Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто это был? — интересуюсь я.
Она осторожно кладет трубку на рычаг.
— Жена моего директора.
— Вот как?
Что-то мне тут не нравится, но пока не понимаю, что именно. Во всяком случае, мысленно констатирую, что директора фабрики зовут Болуа. Беру телефонный справочник и выясняю, что живет он неподалеку, в местечке под названием Пон-де-Кле.
— Она что, имеет привычку тебе звонить? — интересуюсь я.
— Нет, сегодня впервые.
— Как думаешь, с чего это вдруг ты ей понадобилась?
Она колеблется, снова краснеет, потом пожимает плечами:
— Понятия не имею.
Вид у нее при этом такой же честный и искренний, как у торговца подержанными автомобилями, который пытается всучить вам старую рухлядь, уверяя, что это отреставрированный «бьюик». Сажусь рядом с ней на кровать и голосом, исполненным нежного упрека, вопрошаю:
— А что, если мы не будем лгать?
Она смущенно отворачивается.
— Можно подумать, что ты боишься, — замечаю я.
— Это правда, — бормочет она. — Только не по той причине, о которой вы думаете. Понимаете, директор и я… мы…
— Короче, ты с ним спишь, так?
— Да.
— Потому он тебе и поставил телефон, верно? Хочет, чтобы ты была под рукой. Как только ему удается улизнуть из дома, вы встречаетесь. Угадал?
— Да, — подтверждает милое создание.
— Как это ты еще успеваешь менять трусики? — смеюсь я. — Компер, твой патрон… это не считая тех, кто подвернется случайно. У тебя что, внутри обогреватель, а, малышка?
Роза улыбается. Мое замечание ее не сердит — похоже, она не испытывает внутреннего недовольства от обилия своих сексуальных эмоций. Возвращаюсь к основной теме:
— Так почему все-таки она тебе позвонила? Как-никак, жена патрона… Как думаешь?
— Боюсь, она кое-что узнала.
— Думаешь, какая-нибудь добрая душа просветила ее по поводу того, что журналисты назвали бы брачной изменой? Анонимное письмо — услада провинциала.
— Да, боюсь, — кивает она.
— Что она из себя представляет, эта жена Болуа? Старая, страшная, больная?…
— Нет, совсем нет. Она парижанка, гораздо моложе его. Ревновать она не станет — они уже давно предоставили друг другу полную свободу. Но она может воспользоваться моей связью с ее мужем, чтобы потребовать развода.
— Чего же тут бояться? — ухмыльнулся я. — Дорогу освободит. Настроишь своего патрона как следует — глядишь, он на тебе и женится. И мама-калека будет спасена.
— Не женится он на мне. Я не из его круга.
Ничего себе. У этого типа, оказывается, еще и социальные предубеждения.
— А когда он на тебя карабкается, лягушонок, это его не смущает?
— Господи, как это неприятно! — почти не слушая меня, восклицает Роза. — А вдруг она затеет скандал? Мне тогда во всей округе работу не найти.
Можно было, конечно, объяснить ей, что при ее талантах ей обеспечена работа в любом борделе Гренобля, но я удерживаюсь. Конечно, полицейских считают грубиянами, но даже если это так, должны же быть исключения, подчеркивающие правило?
— Там видно будет, — философски заявляю я.
В два часа она уходит на работу. Следую за ней на почтительном расстоянии, чтобы не привлекать внимания. Когда она входит в здание, поворачиваю обратно. До конца рабочего дня можно быть спокойным. Да и вообще, с чего я взял, будто ей грозит опасность? Кто такая эта девчонка? Так, сто пятнадцатая спица в колеснице. На черта она сдалась этой банде, тем более что у них и без того полиция на плечах висит?
Все так, только я почему-то неспокоен. Спрашиваю себя, в чем дело, и с удивлением понимаю, что мучает меня не что иное, как угрызения совести. Право исповедовать высокие теории надо заслужить, а не украсть. Я был не прав, послушавшись Дюбона и обманув старика. Развлекаюсь тут с девчонкой, обжираюсь в ее обществе телячьими ножками вместо того, чтобы сесть на парижский поезд… Нет, ребята, это не по-католически! Я на мертвой точке. Чувствую себя неприкаянным, как лодка, сорвавшаяся с якоря. Хочется крикнуть «караул» и прыгнуть в поезд на ходу. Похоже, это лучшее, что я могу сделать.
Иду на почту и вызываю Дюбона. Он берет трубку. Правда, его «алло» звучит невнятно, но кто еще будет говорить по телефону с набитым ртом?
— Привет! — говорю я.
— А, это ты, супермен моей жизни! — восклицает он, сделав могучий глоток.
— Опять жуешь? — осведомляюсь я.
— Цесарку, малыш. Не знаю ничего более вкусного. Конечно, при условии, что повар не будет жалеть масла. Ее, проклятую, чертовски легко пересушить.
— Господи, — не выдерживаю я, — ты не человек, а просто живоглот какой-то. Единственный смысл жизни — пожрать как следует!
