установке печей, и заплатил неприлично большую сумму, чтобы они приехали сегодня же. Я ничего не мог с собой поделать: мысль о том, что Оливия так сильно замерзает у себя дома, не давала мне покоя. Я хочу заботиться о ней, как могу, и мне повезло, что у меня есть ресурсы, чтобы это сделать.
— Я не расстраиваюсь из-за тебя, Картер. Я просто в шоке. Сначала обед, потом цветы и записка, а теперь это. Это такой большой подарок. Ты уверен, что не хочешь, чтобы я вернула тебе деньги? Я могу откладывать понемногу с каждой зарплаты и…
— Ни за что. Тебе от меня. Это подарок.
Она фыркает, и я боюсь, что она снова заплачет. Я плохо переношу слезы. Они заставляют меня чувствовать себя беспомощным и подавленным.
— Спасибо тебе большое, Картер. Мне жаль, что я списала тебя со счетов, когда мы впервые встретились.
— Не стоит, — я солгу, если скажу, что хотел бы, чтобы она делала это. Мы могли бы трахаться как кролики и любить друг друга все это время. — Все происходит так, как должно быть, по какой-то определенной причине. Если бы ты меня не отшила, этого могло бы и не быть. Я мог бы завоевать тебя на один раз и отпустить, — хотя я очень сомневаюсь в этом. — Я уже не представляю свою жизнь без тебя.
Ее нижняя губа почти незаметно дрожит.
— Прекрати это.
— Что прекратить?
— Быть таким… — она проводит рукой в воздухе, словно подыскивая подходящее слово. — Идеальным.
Оу, привет. Моя грудь надувается от гордости.
— Вот почему они зовут меня Мистер Совершенство.
Мои любимые глаза шоколадного цвета драматично закатываются.
— Тебе повезло, что твоя милота сильнее твоего самолюбия.
— Из-за твоих слов я настолько самодоволен, — мой телефон гудит от сообщения о том, что я должен отвезти маму. — Прости, Олли. Мне нужно идти. Позвоню тебе вечером?
Она кивает.
— Я собираюсь прибраться в своем шкафу и выбросить все свои дырявые треники и термобелье, раз уж я не живу в тундре.
Я направляюсь к входной двери, где, слава богам, мама надевает туфли.
— Классно. Они тебе все равно больше не понадобятся. Мы будем спать голыми, чтобы я мог трогать тебя всю ночь напролет.
— О, Картер, ради всего святого, — хмурится мама, поставив руки на бедра. — Ты не можешь оставаться милым больше двух минут?
— Ты сказал это при маме? — Оливия прячет лицо за одной рукой. — Картер!
Я подмигиваю.
— Пока, тыквенный пирожочек. Ты мне очень нравишься.
Ее румянец усиливается до максимума, прежде чем она бормочет свой ответ, и когда я блокирую телефон и убираю его в карман, мама с укором смотрит на меня.
Я сую ноги в ботинки.
— Чем я могу помочь?
— Тыквенный пирожочек?
— Да, неважно.
— У тебя есть прозвище для твоей девушки.
Я вздыхаю в ответ.
Мама тыкает меня в грудь.
— Не вздыхай на меня.
Я снова вздыхаю, просто чтобы позлить ее, но это имеет обратный эффект, и теперь на ее лице маленькая ухмылка, чертовски похожая на мою.
— Картер любит свою девушку, Картер любит свою девушку, — напевает она.
Наклонив голову назад, я делаю выдох, который длится целых десять секунд.
— Ладно. Ты нарвалась. Я изображаю папу.
— Картер, не на…аа! — ее вопль переходит в приступ хихиканья, когда я поднимаю ее и перекидываю через плечо, словно мешок с картошкой, как это всегда делал мой отец, ее смех такой же как тогда. — Я люблю тебя, милый.
— Я тоже тебя люблю, сумасшедшая дама.
— Он меня бесит.
— Картер, — мое имя — это мигающий знак предостережения на языке моей мамы. — Следи за выражениями.
Я вскидываю одну руку вверх, указывая на то, как этот придурок обращается с моей младшей сестрой.
— Меня бесит, как он к ней прикасается. Как будто она, блять, принадлежит ему, или что-то типа этого.
Мама бьет меня по торсу.
— Они танцуют.
— Уже нет! Шоу закончилось тридцать минут назад! — я натягиваю фальшивую улыбку, когда Дженни и ее танцевальный партнер пробираются к нам сквозь толпу. Как только она оказывается достаточно близко, я вырываю ее из его рук и заключаю в свои объятия. — Ты была великолепна, Дженни.
Мама качает ее взад-вперед в удушающих объятиях, и в секунду, как она отпускает ее, партнер Дженни притягивает ее обратно к себе, обхватывая ее талию своей дурацкой рукой. Дженни смотрит, как мой взгляд фокусируется на его руке на ее талии, и хмыкает, прежде чем прочистить горло и отойти от Мистера Мерцающие пальчики на ногах.
— Разве она не была прекрасна сегодня вечером, Картер? — говорит мне придурок Саймон.
— Она всегда прекрасна, — встав между ними, я отталкиваю его от нее. — Тебе пора выступать сольно.
— У меня было сольное выступление в первой половине, — Дженни предупреждающе сжимает мою руку. — Помнишь?
— Да, но пора всегда выступать сольно. Тебе следует отказаться от парных танцев, — я наклоняюсь к ней и шепчу: — Придурок подводит тебя.
Она делает вид, что обнимает меня.
— Ты просто ненавидишь его.
— Ты чертовски права, — случайно говорю я слишком громко. Я поворачиваюсь обратно к Саймону. — С кем спишь сегодня, Стив? — Оливия думает, что я милый, но иногда я немного придурок. Если кто-то мне не нравится. А Саймон мне не нравится, поэтому иногда я, время от времени, называю его не тем именем. Он трахает каждую девушку, с которой танцует, и он уже четыре года планирует сделать то же самое с моей сестрой.
— Могу спросить тебя о том же, — отвечает он с такой самоуверенной улыбкой, что мне хочется сбить ее с его лица.
— У меня есть девушка.
— Ага. Слышал об этом, — он проверяет свои ногти. — Не может быть все настолько серьезно, зная твою историю.
Моя челюсть сжимается, когда я сквозь зубы говорю.
— Это серьезно.
— Хорошо, — Дженни хлопает в ладоши. — Я умираю с голоду. Поужинаем?
— Не хочешь присоединиться к нам, Саймон? — спрашивает мама, отказываясь встретиться с моим хмурым взглядом.
— О, я бы с удовольствием…
— Нет! — Дженни прерывает его. Я люблю Дженни. Она мило улыбается ему. — Не сегодня, Саймон. Я хочу побыть наедине со своей семьей.
Ухмылка, которой я его поразил, самодовольнее, чем когда-либо, и я протягиваю руку сестре и оттаскиваю ее, оставляя Саймона как идиота стоять с отвисшей челюстью.
— Как бы мне ни нравилось это дерьмо с брата-мачо, чрезмерно защищающего меня от всех, — начинает Дженни, — я бы предпочла, чтобы ты не убивал моего партнера по танцам до того нашего выпуска из института.
— А после выпуска можно? — полусерьезно
