Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На картинке были нарисованы всесоюзно знаменитые зайчик и волк. Названием – «No, oota, sa!» – стояла именно та самая фраза.
Так для меня начался мультфильм «Ну, погоди!»
По условиям жанра зайчика надо бы как-нибудь приманить. Желательно морковкой. Но можно также капустой и хлебом. Зайцы, они ведь не только кору обгладывают или травку щиплют, они и разные деликатесы охотно едят, только кто же им даст?
Через пару дней ко мне зашел Андерс и – смущаясь всего сразу – объявил, что Ванда не против продавать мне некоторые продукты. Не ягоды, нет. (Ясное дело! Ягоды пусть лучше сгниют. Пусть достанутся птицам, червям, земле.) Ванда может продавать мне картофель, яйца и молоко. Согласна ли я?..
Она пытается загладить инцидент, подумала я.
И, разумеется, согласилась.
А примерно через неделю после этого заболел сын. Все стряслось так внезапно, что у меня не хватило на тот момент сил сопоставить факты. Но сейчас, через двадцать пять лет, я хочу наконец внести ясность в этот вопрос. То есть обозначить свою позицию.
Отравляла ли Ванда молоко?
Да простят мне вопрос в лоб. Но я привыкла действовать и говорить прямо.
Итак: отравляла ли Ванда молоко? Этого уже не узнать. И я, кстати сказать, вовсе не подозреваю ее в этом. Я не подозреваю ее в этом, хотя постфактум слышала от таллиннских «космополитов» – речь о них дальше – именно такое, а не какое-либо еще предположение. С другой стороны, заряд злобы (праведного гнева) в Ванде был так велик, что она могла, буквально, играючи – и даже невольно – просто своими черными думками – свалить с ног даже слона. Правда, слонов она к себе на хутор, надо отдать ей должное, не приглашала. Нас с сыном – тоже.
...Мой ребенок кричал от боли и ужаса. Из него струей вытекало содержимое кишечника – неудержимой струей – потом стала течь только слизь, потом... потом, уже через час после такого начала, начали выходить плотные слепки кишечника. Я никогда такого не видела – ни до, ни после. И не дай бог никому такое увидеть. Эта была слизь, но не в аморфной, желеобразной консистенции, а в виде именно густых плотных слепков, которые точь-в-точь повторяли складчатый рельеф его бедных кишочек – на всем их протяжении. Такие длинные-длинные белесые слепки... Выходили они безостановочно, сами собой, он не мог уже ничего удерживать, и мне стало ясно, что это не банальный детский энтероколит, а нечто грозное, против чего у меня нет лекарств и чему нету названия... Да дело разве в названии?! Через пару минут начали выходить кусочки слизистой, появилась кровь... Ребенок посинел в рыданиях, его стало безудержно рвать. Огромные навозные мухи из хлева, привлеченные двойным лакомством рвоты и экскрементов, покрыли его с ножек до головы. Я заперла окно, я быстро обтерла его тельце, но было уже поздно. Насекомые заполнили собой комнату. Огромный черно-зеленый рой мух, хищно затаившись, ждал своей пищи.
А мне надо было бежать куда-то за помощью!..
Но куда?!
На хуторе, включая почту, находившуюся, как я писала, за два километра, телефона не было. Да если бы телефон в доме и был, Ванда ни за что не разрешила бы мне им воспользоваться, что логично. В подвале Калью хранились пучки трав на все случаи жизни – но то были их случаи жизни и их травы. Просить не имело смысла. Да и у кого?
Тельце ребенка с каждой минутой обезвоживалось, это было видно, водичка, которую я дала попить, снова вышла с рвотой, клизмочка, из отвара ромашки, тут же вышла наружу – с обрывками слизистой.
И мухи, уже не таясь, слетелись из углов комнаты на угощение.
Это было последнее, что я увидела, оглянувшись на бегу: сын стоял в кроватке, покрытый плотным слоем мух, и заходился в рыданиях.
... Я неслась к одному из коттеджей, где, как я слышала, жила богемная женщина из Таллинна, вдова московского художника. (А если он захлебнется рвотой?! Ведь он захлебнется рвотой!!) Я бежала, не чуя ног, сломя голову, без чувств. (Господи всемилостивый, не дай этому произойти!! Накажи как угодно, только не этим!!)
Я подлетела к их открытой веранде, когда большая компания пила там чай.
Компания состояла из женщин, которых я раньше видела в магазине; подчеркиваю, что я хорошо разглядела их раньше, потому что на момент моего подлета к их веранде, у меня было черно в глазах.
