Рейтинговые книги
Читем онлайн За землю Русскую - Анатолий Субботин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 79 80 81 82 83 84 85 86 87 ... 158

— И наше желание, боярин, быть в Изборске, — косясь на Нигоцевича неподвижной деревянной улыбкой, усмехнулся фон Балк. — Но дерзко и зло бьются изборяне.

— Неслухи, эко ведь, — промолвил боярин, негодуя то ли на упрямство и храбрость изборян, то ли на рыцарей, бессильных сломить мужество защитников города. — Хитростью не оборем ли?

— Хитрость не сломит копья, боярин, меч о нее не зазубрится.

— Не зазубрится, правду молвил ты, благородный лыцарь, а, бывало, хитростью-то и в поле били супротивников и городовые стены ломали. Вели-ко рубить срубы сосновые, вроде изб, да чтоб выше они городовых стен были… Срубы поставим на каты, а внутри сядут воины. Ни стрела, ни копье им не страшны будут. Лес сырой, неокоренный — огонь его не возьмет. На катах подведем срубы к городу и начнем битву.

В безбровых глазах фон Балка затеплилось что-то живое.

— Совет твой умен, боярин, — помолчав, сказал он. — Может, так и поступим, но прежде отразим рать, что идет к Изборску от Пскова.

— Сказал бы и я о псковичах, посоветовал бы.

— Говори, боярин!

— Воевода Гориславич, который идет из Пскова с войском, не ведает, чаю, о Твердилином гонце к нам, идет без опаси. Суди вот, благородный лыцарь: не выйти ли навстречу ему, захватить на пути врасплох…

— Не знаем мы пути псковичей, — не отвергая совета, но, видимо, неуверенный в том, что удастся перехватить Гориславича, сказал фон Балк.

— Не ведаю и я пути Гориславича, но спросим о том у отрока Твердилина, — продолжал развивать свою мысль боярин. — Молвил он давеча: идучи-то сюда, будто обогнал псковскую рать.

Совет Нигоцевича пришелся по душе фон Балку.

— Пусть будет так, боярин, — согласился он. — Встретим псковичей. Брат Кейзерлинг, — фон Балк обратился к рыжебородому рыцарю, который сидел молча, прислушиваясь к тому, о чем говорили в шатре, — тебе предстоит совершить благородный подвиг.

— У стен этого сквернейшего из городов? — изумление Кейзерлинга, когда он произнес эти слова, было вполне искренним. — Не велишь ли мне раскидать их своими руками?

— Нет, — усмехнулся фон Балк. — Стены падут. А слышали мы, что на помощь изборянам идет псковское войско. Близко оно. Возьми триста пеших воинов и десять конных, выступи навстречу. Где встретишь псковичей, там и порази их. На твоей стороне внезапность битвы и твоя храбрость.

В глазах Кейзерлинга вспыхнули и тут же погасли зеленые огоньки. Он приподнялся, поднял руку, будто ограждаясь от командора.

— Мне ли вести войско, брат командор? — произнес он внезапно охрипшим голосом. — Не будет ли обиды рыцарям, которые вместе с тобой делят труды похода?

— Имя твое, брат Кейзерлинг, выше обид. Готовь войско! Да поможет тебе пресвятая дева!

Фон Балк поднялся. Непокрытая голова его коснулась верха шатра, и оттого длинная, сухая фигура командора показалась Нигоцевичу и тевтону еще выше, еще нелюдимее.

Глава 10

На займище у Данилы

Медленно поправлялся Ивашко. С того часу, когда Семенко Глина взмахнул кончаром, не знал и представить себе не мог Ивашко, сколько дней и ночей провел в забытьи. Каждое вольное и невольное движение причиняло ему такую нетерпимую боль, что, сщемив зубы, он лежал неподвижно. Казалось, в груди у него пылает огромный костер. Ивашко глухо стонал, царапал грудь, оставляя на ней багровые следы ссадин. Измаявшись, снова впадал в беспамятство.

В первые дни, когда он понял, что жив, Ивашко не узнавал избы. Все вокруг казалось ему чужим, ненужным и незнакомым. И как будто от этих громоздких и ненужных вещей, окружавших его, исходили те непереносимые муки, от которых не было избавления. Иногда, в полузабытьи, Ивашко вдруг чувствовал вблизи чье-то дыхание; кто-то приближался к нему. Сознание ловило трепет теплой руки, касавшейся его лба.

Ивашко замирал. Боль в груди утихала. Он лежал неподвижно, вытянув тело, напрягая все силы свои, чтобы не спугнуть ощущение сошедшей к нему целительной радости. В воображении возникал образ близкого, прекрасного лица. Васена! Но как только Ивашко вспоминал имя, сон исчезал. «Почему она молчит?» — думал Ивашко. Он ждал, долго ждал ее шепота. Нет, ушла.

