иду налево, к Кострову, не глядя ни на какого Егора.
– Что ты делаешь?
– Заявление, – шепчу в ответ, бросая сумку на стол так, что все на меня оборачиваются.
– Ася, что происходит?
– Ничего, просто делаю что хочу.
– Выглядишь неважно.
Он ловит мои руки и качает головой, чтобы прекратила шуметь.
Я могла бы сейчас сорваться и прилюдно поцеловать Тимура, расставив все точки над «i». Или на весь поток прокричать, что люблю его. Но снова что-то делать назло Егору? Опять? И так до конца жизни?
Тимур поднимает мою руку. Я наблюдаю за нашими переплетающимися пальцами.
– Смотри.
– Что? – Кажется, он меня заколдовал, но я смотрю на пальцы.
На них падает луч света из окна, и это могут видеть все, желающие повернуть голову в нашу сторону.
– Смотри, мир не рушится, – шепчет он. – Успокойся. Все хорошо, ты не обязана ничего делать.
Я слежу за его большим пальцем, гладящим тыльную сторону моей ладони. Он скользит к тонкой коже запястья, щекотно проводит там и до самого мизинца – по кругу.
– Что ты улыбаешься?
– Если проследить по дневнику моих лабораторных исследований, больше всего повышают пульс именно соприкосновения наших рук.
Я смеюсь в ответ. Дневник исследований. В этом весь Костров.
Он тоже смеется.
Мы на паре Ливанова, сидим, переплетая пальцы и улыбаясь друг другу.
– Тш-ш… Дыши глубже. Ты чем-то напугана?
Я киваю.
– Тебе нужна моя помощь?
Я киваю снова.
– Мне отпустить твою руку, пока никто не заметил?
Я задумываюсь ровно на пару секунд, в очередной раз вставая перед выбором. Костров же ничего не боится. Держит мои пальцы, любуется ими. Были бы наедине, он бы уже их целовал.
Я отрицательно качаю головой.
– Лискина, Костров, я опять вас выставлю за дверь, имейте в виду!
Мы оба поднимаем голову на преподавателя, а потом на задние ряды, где с грохотом летит на пол чья-то сумка. Вещи рассыпаются по ступеням, мне под ноги летят ключи от квартиры. До боли знакомые, те самые, что когда-то я отдала Егору.
– Егор! Ты куда, Егор? – кричит кто-то.
– Колчин, стоять!
Я выныриваю из своего сладкого мира и моргаю, будто привыкая к свету. Колчина в аудитории уже нет.
– Ты чего трясешься? – шепчет Тимур.
На нас все смотрят – это непривычно. Мне кажется, что мы до сих пор не можем друг с другом разговаривать и даже переглядываться прилюдно, так что пытаюсь убрать руку, накрытую ладонью Кострова, а потом себя осекаю.
– Боюсь, что он что-то плохое сделает.
У меня с души свалился камень, но, кажется, ненадолго. Я просто надеюсь, что все закончится сегодня – не хорошо, так плохо.
Поворачиваю голову к Кострову, и оказывается, что он тоже смотрит на меня. Кончики наших носов соприкасаются, а на моих губах появляется улыбка – сама собой, я даже не заказывала.
– Все будет хорошо, – шепчет он, глядя при этом на мои губы.
Внутри все поет от этого голоса и от этого взгляда.
– Я люблю тебя, – шепчу я в ответ, а Костров тянется и целует меня в лоб, заставляя жмуриться от удовольствия.
– Так, пароч…
Преподаватель не успевает договорить, как у меня в кармане начинает неистово пищать иммобилайзер от машины Кострова.
– Ой, простите! Это машина. Кто-то…
Но все, уже забив на правила, бросаются к окнам аудитории.
– Твою ма-а-а-ать! Колчин, ты придурок! – вскрикивает кто-то из его друзей.
«Курочки» подбегают к окнам и почти синхронно прижимают руки к губам с громким «Ах!».
– Что за беспредел? – бормочет Ливанов.
Сначала я думаю, что он про покинувших места учеников. Но нет, преподаватель тоже наблюдает за чем-то в окне.
Мы с Костровым встаем, но бежим сразу на выход, и все друзья Колчина, да еще «курочки», за нами.
– Он какой-то конченый! – кричит кто-то из них.
– И надо было тебе с этим ботаном держаться за руки при всех? – бросает мне в спину Олег.
– А что, всю жизнь от этого психа скрываться? – вопит Машка.
Мы выходим на крыльцо, и я готова рыдать при взгляде на разбитую в хлам тачку Кострова. Всюду стекла, лобовое вывалилось прямо на сиденья, которые теперь усыпаны крошкой, как бриллиантами. Егор стоит с довольным лицом, потом открывает свою машину и улыбается мне.
– Ну что, Асечка, прокатимся, как в старые добрые?
Я мотаю головой из стороны в сторону, цепляюсь за руку Кострова и сама этого не замечаю.
– Значит, с ботаном, да? С этим хилым девственником?
– Тише, Егор! Давай поговорим. Давай позвоним Соне.
– Соне? Плевать! На меня! Соне! Она просто хочет запихнуть меня в психушку, и все! Ждет повода и что-то там трындит про то, что я стану как отец.
Мне кажется, что Егор плачет. По крайней мере, его тело подрагивает, а лицо мокрое от слез или пота. Он хорошенько поработал, разбивая домкратом окна машины.
– Что вылупилась? Сонечка у нас ненавидит мужиков, не слышала такого? Папочка Соню обижал. Братик Соню обижал. – Егор смеется.
Я чувствую знакомый запах духов и сигарет и оборачиваюсь, уже прекрасно зная, кого там увижу.
– Да она была бы рада запихнуть нас в дурку, в палату на двоих. Думаю, она уже даже денег отложила на ВИП-номер до конца нашей жизни!
Колчина стоит за моей спиной и в ужасе смотрит на брата.
– Ментов вызвали? – невнятно спрашивает она.
– Д-д-да, – всхлипывает Рита.
Соня спускается с крыльца, вскинув подбородок. Как Серсея, гордо шествующая мимо порицающей ее толпы.
– Сядь в мою машину, поехали, – сухо говорит Соня брату.
Он качает головой. Делает шаг, второй, а потом открывает дверь своей тачки и садится за руль.
– Егор, выходи немедленно! Тебе нельзя!
– Сюда доехал и обратно доеду. Че ты, Сонь, ну? Иди пока пожалуйся маме, что братик опять дерется. И пожалей Асечку, что ее обидел Егорка, а?
– Егор, пожалуйста! Не заводи мотор. Я прошу. – Соня не плачет, но слышать ее отчаянный голос больно. На последних словах он ломается.
– А я далеко не поеду, малыш.
Я слышу их разговор, потому что успела подойти ближе, оставив за спиной толпу зевак.
– Егор! Не надо… – Она начинает рыдать.
Я никогда не видела ее такой, да и никто, кажется, не видел.
Соня вцепляется в открытое окно, будто сможет, если что, удержать машину, а Егор как-то даже заботливо убирает ее руки и качает головой.
– Тс-с, – бормочет он, поджимая губы. – Не переживай, правда.
– Егор…
– Все будет хорошо. Но я так устал, представляешь?
– Егор! – Она шумно всхлипывает. – Ты не такой.
– О-о-о, я абсолютно точно такой, Сонь.
– Егор…
– Я смирился. Гены, знаешь ли.