Это были все пожилые женщины, что называется, со «следами» – былой красоты, былого избранничества – и прочих проявлений былой артистической жизни, которую они когда-то вели исключительно благодаря своим мужьям и любовникам. Про таких дам, молитвенно понизив голос, всегда говорят одно: она жена (вдова, любовница) такого-то. Выглядели они в стиле Эсмеральды Леонардовны, а именно: в свои «шестьдесят» (то есть в семьдесят с гаком) носили длинные, обшитые многочисленными воланами шуршащие юбки, шелковые блузочки в игривых рюшах, тяжкие, с кистями до полу, шали, крашеные ахматовские челки – и, конечно, по фунту бижутерии в любом месте, куда ее можно было хоть как-то приладить – морщинистые их пальцы были унизаны перстнями с картофелину; на слоновьих запястьях, словно на коровьих выях, болталось великое множество крупных браслетов, – так что дамы эти уже издалека громко звякали, как звякает неторопливо бредущее, неторопливо жующее стадо. Вдобавок стадо это было неторопливо курящим. Кроме того они были, безусловно, воцеркoвленными – причем, чтобы никто не сомневался, воцерковленными манифестно, – иными словами, это были дамы такого сорта, которые, войдя в кафе, громко, чтобы слышно было и на галерке, с очень серьезной экстатичностью, провозглашают: «Ах, мне пончик с мясом сегодня нельзя!! Я же пощусь!!!» То же самое я слышала от них в магазинчике Тийны...
Вот к таким именно дамам – а выбора не было – я и подлетела на закате того дня... Задыхаясь, я крикнула: мне нужна машина, мой ребенок гибнет. «А вы серебряную воду уже пробовали?» – строго вздернула насурьмленные брови одна из них. Я растерялась. Выходило, что панацея находится совсем рядом, стоит протянуть руку, только я, глупая, не понимаю, куда именно... Живописная группа дам, включая хозяйку, замерла в подобающем безмолвии. Позвякивали лишь браслеты: благоприличная паства изящно помешивала ложечками в фарфоровых чашках. «Надо опустить серебряный крестик в емкость от литра до трех. – Терпеливо и наставительно промурлыкала миссионерка. – Держать его там необходимо девять дней... Такую воду следует пить затем в течение сорока дней – непременно из серебряного наперстка».
... Я неслась назад, ужасаясь будущего. Оно могло наступить в любой миг, а может, наступило уже.
Я влетела в дом.
Мой сын лежал.
Он был похож на опавший листок. Мне часто снились кошмары, где сын превращался в разные неодушевленные предметы. Однажды мне снилось, что он, на моих глазах, стал плоским сухим листком... И вот сон сбылся!
Хватать коляску и нестись с ним...
Куда?!
И коляска сломана! Колесо пару дней назад увязло в песке побережья, слетело с оси, осталось похороненным не берегу. За амбаром Калью ржавеет с дюжину колес от самых разных колясок – мне не было позволено взять ни одного. Денег на такси нет. Схватить ребенка – на шоссе – голосовать...
И вот когда я уже схватила сына, и головка его безвольно повисла, я вдруг увидела в окне двух белоголовых мальчиков. Это были таллиннские родственники Калью, проехавшие на каникулы. Положив ребенка в кроватку (его снова облепили мухи), я выскочила к подросткам и спросила, знают ли они, где есть ближайший телефон. Они сказали, что у лесника. Я спросила, знают ли они, где живет лесник. Они сказали, что километрах в трех, – и согласились показать дорогу.
И мы рванули. Они – впереди, я чуть сзади.
В лесу они сразу исчезли. Как испарились. Я тщетно взывала, аукала, умоляла – их не было. И вдруг я различила стрелку. Она была начертана на тропинке – палкой, довольно четко. За ней, метрах в пяти, оказалась еще одна. Я поняла, что мальчишки решили со мной поиграть, совмещая скучное тимуровское благородство с приключениями из Майн Рида и Вальтера Скотта...
По стрелкам я домчалась до сторожки лесника и вызвала «неотложку».
Мальчишек в обозримой видимости не было. Когда я выскочила назад, то поняла, что и дорогу назад мне найти будет сложно. Но тут, на тропе, я обнаружила совсем свежую стрелку, направленную в обратную сторону. Она была четко прочерчена рядом с ведущей сюда, уже осыпавшейся... Стало смеркаться. Я влетела к леснику и попросила фонарик... Он не отказал... Так, по стрелкам, с фонарем, и домчалась назад.
...Возле дома уже стояла «неотложка». В комнате молодая врачиха с хрустом разламывала ампулу...
После укола сын уснул. В больницу я его не отдала. Я попросила оставить мне несколько ампул, флаконов и шприц, сказав, что буду все делать сама. В отличие от питерских гренадерш «неотложки», штурмующих пациента своим боевитым благожелательным хамством, остзейская медичка не только не настаивала – но ретировалась без боя. «Это ваше дело», – нейтрально заключила она. Я подписала какую-то бумажку о личной ответственности... Она, в свою очередь, выписала мне рецепты на новые ампулы-флаконы... И уехала.
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Зато ты очень красивый (сборник) - Кетро Марта - Современная проза
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Песни китов - Владимир Шпаков - Современная проза
- Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау - Джуно Диас - Современная проза
- Подкидыши для Генерального - Марго Лаванда - Проза / Современная проза
- Учитель пения - Эмиль Брагинский - Современная проза
- Квартира на крыше - Уильям Тревор - Современная проза
- Сто семьдесят третий - Сергей Бабаян - Современная проза