Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да и не бегают вовсе. Собьются, как пчелиный рой, только что друг на друга не лезут, а в середине кто-то один руками машет: стало быть, говорит. Послушают – рассыплются. Глядишь, уже на другом конце улицы облепили кого-то.
Видно, вокруг московского царя думные светочи не горят, а чадят. Разумно ли хлебные нечистые дела вершить во Пскове? Сполошный псковский колокол на язык не туг. Чуть что – на сто верст раззвонится. Голос его и в Опочке слыхать, и во Гдове, а в Печорах, Изборске да Острове подавно.
Для хлебных ухищрений нужно было Гдов избрать. Хоть и легки псковичи на подъем, так ведь все ж не тебе в карман залезли – соседу. Ну, может, и пошумели бы! От крику стекла не лопаются – лопаются от огня. А во Пскове огню быть.
Неужто в Москве забыли, что Псков – крепость? Шведский король Адольф, великий воин, крепость сию не смог побороть. А уж московским воеводам, индюкам безголовым, крепости ли воевать? Меж собою хотя бы разобрались: кто кому приказывает и не вредно ли для родового потомства, для дедовской чести не обидно ли приказу подчиниться?
В бараний рог все Московское царство местничество гнет. Все места вокруг царя заняты, все дороги на Верх охраняются стоглазо.
В дверь постучали.
– Кто? – недовольно спросил Афанасий Лаврентьевич.
За дверью слуга с робостью отвечал:
– Ульян Фадеев ломится к тебе.
– Пусти!
Вошел Ульян:
– Беда, Афанасий Лаврентьевич! Посадские меж собою стакнулись. Хотят к воеводе идти с челобитьем.
– О чем челобитье?
– Мол, в Свейскую землю хлеб увезти не дадут.
– Прытко!
– Куда как прытко, Афанасий Лаврентьевич! Ивану Чиркину, Парамону Турову и – не прогневись, не сам выдумывал – родственникам твоим, Ивану Нащокину с братом, смертью грозят. Делать-то что, Афанасий Лаврентьевич?
«Ждать», – подумал про себя Ордин-Нащокин, а вслух сказал:
– То дело воеводы – смутьянов усмирять… Ступай на улицы, слушай, запоминай. Наше дело впереди!
Ульян ушел.
«Наше дело впереди. Наше дело ждать!» – сказал себе Ордин-Нащокин и, задумчиво поглядывая через оконце на уличные толпы, открыл Библию наугад и с удовольствием прочитал: «Кто любит наставление, тот любит знание, а кто ненавидит обличение, тот невежда».
Двадцать шестого февраля 1650 года во Пскове довольных не было.
Воевода Никифор Сергеевич Собакин места себе не находил.
Псковичи пронюхали о тайном царском письме. Как это им удалось? Попробуй узнай: тут они все заодно, большие люди и малые. Про волю, про вечевой колокол никак забыть не могут. Бивали их не раз, а дурь не вышибли.
Стрельцов на толпу напустить? А стрельцы и сами не прочь гиль затеять.
Что же делать? Ждать?
Прождешь, а из угольков-то пламя может вымахнуть.
Тем, кто в Москве сидит, – хорошо. Денег не нашли – придумали псковским хлебом от шведов откупиться. А о том, как во Пскове аукнется та придумка, заботы мало.
Сердце чуяло – быть беде.
Делать что-то нужно, и немедля! А взяться за дело – руки не слушаются. Боязно.
Боялся воевода псковичей.
А потому грубил им, стращал.
Федор Емельянов тоже в окошко глядел. Глядел и кулаком о подоконник постукивал.
– Не в бирюльки играем! Пора б знать Никифору Сергеевичу, что воеводой он во Пскове.
Толпа перед домом росла.
Где стрельцы? Где охрана человеку, исполняющему тайное царево дело? Что стоит этим горлопанам ворваться в дом, прибить всякого, кто под руку попадет?
На столе стоял ларец. В ларец были сложены самые важные торговые бумаги и две сотни отборных самоцветов.
Федор запер ларец, задвинул потайную пластину: попробуй отыщи замок! Ключ спрятал в ручку ларца. Тоже не сразу разгадаешь секрет.
Поглядывая в окошко, Емельянов сбросил домашнее платье, надел дорожное. Из шкафа достал серебряную сулею с водкой. Выпил чару, крякнул, сел за стол.
Раньше времени бежать – позорно, удачу сокрушишь.
Промедлишь – прибьют. Бежать надо в тот час, когда ноги сами понесут.
В комнату с опаской заглянула жена:
– Федор Емельянович, не видишь ничего, не слышишь?
Федор поглядел на жену сурово:
– Что там еще стряслось? Щи, что ли, простыли без меня? Не хочу есть!
– Ты погоди шуметь! – урезонила мужа; знала себе цену: чай, не из простых, новгородка из богатейшей семьи купцов Стояновых. – Ты послушай!
Емельянов мрачно вскинул брови.
– Твой любимый немчин Арман пожаловал.
– Ахти! – подскочил Федор на стуле. – Спасибо тебе, голубушка, за добрую весть!
Подбежал к жене, поцеловал.
– Где слуги? Шубу мне! Голубушка, ставь на столы все, чем богаты! – Погрозил в окно кулаком: – Голодранцы поедун нагуливают. Чем им оставлять – лучше самим съесть.
