Форма входа
Читем онлайн Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга первая. Фантастика — особый род искусства - Анатолий Бритиков
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Это буквально все, что он может… «И еще не остается ничего иного, как взывать к абстрактному гуманизму, пафицизму и справедливости».[382] Это — не об «Улитке», это — о фантастике Пьера Буля. Правда, насчет пацифизма сделаем оговорку: как-никак Кандид идет на мертвяков с препараторским скальпелем… Но зато дальше в точности о Кандиде: «Герои Буля — это одиночки, движимые благородными побуждениями, нередко сознающие свое бессилие».[383]
В «Хищных вещах века» легко догадаться, какие силы стоят за Иваном Жилиным: «Мы с детства знаем, — говорит он, — о том, как снимали проклятье на баррикадах, и о том, как снимали проклятье на стройках и в лабораториях, а вы снимите последнее проклятье, вы, будущие педагоги и воспитатели».[384] Жилин тоже почти один, но он говорит: «Меня услышат миллионы единомышленников», «Мы сделаем… наше место здесь».[385] Кандид, напротив: «Я не вне морали… Это не для меня… Я сделаю все… если мне» (с.461-462), и т.д.
В отчаянии Антона-Руматы был луч надежды. «Улитка» — безнадежной крик в ночи. «Кандид, — объясняют авторы в предисловии, — …знает о мире столько же, сколько мы с вами, его цели — наши цели, его мораль — наша мораль» (с.385). Но он, оказывается, знает о нашей морали гораздо меньше Генри Моргана. Герой Хемингуэя, подводя итог своей нескладной жизни, признался: «Человек один не может ни черта».[386] Кандид — один «босой перед вечностью» и его выбор, о котором говорят авторы, не более чем иллюзия.
Конечно, всему виной исключительные обстоятельства. Контуженный во время аварии, Кандид живет проблесками сознания. Нерасчлененный поток больных мыслей и чувств прямо-таки создан для того, чтобы через эту призму удивить химерическими образами леса. Но причем здесь прогресс?
Искусная имитация косноязычного просторечия лесовиков дополняет стилистическое и психологическое совершенство «Улитки». Здесь нет ничего похожего на художественный разнобой «Возвращения» или «Стажеров», но почти ничего не осталось и от конкретного социального опыта, от которого отталкивалась фантастика Стругацких в тех вещах.
Авторам оттого и пришлось «замотивировать» одиночество Кандида, оттого они и прибегли к психологическому субъективизму, что противопоставили внесоциального одиночку столь же внесоциальному прогрессу. В суждениях Кандида о прогрессе нет и следа конкретной социальной морали. А ведь истина не бывает абстрактной.
Впрочем, его мысли ошибочны и с абстрактной точки зрения абстрактной. Ниоткуда не видно, что авторы не разделяют заблуждений Кандида, когда он характеризует прогресс с одной-единственной (и вовсе не определяющей) стороны неумолимых законов природы. Получается, будто человечество перед фатальной альтернативой: либо эти законы совпадают с моралью, либо идут с нею вразрез, но в обоих случаях — абсолютно от человека не зависят.
Это, конечно, недоразумение. Прогресс не зависит от индивидуального человека, но он — порождение общественной деятельности, и человечество все больше научается его регулировать. (На этом ведь основана концепция повести «Трудно быть богом»!). Этим объективные законы социальной жизни отличаются от законов природы, которые человек может лишь использовать. Мы знаем, что такое извращенный прогресс, — повернутый против человека, но прогресс, от человека не зависящий, — это фикция.
И Стругацкие не пытаются быть последовательными. «Прогресс» амазонок у них не сам по себе — он соответствует их бесчеловечной морали. А, по Кандиду, опасность заложена в нем самом, амазонки — только послушные служанки «объективных законов».
В своей модели человек-прогресс Стругацкие абстрагировались от социальных сил, приводимых прогрессом в движение и в свою очередь движущих его. В «Хищных вещах века» предупреждение об отрицательных тенденциях прогресса, при всех недостатках повести, учитывало эту обратную связь. А в «прогрессе» амазонок можно усмотреть и фашизм, и маоистскую «культурную революцию», и пожирающий деревню город, и что угодно — и в то же время ничего. Авторы утратили связь своей фантазии с реальностью. Фантастика превратилась в самоцельный прием отвлеченного морализаторства, демонстрируя «возможности» этого столь красноречиво отстаиваемого некоторыми литераторами направления.
В «Улитке» по-своему оправдалось пророчество Камилла: «Вы… оставляете только одну реакцию на окружающий мир — сомнение. „Подвергай сомнению!”… И тогда вас ожидает одиночество».
Тихо, тихо ползи,Улитка, по склону Фудзи,Вверх, до самых высот.