— А он не хуже любого другого, — не без гордости утверждает Дюбон.
— Согласен, — язвительно замечаю я. — Каждый имеет тот идеал, которого достоин.
— Так чем сейчас занят знаменитый комиссар Сан-Антонио? — меняет он тему. — Король детективов и красоток?
— Он в мертвой точке, понял, вершина кулинарного искусства? Сыт фальшивомонетчиками и возвращается в свой курятник.
Дюбон издает ряд невнятных звуков, каждый из которых завершается по меньшей мере тремя восклицательными знаками.
— Что случилось? — напоследок интересуется он.
— Ничего. Просто у меня это дело уже в печенках сидит. Нахлебался дерьма досыта. Я на пределе, понимаешь? И возвращаюсь в Париж. Потому тебе и звоню.
Следует молчание, тяжелое, как наследие гидроцефала.
— Ты серьезно? — наконец спрашивает он.
— Более чем. Я пуст. Мои шмотки пришлешь с ближайшим поездом. К куртке приколи счет. Чек я тебе вышлю.
— Можешь его приколоть знаешь куда? — скрежещет он. — Ни черта не понимаю! Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты оставляешь этих подонков резвиться после того, как они взорвали твою машину и усыпали тебе дорогу трупами? Господин, понимаете ли, сует руки в брюки и больше этим вопросом не интересуется. Пять трупов значат для него не больше, чем пара дырявых носков!
— Слушай, запиши-ка ты этот монолог на пластинку, — советую я. — Будешь ставить своим клиентам после воскресного завтрака. Между чашечкой кофе «Ява» и английским вальсом. Они будут кататься со смеху.
— Нет, подумать только! — снова переходит в атаку Дюбон. — Этот тип взрывает динамитом моих лучших клиентов! Оставляет меня на несколько дней без машины! И вдобавок возвращает мой любимый джип с простреленным бампером!
— Что ты мелешь?
— Правду, мой президент, одну только правду и ничего, кроме правды. Правда, правую руку поднимаю не для того, чтобы поклясться, а для того, чтобы схватить тебя за глотку! Я заставляю Цезаря сделать за тебя чуть ли не половину работы! И еще, и еще… А ты уезжаешь!
— А я уезжаю.
— И этого мошенника я называл своим другом! — рычит он. — Ты, грязный пузырь! Ты ее сам придумал, свою репутацию. В романах «Черной волны». А на самом деле это чистейшая липа, мой зайчик, господин Сан-Антонио. Ты же свои комиссарские нашивки заработал в кровати префекта полиции. Что, не так?
Я так сжимаю кулаки, что кости трещат. Попробовал бы он сказать мне это в лицо! Хоть Дюбон мне и лучший друг, за такие слова я заставил бы его проглотить собственную челюсть!
— Человек, достойный этого звания, не имеет права бросать такое дело на полпути! — не унимается тем временем лучший друг. — Иначе наступит торжество порока и несправедливости!
— Опять кутаешься в трехцветное? — перехожу я в контрнаступление. — Все еще считаешь себя журналистом? Говоришь так же ходульно, как и писал, ты, торговец салатом, пожиратель пересушенной цесарки.
— Пересушеной?! — взвивается он. — Кто это сказал?
— Я сказал. И еще кое-что скажу, ты, пример позднего умывания. Твои уговоры на меня не действуют. Сказал — уезжаю, значит — уезжаю. И не будем к этому возвращаться. Что касается дела — им займется лионская полиция. Слава Богу, я не единственный фараон во Франции.
— Лионская полиция, — горестно смеется Дюбон. — Не говори мне о ней. Парни, не способные узнать даже, где провела день их жена. Да они бегут в газету давать объявление, если у них собачонку украдут!
— Это все? — спрашиваю я. — Или еще что скажешь?
По моему тону он понимает, что решение окончательное, но удержаться не может и заявляет напоследок, что я агент не полиции, а содомского греха. Правда, излагает он эту мысль несколько грубее, но настолько образно, что мне даже удается пополнить свой словарь.
Потом Дюбон бросает трубку и идет доедать цесарку. Мне грустно, как кастрированному кобелю, присутствующему при случке. Тяжелое это занятие — расстраивать хорошего друга.
Глава 14
— Ближайший поезд на Париж? — спрашивает служащий. — К сожалению, только в восемь вечера. Отправление из Гренобля.
- Кузнечик - Котаро Исака - Детектив / Триллер
- Детектив и политика. Вып. 1 - Гийом Апполинер - Детектив
- Дверь, ведущая в ад - Евгений Сухов - Детектив
- Одержимый - Мэтт Рихтел - Детектив
- Третий король - Джо Алекс - Детектив
- Сумерки большого города - Марина Серова - Детектив
- Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима - Детектив
- На исходе последнего часа - Фридрих Незнанский - Детектив
- Золотой венец Трои. Сокровище князей Радзивиллов (сборник) - Ольга Тарасевич - Детектив
- Дурочка с маком - Лана Балашина - Детектив