Принесли шубу. Сунул руки в рукава, побежал встречать дорогого иноземного гостя. Как же, дела с ним вел!
Угощал Армана Федор широко. За столом был весел. Много ел, много пил. Глядите, мол: силен Федя Емельянов. Ого, как силен! В мире войны, и мор, и глад, а ему, Феде, нипочем. Нипочем купцам мировая беда. Купцы гуляют. А гуляют оттого, что в голове у них порядок. В голове порядок и в лавках тож.
Пан Гулыга
Доната будто толкнули – вскочил. Возле его стрелецкого снаряжения стоял детина. Волосы в кружок. Из-под волос через весь лоб – шрам. Видно было – незваный гость шарил не по своим карманам.
Сабля Доната лежала поверх одежды. Детина глянул на молодца и положил руку на рукоять своей сабли. Дело дрянь. Струсишь – убьет.
Донат схватил тяжелый бархатный стул и кинулся на детину. Швырнул. Детина отскочил, стул разлетелся вдребезги, а в руках у Доната теперь была сабля.
Донат лез напролом. Он был сердит. Какая наглость – рыться в чужих карманах! Донат торопился – не дай Бог, явится прекрасная хозяйка дома, а ее гость фехтует без штанов. Хорошо хоть, рубаха до колен.
Внизу хлопнула дверь.
– Пани пришла! – сказал детина, и в тот же миг сабля, как серебряная птица, выпорхнула из рук Доната. – Прошу пана надеть штаны.
Это было самое благоразумное – одеться. Если он, Донат, кому-то нужен, значит, не убьют. Убить его уже сто раз могли бы.
Когда вошла пани, Донат был почти одет, в сапогах, но без кафтана.
Детина подбежал к ней и припал к ручке.
– Пани, рад сообщить: молодой пан отважен и силен, как лев. Могу также сказать – со временем из него выйдет великий воин. Он не владеет саблей, но сила и ловкость спасают его от неприятностей. Я только дважды имел возможность нанести пану серьезные удары. Для начинающего бойца это великолепно!
Донат поклонился пани и развел руками:
– Я сражался с разбойником, а оказалось – с учителем. Где я? Кто вы?
Пани, смеясь, замахала руками:
– Сколько вопросов!.. Рыцари, я приглашаю вас к столу… Я жду тебя, Донат.
Они удалились, а Донат стал натягивать кафтан. Прежде всего прощупал пояс: деньги были на месте.
«А все-таки в порядочном доме одежды гостя не трясут», – подумал про себя Донат, неловко усаживаясь за стол.
Пани поставила перед собой три серебряных кубка и наполнила их вином.
– Мой брат, – сказала она, обращаясь к Донату, – уезжая, просил дать своему другу приют под этой жалкой кровлей. Я счастлива исполнить просьбу брата.
– Спасибо вашему брату! – воскликнул Донат, вскакивая. – Он спас меня. Он бесстрашен и благороден. Его кров для меня свят. Скажите ваше имя, пани, чтобы я мог весь век молить за вас Господа Бога… Еще вчера я был бездомен, я чувствовал себя на своей родине чужеземцем, а теперь я вижу – во Пскове живут прекрасные люди.
И Донат покосился на мрачно восседавшего за столом пана. Неодобрительно подумал о себе: «Понесло – не остановишь. Чего это я?» И знал, что лжет. Чего? А пани? Черные печальные глаза под золотыми веселыми кудрями. Матовая кожа. Черные брови. Так бы и смотрел, да боязно – стыд сожжет твои же щеки.
– Рыцари, я зову вас поднять кубки за счастье и благополучие, – сказала пани, ласково улыбаясь.
Донат тоже заулыбался, но тут пан вперил в него желтые совиные глаза.
«К черту!» – сказал себе Донат и встал.
– Я не могу сидеть с паном за одним столом, – выпалил и сразу же смягчился: – Не смогу до тех пор, пока пан не соизволит объяснить свое странное поведение.
Пани слегка зарумянилась, а у пана презрительно искривились губы. Ответил без промедления:
– Дорогой друг, я охраняю пани. Ради ее безопасности я должен знать о человеке, ступившем под ее кров, больше, чем он сам знает о себе. Одежда, друг мой, всегда откровеннее своих хозяев… Давай забудем об этом! А вот дерешься ты сердито. Правда, одного желания убить врага мало, это нужно уметь! Но коль ты друг дома, то я научу тебя всем секретам великой польской сабли… Выпьем!
Донат не знал, что отвечать, что думать. Но в нем уже горело желание блистать в поединках. Припал к кубку, глотнул.
– До дна! – крикнул пан, накручивая на палец свой длинный ус.
- Царь Горы, Или Тайна Кира Великого - Сергей Смирнов - Историческая проза
- Путь слез - Дэвид Бейкер - Историческая проза
- Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина - Историческая проза / Советская классическая проза
- Иларiя. Роман-предведение - Алексей Морозов - Историческая проза
- Святой Илья из Мурома - Борис Алмазов - Историческая проза
- Деды и прадеды - Дмитрий Конаныхин - Историческая проза / Русская классическая проза
- Хазарский словарь (мужская версия) - Милорад Павич - Историческая проза
- Ливонское зерцало - Сергей Михайлович Зайцев - Историческая проза
- Суперчисла: тройка, семёрка, туз - Никита Ишков - Историческая проза
- Воронограй - Николай Лихарев - Историческая проза