к большой палатке, игравшей роль операционной. Оставшись наедине с ним, врач вопросительно взглянул на Будищева.
— Иван Иванович вчера показывал мне прелюбопытный ятаган, — неопределенно сказал Гиршовский.
— С албанца одного сняли, — с готовностью пояснил Дмитрий. — Помят немного, но сразу видать, что древний!
На лице врача было написано крупными буквами: «много ты понимаешь», но вслух он ничего не ответил, продолжая испытующе смотреть на унтер-офицера.
— Вот к нему в пару, — вытащил тот из-за голенища кривой кинжал, обильно украшенный серебряной насечкой.
— И впрямь пара, — задумчиво заметил доктор, внимательно разглядывая оружие. — И состояние весьма недурное. Сколько хочешь?
— Да господь с вами, ваше высокоблагородие, какие уж тут деньги, только бы вам удовольствие доставить, в надежде на благосклонность…
— Э нет, дружок, называй цену, а то чую, «благосклонность» мне дорого может выйти. Но учти, за ятаган я дал Линдфорсу двенадцать рублей ассигнациями.
— Великодушный вы человек, Мирон Яковлевич.
— Хочешь сказать, переплатил?
— Это как считать, — дипломатично вывернулся Будищев.
— Ну, так что?
— Спросить я хотел, ваше высокоблагородие…
— Ну, спрашивай?
— Нет ли такой болезни, при которой из армии комиссуют?
— Да болезни разные бывают, а тебе зачем?
— Да как вам сказать, господин доктор, я ведь всего год как служу… а вдруг у меня такая болезнь, а я и не знаю.
— Не хочешь служить?
— Да что вы такое говорите, Мирон Яковлевич! Я только и живу службой его императорскому величеству. И денно и нощно благословляю тот час, когда присягу царю-батюшке принял!
— Понятно, — ухмыльнулся врач. — Только до конца ли ты понимаешь, о чем спрашиваешь? Нет, ты погоди, я тебе все попробую объяснить. Ты, действительно, служишь всего год, но уже хорошо себя проявил. У тебя два креста, и мне наверняка известно, что ты представлен к третьему. К тому же ты грамотен, что совсем не часто случается среди солдат. Право же, ты можешь сделать совершенно блистательную для своего положения карьеру! Я очень удивлюсь, если к
