Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Может быть, — ответил милиционер и весело подмигнул Саньке: мол, знаем, где ты нас видел, да не скажем!
— Задержал пацаненка или сынок? — полюбопытствовал опять водитель.
Санька нахмурился: неприятно все же в задержанных себя чувствовать. И услышал веселый голос:
— Сынок! Домой со службы добираемся!
— Сами молодые еще, а сынок уж вон какой. В который класс ходит? — рад был случаю поговорить хозяин «Жигулей».
Милиционер взглянул на Саньку хитровато: дальше, мол, сам действуй, ввязал меня в эту историю, так…
— В четвертый, — сказал Санька.
— Большенький, большенький у вас сынок…
Почти до самого Санькиного дома доехали они на машине. А когда вышли, Санька решил схитрить:
— Дядя, дальше я один пойду: здесь совсем рядом, во-он наш дом! Я сам…
— Знаешь что, «сынок»-путешественник, я бы тебе поверил, если бы ты честно сказал мне — больше ездить на трамваях не будешь без дела. Можешь ты дать такое обещание?
Санька было уже рот открыл: что ему стоит пообещать!
— Только честно! — повторил милиционер.
— Не знаю, — опустил Санька глаза.
— Спасибо, «сынок», за правду, — уже без улыбки сказал милиционер. — Ездить одному по городу тебе пока рановато. Мало ли что может случиться. Так что я обязан предупредить твоих родителей. Да ты не дрейфь!
Веселый милиционер, похожий на известного киноартиста, козырнул всем троим и ушел. А отец, обращаясь только к матери, заныл:
— Ну, чего вот ему не хватает, скажи? Одет-обут, сыт… «Уголок школьника» свой имеет! Мария Максимовна другим в пример ставит наш «Уголок школьника». Ни у кого нет вот такого «Режима дня». Стараюсь, стараюсь, а толку?
Отец имел привычку говорить при сыне так, будто его нет здесь, и это особенно обижало и злило Саньку.
— Милиционер привел! Дожили! — стонал отец. — На работе почет и уважение, а он — позорить! Кого позорить? Родного отца! Который сам, сам всего достиг! Который в его возрасте вот этот дом отцу помогал строить!..
Мать застыло смотрела в одну точку, жалея сына и не решаясь сказать в его защиту ни слова. Санька тоже сидел, сгорбившись, и терпеливо ждал, когда отец выговорится.
К ночи отец успокоился. Он снял со стены старый «Режим дня» и придумал новый, по которому Санька должен был вставать на час раньше, а ложиться спать на час позже. Но мальчишку отец нарисовал того же самого. И Санька, когда его наконец оставили в покое, показал мальчишке язык и сказал: «У-у, зануда! Вот и живи сам по своему режиму, а я…» И он закрыл глаза и услышал стук колес проходящих мимо поселка поездов. «Эх, уехать бы куда-нибудь! А если к бабушке-прабабушке?» И Санька размечтался: вот уедет он в деревню, а там ведь тоже школа есть. И как начнет он там учиться на одни четверки! Нет, уж лучше сразу на одни пятерки! Ему бы только от «Режима дня» освободиться, он бы и сам сидел за уроками. А то возьмешь иногда книжку в руки, отец увидит и ехидно так скажет: «A-а, за ум, видать, взялся! Ну-ну, до шести тридцати почитай, а там у тебя по режиму помощь по дому, дров матери натаскаешь…» И все. Больше уж ни читать, ни дрова носить почему-то не хотелось.
И так во всем. Только настроится Санька что-нибудь сделать, отец вмешается и будто по рукам его ударит. Один раз принялся Санька лепить из пластилина. Лепил, лепил, и показалось ему, что получился медвежонок, смешной такой, на Чебурашку похожий немножко. И матери понравился этот смешной медвежонок. И тут вернулся из поездки отец.
— Смотри-ка, что сегодня Санька смастерил! — показала она ему медвежонка.
— Ну что это такое! — сразу заныл отец. — Разве это медвежонок? Надо было картинку перед собой поставить и с нее лепить. Ну и пенек же он у нас! Ни к чему не способный! Ни к чему призванья нет!
Больше уж Санька не только лепить — смотреть не хотел на коробку с пластилином.
Да, не повезло ему с отцом. Бывают же другие отцы.
Один раз в трамвае сели впереди него отец с мальчишкой. Мальчишка тот еще меньше Саньки был, а отец с ним как с равным разговаривал.
— Пора, — говорит, — сын, о лете подумать. Как ты считаешь: поехать нам куда-нибудь или дома остаться?
— Конечно, поехать куда-нибудь, — отвечает мальчишка.
— А как ты смотришь на такое предложение: не купить ли нам три велосипеда, три вещмешка, палаточку? Сядем мы все трое, ты, да мама, да я, на велосипеды и покатим по нашим озерам. На одном поживем дня три, потом на другом, потом на третьем.
— Здорово! — согласился мальчишка. — А давай прямо счас заедем в спортивный магазин!
— Давай! — тоже как мальчишка, воскликнул отец. И они стали проталкиваться к выходу, весело обсуждая свое будущее путешествие.
Саньке стало завидно: никогда-никогда отец с ним так не разговаривал.
О чем ни начнет вспоминать Санька, все сплошные обиды в душе оживают. Было ему всего лет пять, когда решил отец научить его читать.
— Не рано ли? — вступилась было за него мать.
