парализует взрыв боли.
— Оно означает «успокаивающий».
Поднимаю взгляд на добродушное лицо Ноя и когда собираюсь выдавить ответ, мое внимание вдруг привлекает какое-то мерцание. Я поворачиваюсь влево.
— О нет! Нет, нет!
Это разгорается фургон: из стального месива на месте двигателя вырываются языки пламени и тянутся щупальца черного дыма.
— Мой друг, — сиплю я и с трудом поднимаюсь. — Он… Он там…
Ноги, однако, меня не слушаются, и я практически падаю на Ноя. Ему удается удержать меня, и он терпеливо усаживает меня на скамейку. Едва моя задница касается холодного пластика, как воздух оглашается какофонией сирен, а все вокруг озаряется мигающими синими огнями. У обочины недалеко от искореженного транспортного средства останавливаются пожарная машина и скорая помощь. Я опять порываюсь встать, но Ной на этот раз непреклонен:
— Не-не, чувак. Никуда ты не пойдешь, пока врачи тебя не осмотрят.
— Но… Мой друг… Он там… В фургоне.
Глаза парня округляются.
— Сиди здесь!
Он подлетает к одному из пожарных, уже разматывающему брандспойт из машины, и сначала машет в мою сторону, а потом на разбитый автомобиль. Пожарный кивает и что-то кричит трем своим товарищам, только выбирающимся наружу, двое из них немедленно устремляются к месту катастрофы, но буквально в следующую секунду останавливаются и пригибаются: двигательный отсек фургона расцветает огромным шаром огня, моментально пожирающим кабину.
Я кое-как встаю и ковыляю к пожарищу.
— Клемент!
Мне удается сделать лишь шесть-семь шагов, и путь мне преграждает фельдшер из скорой помощи.
— Сэр, — твердо говорит он, — вы ранены. Нам необходимо осмотреть вас.
— Я… но…
Теперь я знаю, что значит быть убитым горем. Подходит второй медик, и оба отводят меня обратно к скамейке.
— Как вас зовут, сэр?
Я игнорирую вопрос и, выворачивая шею, пытаюсь разглядеть, что происходит. Фургон окутан густым черным дымом, и пожарный расчет направляет на него брандспойт. Струя воды под высоким давлением быстро сбивает пламя. Показываются обугленные останки машины, и так же быстро, как и разразился, огненный ад утихает.
Один из пожарных осторожно приближается к водительской двери и заглядывает внутрь. Надеяться на спасение Клемента было бы за гранью разумного, и неспешность огнеборца, с которой он возвращается к своим товарищам, говорит сама за себя.
Я отрешенно откидываюсь на стенку из оргстекла.
Медики продолжают о чем-то меня спрашивать, но я их не слушаю, да и отвечать сил нет. Наверное, свое имя я все-таки назвал, все остальное мозг попросту блокирует. Мои мысли заняты исключительно Клементом и его ужасной гибелью. Что может быть хуже, чем умирать в горящем автомобиле, беспомощно глядя, как пламя охватывает ноги? И разве это справедливо, что мерзавец вроде Фрейзера Рейнота может отделаться лишь болью в груди и удушьем, в то время как человек вроде Клемента — достойный, честный, верный — погибает при столь жутких обстоятельствах? Бога точно нет, потому что какой же бог сочтет это справедливостью?
Физическая боль вытесняется душевной. Мука такая, что я едва способен дышать. И когда кажется, что хуже уже некуда, мне начинает распирать грудь рвотными позывами, и вот тогда-то и начинается настоящая пытка. Закрыв глаза, я пытаюсь оградиться от ужаса, однако из-за едкой вони дыма, привкуса крови и слез от реальности никак не спрятаться. Теперь-то я понимаю, почему некоторые мои клиенты искали в смерти спасение от личного ада.
— Дэвид. Дэвид!
Я не обращаю внимания на голос, пока чья-то рука не ложится мне на плечо.
— Вы меня слышите?
С трудом сглатываю и открываю глаза, ожидая увидеть врача скорой помощи, однако рука на моем плече принадлежит мужчине в ярко-оранжевой куртке, отделанной светоотражающими полосками. На лицо ему падает тень от белой каски.
— Дэвид? Я командир расчета Кентиштаунской пожарной части Макги.
Смотрю на него, не желая услышать то, что он, несомненно, собирается мне сообщить. Хуже этих слов и вообразить невозможно.
— Я лишь хочу задать вам пару вопросов, пока вами не займутся врачи. Хорошо?
— Как хотите, — бормочу я.
— Насколько я понимаю, во время аварии вы находились в фургоне. В кузове кто-нибудь был?
— В кузове? Нет…
— Вы уверены?
— Абсолютно. Только я и Клемент.
— Кто такой Клемент?
— Водитель. Его… Его трубой проткнуло…
— И где он сейчас?
Закрываю глаза и дожидаюсь, пока не схлынет волна тошноты.
— Он в… Он не смог выбраться. Остался в фургоне.
Командир расчета Макги в замешательстве смотрит на стоящего рядом фельдшера, словно бы обращаясь к нему за поддержкой.
— Дэвид, в фургоне никого нет. Как мне сказали, то, что осталось от водительского кресла, пробито металлическими перилами, но водителя там нет.
— Что? Это невозможно. Посмотрите еще раз.
— Простите, но, похоже, дело обстоит так, что ваш друг сбежал с места происшествия.
— Да не сбежал он, он же просто не мог… Вы ошибаетесь. Он ведь едва дышал… И наверняка потерял уйму крови. Говорю вам, Клемент никак не мог сбежать.
Пожарный склоняется и смотрит мне в глаза.
— Дэвид, в фургоне нет ни живых, ни мертвых. Никого.
40
Шесть недель спустя…
Меня снова просят подождать. Секретарша предлагает стул, но я отказываюсь и заявляю, что больше двух минут ждать не намерен. Девушка спешит донести мой ультиматум.
Ровно через одну минуту появляется Саймон Кроушоу-Смит.
— Здравствуйте еще раз, мистер Нанн.
Риелтор вкрадчиво протягивает руку, однако вместо рукопожатия получает связку ключей.
— Мы полностью освободили квартиру, — сообщаю я. — Согласно договору об аренде.
— Очень хорошо.
— Когда нам вернут залог?
— Перед разблокированием залога мне необходимо будет провести окончательную проверку. Сейчас мы крайне заняты, но в течение пары недель я обязательно все организую.
— Две недели?
— Совершенно верно, и еще неделя-другая понадобится администрации, чтобы оформить банковский перевод.
— Выходит, возвращение залога может растянуться на месяц?
— Плюс-минус, — самодовольно ухмыляется мужчина.
Я делаю шаг вперед, вторгаясь в его личное пространство.
— Мистер Кроушоу-Смит, видите телефон на вашем столе?
— А что такое?
— Если через три дня на моем банковском счете не появится сумма залога, я вернусь и запихаю его тебе в задницу так глубоко, что для звонка тебе потребуется промывка кишечника. Все понятно?
— Да как вы смеете мне угрожать?
Делаю еще шаг, оказываясь нос к носу с зарвавшимся риелтором, и рычу:
— Я не угрожаю тебе, недоумок. Я обещаю!
— Понял, — судорожно сглатывает он. — Через три дня все будет готово.
— Спасибо.
Разворачиваюсь и покидаю агентство недвижимости, вне себя от радости, что больше никогда не увижу эту мерзкую рожу.
А на улице меня приветствует голубое небо. Для конца февраля день необычайно теплый, я даже рискнул сменить зимнее пальто на джинсовую куртку. Беру
