Последние годы в Туле
За последние годы отец Васи – Алексей сильно сдал: похудел, осунулся. Его одолевал удушливый кашель. Все же он продолжал работать на заводе и дома, никогда не жалуясь на болезнь.
Вася не думал о том, что отец может слечь, даже умереть: он считал его крепким, двужильным. Так бабка иногда называла покойного деда Мироныча. Болезни Алексея никто из домашних не придавал серьезного значения, хотя все замечали ее.
Но однажды, придя с завода, Вася услышал в соседней комнате всхлипывания матери. Он насторожился, прислушался и уловил знакомый голос фельдшера.
– Не надо убиваться, голубушка, чему быть – того не миновать. А себя беречь надо – гляди, детей-то целая куча. Что с ними будет, если ты сдашься?..
– Батюшка, Андрей Алексеич, может, еще есть хоть какая надежда? – умоляюще спрашивала мать.
– Нет, милая, и успокаивать не буду: месяца три-четыре протянет, а там жди беды – уж не жилец он на этом свете.
Слова фельдшера обрушились на Васю как страшная тяжесть. Он пошатнулся и в бессилии опустился на кровать. На лбу выступил пот, в голове зашумело.
Превозмогая слабость, он поднялся и вышел в кухню. Мать, увидев бледное, помертвевшее лицо сына, поняла: он все слышал – и с рыданиями бросилась к нему на грудь…
Отцу ничего не говорили. А он, хоть и понимал, что дела плохи, бодрился, продолжал скрывать свою болезнь, сдерживая кашель, старался шутить, даже иногда за работой напевал что-нибудь вполголоса.
Стояла ранняя весна. Только что сошел снег, и вешние воды отрезали город от деревенского мира, где была другая жизнь: распевали жаворонки и скворцы, зеленели необъятные просторы полей.
Отец, страстно любивший природу, рвался душой в деревню, на свежий воздух лугов, в сосновый лес. В нем еще теплилась надежда, что целебный деревенский воздух заврачует его полуразрушенные легкие…
И вот когда попросохло, он выпросил у соседей лошадь, отпросился на заводе и вместе с Васей поехал навестить родных. «Может, больше и свидеться не доведется», – думал он.
День выдался погожий, с ласковым теплым ветерком. Когда выехали за город, отец оживился, повеселел, словно аромат весеннего цветения действительно заврачевал его раны.
– Как хорошо-то, Васютка, какой простор кругом, как много воздуха, солнышка, света!.. А жаворонки поют, будто в сказке… Все живет, цветет!.. Хорошо!..
Васе было тяжело слушать восторженные слова отца и думать, что через месяц-два его не станет… Он спрыгнул с телеги и пошел пешком.
От Косой горы, где начиналось строительство металлургического завода, по обе стороны дороги тянулся богатырский лес. На фоне темной зелени сосен, как пена морских волн, белели кусты черемухи.
Вася бросился на бугор, наломал охапку благоухающих веток и принес отцу.
– Ой, красота-то какая, Васютка, спасибо тебе! Теперь всю дорогу буду нюхать…
Вскоре слева показались луга, послышался лай собак – это, видно, возвращались домой охотники…
Минут через десять снова очутились в лесу и так ехали около часу.
Но вот дорога свернула вправо, в этом месте лес отступил далеко, открыв взору широкие поля, покрытые зеленым покрывалом из густой озими. Скоро зелень сменили сочные каштановые пашни.
– Васютка, видишь ли пахаря-то на горе?
– Вижу, а что?
– Да ты вглядись получше, может, признаешь?
Вася, прищурясь от солнца, стал всматриваться.
Пахарь, босой крепкий старик, в соломенной шляпе, с белой развевающейся на ветру бородой, бодро шел за сивой лошадью, изредка покрикивая: «Но-но… прямо!..»
– Не узнаешь?
– Нет! – ответил Вася.
– Да это же граф Толстой, которого ты читал, забывая обо всем на свете.
Вася с изумлением уставился на Толстого, идущего босиком.
– Вот гляди, – продолжал отец, – барин, граф, их сиятельство, а пашет, как мужик, босиком идет за лошадью… А почему?.. Потому что труд любит. Труд, батенька мой, первейшее дело на земле. От него и польза, и радость, и утеха! Каждый человек должен трудиться – в труде счастье людское!
– Я тоже буду трудиться всю жизнь, – сказал Василий.
– Вот и хорошо. Кто не трудится – тот лентяй, лодырь, грош ему цена. Теперь ты уж большой, пригляделся к жизни, понимаешь, что без труда – никуда!.. А не дай бог я умру… ведь на тебе вся семья…
– Да что ты, папа, – старался успокоить его Василий. – Вон дедушка-то сколько прожил.
– Мало ли что, всякому свое на веку написано. Одним словом, слушай… – Он закашлялся и больше уже не смог ничего сказать, да и этот разговор был тягостен для обоих.
Вскоре, по возвращении из деревни, отец занемог, начал харкать кровью и, полежав с неделю, умер.
Семнадцатилетний Василий остался хозяином в доме и кормильцем большой, удрученной горем семьи.
За несколько дней он переменился: стал молчалив, серьезен не по годам.
На заводе и дома работал за двоих, чтобы «выбить» на пропитание семьи, поставить на ноги маленьких братьев.
Он был уже опытным слесарем: умел работать на станках, знал и токарное дело, и кузнечное. Но ему было всего семнадцать лет, а раз так – получай заработок ученика!
Чтоб спасти семью от обнищания и голода, Василий вынужден был работать по вечерам дома, как это делал отец.
После утомительного труда на заводе он становился к дедовскому станку и работал до тех пор, пока хватало сил.
Очень тяжело было качать педаль. Нога от этого немела, словно наливалась свинцом. И он стал задумываться над тем, как бы облегчить свой труд. Хотелось придумать какой-нибудь двигатель, который бы вращал вал станка, подобно заводским трансмиссиям и цепным передачам.
Если б не так далеко была река, можно было бы подумать об использовании воды, но, так как с водой ничего не выходило, Василий решил применить силу ветра.
Ему вспомнилась ветряная мельница, которую еще в детстве показал ему отец. Мельница эта поразила его тогда простотой своего устройства. Вернувшись домой, он взялся за работу и построил на крыше сарая маленькую модель ветряной мельницы с бумажными крыльями.
Эта мельница просуществовала до первого дождя, но забыть о ней он не мог.
И сейчас, вспоминая о ней, Василий пришел к мысли, что хороший ветряк мог бы вращать вал станка и тем облегчить тяжелый труд.
В один из воскресных дней Василий отправился за город, где были ветряные мельницы, старательно зарисовал, как у них устроены крылья, и, вернувшись, стал мастерить ветряк из шести деревянных реек.
Он решил этот ветряк установить на крыше дома и прямым стержнем при помощи конусных шестерен соединить его с валом станка.
Чтобы не было посторонних помех, стержень решено было спрятать в водопроводную трубу, густо смазанную мазутом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