— Ничего! Чем раньше начнет, тем больше книг прочитает. Мне не пришлось в свое время книжки читать, пускай он успевает!
И началось!
— Мэ-а, мэ-а, — тыкал отец в букварь, — что будет?
— Мэ-а, мэ-а, — повторял Санька.
Бился, бился отец день, два, неделю. Санька все свое: «Мэ-а, мэ-а…»
— Да ты, оказывается, пенек с глазами! — разозлился отец и захлопнул букварь. Санька же после тех уроков стал отца бояться и ни с какими вопросами ни по математике, ни по природоведению никогда к нему не подходил. И всех книжек, начиная с букваря, тоже словно боялся и долго читал еле-еле по слогам, за что в школе его сразу зачислили в троечники.
Только Галина Васильевна ставила ему иногда четверки. И в четвертом классе Санька стал выполнять задания по русскому языку в первую очередь. Потому что Галина Васильевна ему нравилась, он даже имя ее запомнил. А почему он зауважал эту учительницу?
Однажды отец заставил его десять раз переписать упражнение за то, что Санька подтер одну буковку. Галина Васильевна увидела это и пришла вдруг к ним домой. Саньку в другую комнату выпроводили, но он все равно слышал, о чем они разговаривали.
— Я вас прошу — вы не наказывайте сына таким способом. Он же возненавидит русский язык и вообще учение… И потом… это же не только непедагогично, это… это… бесчеловечно, — выговаривала отцу учительница. — Теперь я понимаю, почему ваш мальчик такой… такой пассивный, робкий, замкнутый…
— Знаете что! — грубо оборвал ее отец. — Моего сына я как-нибудь сам воспитаю! Вы приставлены учить его, вот и учите! Я сам свои обязанности знаю! Я не какой-нибудь там забулдыга! Я передовой рабочий! Мой портрет не зря, наверное, на Доске почета висит! Вы только посмотрите, какой «Уголок школьника» я ему оформил!
— Ну, нарисовать все можно, — усмехнулась учительница и добавила, словно самой себе: — Мне все ясно. До свидания!
С тех пор она Саньку как бы жалела и ставила иногда даже четверки за такие ответы, за которые раньше (Санька чувствовал это) он больше тройки не получал.
Вот потому-то он и выполнял задания по русскому языку старательно и ежедневно. Иногда упражнение было так себе — коротенькое. Но к нему еще три пункта надо сделать: подчеркнуть, выписать, разобрать. Вот уж чего он никогда раньше не делал. А ради Галины Васильевны даже синий карандаш завел и аккуратно, по линеечке, подчеркивал все подлежащие и все сказуемые. «Руку, что ли, поднять завтра?» — подумывал частенько, довольный собой, да никак насмелиться не мог. А потом такое произошло, такое!
После того случая, когда Саньку привел домой милиционер, похожий на артиста, ему строго-настрого запретили даже подходить к трамвайной остановке. Тоскливая пошла жизнь. Друзей у Саньки не было: кто же будет с ним дружить, если к нему нельзя никогда прийти поиграть, да и самого Саньку никуда не отпускали. Все из-за этого проклятого режима.
И все же он ослушался родителей.
Шел раз в школу, косточку для Черныша нес. Черныш — это такая собака в поселке, ничейная. Смешной такой пес: косматый, бородатый, лапы короткие, голова большая, уши как рожки торчат, а глаза умные, добрые. Санька его Дедушкой зовет… То на одной улице его увидишь, то на другой. «Привет, Дед!» — крикнет ему Санька. Или: «Здорово, Дедушка!» И Черныш, хоть и любит полежать, поднимется не торопясь, степенно, разрешит погладить себя, потрепать. Угощение примет, хвостом вильнет — мол, спасибо, друг.
И Санька частенько угощал его то косточкой, то просто корочкой хлеба. Даст с ладошки лакомство, а потом запустит в густую теплую шерсть руки, погреет — и дальше: домой или в школу.
А тут смотрит: нет нигде Черныша. Уж к школе стал сворачивать — глядь, а он спрыгивает с подножки трамвая следом за пассажирами. Издалека увидел Саньку и к нему. «Эх, — достал Санька из кармана косточку, — даже Черныш катается, а мне так нельзя…» Нехотя побрел он в школу, чуть не опоздал. Вбежал в класс уже после звонка. А в классе шум, гвалт, все радуются. Оказывается, Галина Васильевна заболела. «Чему радуются? — подумал Санька. — Все равно ведь счас кто-нибудь придет, может, сама Маруся…» Марусей они прозвали свою классную руководительницу, Марию Максимовну. И правда, тут же она вошла в класс, и все сразу притихли.
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Расписание тревог - Евгений Николаевич Богданов - Советская классическая проза
- Светлая даль юности - Михаил Семёнович Бубеннов - Биографии и Мемуары / Советская классическая проза
- Рябина, ягода горькая - Геннадий Солодников - Советская классическая проза
- Остановиться, оглянуться… - Леонид Жуховицкий - Советская классическая проза
- Дни нашей жизни - Вера Кетлинская - Советская классическая проза
- Чудесное мгновение - Алим Пшемахович Кешоков - Советская классическая проза
- Железный дождь - Виктор Курочкин - Советская классическая проза
- Энергия заблуждения. Книга о сюжете - Виктор Шкловский - Советская классическая проза
- Выздоровление - Владимир Пшеничников - Советская классическая проза