В этот эпиграф писатели, видимо, хотели вложить некую антитезу безжалостному прогрессу. Но нам кажется он ироничен по отношению к творчеству самих Стругацких. «Тихо, тихо ползя», не построить ведь коммунистический мир, воспетый в «Возвращении», не одолеть «Хищных вещей века», не рассечь бюрократической паутины, фантасмагорически изображенной во второй части «Улитки». Не вверх, а вниз по склону фантастики пустили они свою «улитку». Предупреждающая утопия воспарила к таким аллегориям, что потеряла смысл, открывая вместе с тем простор самым субъективным гаданиям. Фантастический роман-предостережение вырождается в малопонятное запугивание, когда предупреждение теряет ясность цели. Фантастическая «дорога в сто парсеков» оборачивается дорогой в никуда.
Хочется думать, что писатели благополучно переболеют поисками. Слишком много идей и образов вложено было Стругацкими в положительную программу советского социально-фантастического романа.
Творчество Стругацких — характерный пример того, каким острым и сложным стал наш современный фантастический роман, какие серьезные социальные темы он затрагивает и какие трудности переживает. Реакция литературной критики и ученых на творчество Стругацких, о которой мы бегло упоминали, тоже свидетельствует, как мало еще понята специфика фантастики и сколь ответственной стала работа писателя-фантаста, вторгающегося в сложность современного мира.
* * *Куда пойдет советский научно-фантастический роман — покажет будущее. Несомненно только, что он стал содержательным и многообразным художественно-идеологическим явлением. Нынче уже мало кто воспринимает его только как занимательную популяризацию передних рубежей науки. В нем слились цели и жанровые черты социальной утопии, романа философского, сатирического и психологического, а с другой стороны, это — свободная, «художественная» прогностика, пытающаяся угадать пути развития мира — от науки и техники до будущей истории человечества.
Его уже трудно называть научно-фантастическим в старом понимании, и тем не менее научный критерий сегодня приобрел еще большую актуальность, особенно в том, что касается человека. Пути развития советского фантастического романа переплелись сегодня с поисками «формулы человека», отвечающей состоянию современной цивилизации, а с другой стороны, «формулы цивилизации», отвечающей гуманистическому идеалу человека. Центральное место в современном социально-фантастическом романе занимают поэтому вопросы гносеологии — к этому центру сходятся все лучи широкого «веера» фантастики, все ее направления, трактующие и о машине, и о человеке, и об истории, и о социальном будущем. Фантастический роман внедряется в те слои жизни, которых художественная литература в недавнем прошлом вообще почти не касалась и которых не охватывают (да и вряд ли могут охватить по своей специфике) «бытовые» произведения.
Утверждая и критикуя, обнадеживая и предостерегая, научно-фантастический роман пишет важную главу в художественной педагогической поэме о Неведомом, ожидающем нас на пути в будущее.
Фантастический роман вырос в слишком заметное литературное явление, чтобы по-прежнему оставаться в стороне от историков литературы, преподавателей и критиков. Он умножает нынче свою популярность заметно возросшим идейно-художественным уровнем. Знаменательны цифры изданий, которые были приведены в начале этой главы. Не менее красноречивы аналогичные показатели зарубежной фантастики. По неполным данным, несколько лет назад на Западе ежегодно выходило 150 названий фантастических произведений. Эту цифру следует помножить на астрономические тиражи и прибавить не один десяток специализированных журналов фантастики. Тиражи наиболее ходовых журналов превышают 100 тысяч. Существуют параллельные издания на экспорт на других языках.
В Советском Союзе журнала научной фантастики пока нет. Наши издательства все еще недооценивают это острое идеологическое оружие. Между тем журнал фантастики объединил бы сильный отряд наших писателей-фантастов, который оказывает немалое идейное и художественное воздействие в международном масштабе. Журнал сократил бы издержки разобщенных пока что поисков и сконцентрировал внимание молодой отрасли литературы в самом деле на первоочередных задачах.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга первая. Фантастика — особый род искусства - Анатолий Бритиков бесплатно.
Похожие на Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга первая. Фантастика — особый род искусства - Анатолий Бритиков книги
- Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра - Анатолий Бритиков - Критика
- Русская критика - Капитолина Кокшенева - Критика
- Том 3. Лики творчества. О Репине. Суриков - Максимилиан Волошин - Критика
- Душа армии - Александр Амфитеатров - Критика
- Сочинения Александра Пушкина. Статья девятая - Виссарион Белинский - Критика
- Юродствующая литература: «О любви», М. О. Меньшикова; «Сумерки просвещенія», В. В. Розанова - Ангел Богданович - Критика
- Наша фантастика № 2, 2001 - Джордж Локхард - Критика
- Материалы для характеристики современной русской литературы - Михаил Салтыков-Щедрин - Критика
- Вступление к «Физиологии Петербурга» - Виссарион Белинский - Критика
- Тарантас. Путевые впечатления - Виссарион Белинский - Критика