Как-то утром Ивашко узнал Данилу. Займищанин подошел к нему и о чем-то заговорил. Ивашко видел Данилу, слышал его голос, но не понимал слов. Вскоре Ивашко узнал и Олёнушку. Она редко бывала в избе, но когда появлялась, Ивашко следил за ней взглядом. Он дивился перемене, какая произошла с девушкой с тех пор, как весною ушел с займища. Олёнушка вытянулась, стала как будто еще тоньше и стройнее, чем была прежде. Волосы ее не темнели больше спутанными кольцами вокруг смуглого, по-мальчишески плутовского, подвижного лица; они вились и мягкими волнами падали на плечи. Что-то новое, чего он не в силах был понять, отражалось в ее глазах.

Днем Данила убирал поле. Ивашке хотелось выйти к нему, стать рядом к стене спелой ржи и широко, во всю удаль, махнуть горбушей. Но где его сила? Сможет ли он когда-либо, как прежде, бродить в борах или в синем кафтане дружиничьем показаться в Великом Новгороде?

Оставаясь один в избе, Ивашко с нетерпением ожидал вечера, когда возвращались домой Данила и Олёнушка. Как ни коротки ночи, но Данила непременно зажжет лучину и посидит у огня. Прежде чем започивать, он откроет волок оконницы, и, чтобы ночная свежесть не утомила хворого, укутает его теплой овчиной.

Как-то Данила, поправляя изголовье, сказал, рассуждая сам с собою:

— Долго лежишь, молодец. Когда и встанешь, не ведаю. Погубил тебя Семенко…

Ивашко шевельнулся. На лице его отразилось изумление. Он взглянул на Данилу и неожиданно прошептал:

— Слышу… Слышу тебя…

— Узнал? — с заискрившимися глазами Данила склонился над Ивашкой.

— Голос твой слышу… Давно я так-то… на займище?

— Давно. Не чаял, очнешься ли!

Ивашко попытался приподнять голову, но тут же лицо его искривилось от боли.

— Пить, — когда отошла боль, простонал он.

Данила принес воду. Потрескавшимися губами Ивашко жадно прильнул к ковшу. С каждым глотком прохладной воды он чувствовал, как оживает ослабевшее тело. Вытянувшись, некоторое время Ивашко лежал неподвижно, закрыв глаза и наслаждаясь покоем. Внезапно он почувствовал голод. Это ощущение было так ново и неожиданно, что Ивашко даже обрадовался своему желанию. То, что он захотел есть, казалось, особенно прочно и неразрывно связало его с жизнью. Чувство голода с каждым мгновением становилось острее. Ивашко открыл глаза.

— Хлеба, — промолвил он. — Хлеба…

— Хлеба?.. Да ты, Ивашко, молодцом селюшки! — улыбаясь, воскликнул Данила. — И слово молвил, и на еду потянуло; гляди, так-то скоро и на ноги встанешь.

— Чем отплачу за твою ласку, Данила? Второй раз избавил ты меня от беды, от смерти оборонил.

— Незачем о том говорить, Ивашко, — сказал Данила и нахмурил брови. — Гони-ко хворь да вставай! Когда принес раненого тебя в избу — не жилец ты, думал. Сила твоя да молодость обороли беду.

Сознание, что он жив, вновь среди друзей, приносило Ивашке облегчение. К нему вернулись и слух и память; стал он владеть речью. Но по мере того как восстанавливались силы, Ивашку чаще и чаще стала беспокоить мысль: как мог он, княжий дружинник, допустить, чтобы его перехитрил гулящий поп, приспешник перевета Нигоцевича? Преследуя Глину, Ивашко не предугадал его хитрости, и вот — не помешал бежать ему. Еле-еле сам не поплатился жизнью за доверчивость и простоту. Ивашко краснел от стыда при мысли, что скажут воевода Ратмир и князь Александр Ярославич, когда дойдет к ним весть о «бое» на Даниловой поляне. Последний отрок из княжей дружины посмеется над ним. И все же Ивашко не мог взять в толк: как случилось, что тщедушный поп, на хилость которого смотреть тошно, одолел дружинника?

Побывав на Мшаге, возвращался Ивашко в Новгород. Он спешил, боясь опоздать к походу, и все же не утерпел, заглянул на Данилову поляну. Хотелось увидеть займищанина и Олёнушку, похвалиться перед ними нарядом своим и конем. Недаром на займище у Данилы началось Ивашкино счастье; хранил за него витязь спасибо займищанину. С радостью в душе ехал он, а побывал на займище — из-за того не вернулся в Новгород. Лежит пластом и не знает, придется ли когда сесть на коня, бросить копье в бою или в потехе воинской? От грустных дум горько молодцу. Где теперь князь, где дружина? Не полегли ли в поле витязи, отражая врагов Руси? Редки, ах как редки вести в борах! Неведомо, когда доберется та, что поведает о битве новгородцев со шведскими крестоносцами.

Как-то Данила вернулся с поля, зажег лучину и стал собирать на стол снедь. Олёнушки в избе не видно. В бору она или на рыбном ловище. Ивашке показалось, что Данила невесел; хмуро и смутно у него лицо. «Неужто худая весть?» — подумалось.

— Чем таишься, Данила? Что слышно из Новгорода? Все ли на займище ладно? — спросил Ивашко.

1 ... 79 80 81 82 83 84 85 86 87 ... 158
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу За землю Русскую - Анатолий Субботин бесплатно.

Оставить комментарий