Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старик вернулся из Констанцы в еще более подавленном настроении, побывал в церкви, заказал молиться «об избавлении от напасти раба божия Прокопия» и с тех пор угрюмо молчал.
Вот уже двое суток, как в море свирепствовал шторм. Над выжженными засухой холмами, над желтой, пыльной землей с яростным свистом носился ветер. На селе буря разрушила немало труб, сорвала немало крыш. Ветлы качались и бились плетьми по ветру, пыль тучами носилась над улицей. Освещение днем было странное, зловещее, солнце закрывала пелена из мельчайших частиц желтой высохшей глины. Ветер был такой силы, что мог свободно повалить человека, и потому все население Даниловки отсиживалось по домам, слушая, как стучит на стропилах крыша, как дрожат стекла в окнах, как шелестит бросаемый в них ветром песок. Из окон открывался вид на бушующее озеро, с пенящейся, желтой водой, на неясные дали и метущийся у берега камыш.
В горнице у стариков царила тишина, слышны были лишь тихие вздохи и стоны старухи. Евтей сидел, положив на колени высохшие старческие руки, когда-то сильные и тяжелые.
Но вот он встал и, стиснув кулаки, принялся расхаживать по комнате. Потом остановился и, подняв глаза к потолку, заговорил с неистовой злобой:
— Чем я провинился? Чем согрешил? Жил, кажется, как люди. Зла никому не делал, а если и делал, то не больше других. Не крал, не убивал, не прелюбодействовал. О церкви заботился, деньги жертвовал. За что же ты меня караешь? Чего еще от меня хочешь?
Последовал тяжелый вздох:
— Все у меня отняли. Имущества у меня больше нет, род мой угас, один сын у меня горемыка, другой — в тюрьме. За что караешь меня, господи, что я тебе сделал?
Он поднял кулак и, захлебываясь от ярости, стал грозить потолку. Из груди его вырвался глухой стон.
— Да тебя, наверно, вовсе нету! — снова заговорил он, немного погодя. — Ничего нету! Если ты существуешь, то накажи того супостата! Отомсти ему за меня! Утопи его в море! Пусть сгниет на морском дне! Пусть сожрут его рыбы! Пусть следа от него не останется на земле, ни от него, ни от семени его! Пусть позабудется самое имя его! — не говорил, а орал Евтей, потрясая кулаками.
Старуха съежилась от страха и, держа руку у рта, таращила на него испуганные глаза. А старик все вопил, брызгая слюной и угрожая потолку:
— Если ты существуешь, то учини расправу! Отомсти псу! Уничтожь, рассей прах его, пусть от него не останется ничего, так же как по воле твоей ничего не останется ни от меня, ни от семени моего, ни от богатства моего. Уничтожь его, господи, покарай Адама Жору!
Он так и замер с поднятыми кулаками и торчащей вверх бородой, не в силах больше произнести ни единого слова. Потом рука его опустилась, голова упала на грудь. Он подошел к окну, звеневшему под напором ветра, и стал жадно смотреть на разбушевавшееся море.
LII
Между тем, по желто-пепельным волнам, под быстро несшимися куда-то свинцовыми тучами, одиноко металась рыбачья лодка. Воздух был насыщен брызгами, видимость ограничивалась двумя-тремя милями. В лодке сидели Косма и еще два парня. Раз они увидели пароход, с трудом пробивавший себе путь по бурному морю, то поднимаясь на волнах, то проваливаясь между ними. Ребята отчаянно махали ему руками, но он ушел, оставляя за собой длинную полосу дыма, которую быстро относил ветер. После этого они уже больше ничего не видели, кроме волн, летящей пены и обрывков туч. Косма оброс щетиной, был бледен и смотрел лихорадочно блестевшими глазами.
У Андрея глаза глубоко запали и на похудевшем лице обозначились кости. Третий парень неподвижно лежал в лодке. Косма с Андреем устало гребли. Оба промокли до нитки, в голове у них шумело, силы оставалось все меньше и меньше. У Андрея сильно ныли суставы, и ему казалось, что руки его вот-вот откажутся служить и развалятся на части. «Все равно, — думал он, — скоро конец!.. Усталость одолеет их, весла выпадут из рук — сначала у него, потом у Космы — и тогда волны, немного поиграв лодкой, повернут ее наискось, вынесут на гребень, захватят, обвернут бурлящей пеной и опрокинут. Да, скоро конец. Но как же это может быть, что он умрет? Что в нем угаснет жизнь? Андрей не мог, не хотел примириться с таким концом, и все же конец казался ему неизбежным. Как бы все его существо ни противилось этому, спасенья быть не может.
У парня опустились руки. Он увидел, как во сне, что продолжает грести один Косма, но гребет все слабее и слабее, все реже и реже заносит весла. Голова беспомощно болталась на плечах у Андрея, в ушах шумело. Ему казалось, что он слышит голоса, музыку, странные, непонятные звуки, но все это оказалось просто головокружением. Ветер неистово выл, крутил, как сумасшедший, над пустынным морским простором. Страшно хотелось спать.
Косма вдруг схватил его за руку и указал пальцем на горизонт. Но Андрей даже не взглянул в ту сторону, не поднял упавшей на грудь головы. Косма принялся его трясти, Андрей через силу приподнял голову, но ничего не увидел, кроме самого Космы, лицо которого, преображенное не то плачем, не то безумной радостью, было трудно узнать. Это заставило парня очнуться, выпрямиться на своей банке и вглядеться в ту сторону, куда показывал Косма: вдали, на горизонте, виднелся дымок — значит, пароход!
Онемевшими руками Андрей взялся за весла и стал грести. Еще час или два нужно было продержать лодку против волн. Хватит ли у него на это силы? Нет, не хватит…
Мышцы, ставшие мягкими, как тряпки, не повиновались. Плечи так затекли, что он их не чувствовал. Все тело как-то обмякло, как бывает во сне, когда изо всех сил стараешься протянуть руку и не можешь. Лица у обоих — и у него, и у Космы — сморщились, пожелтели, глаза провалились. Спать было куда легче, чем грести…
— А может, он даже совсем не в нашу сторону идет, — тихо, словно про себя проговорил Андрей, вовсе не заботясь о том, слышит ли его Косма или нет. — Чего зря грести…
Весла выпали у него из рук и зарылись лопастями в воду. Борьба со сном становилась не под силу. Косма сгорбился и, не зная что предпринять, растерянно глядел в море. Вдруг глаза его зажглись и из груди вырвался вопль, в котором слышались и мольба, и решимость, и страстное желание жить:
— Спасены! Будем жить! Смотри: «мамаша»! Идет сюда, к нам!
Он принялся изо всех сил трясти Андрея, умолял его, чуть не касаясь его лицом, глядел на него горящими от возбуждения глазами.
Андрей вздрогнул, протянул руки, не глядя, словно во сне, нащупал рукояти весел, закинул голову назад и, уставившись в тяжелые, свинцовые, изорванные ветром тучи, принялся грести. Косма, не обращая на него больше внимания, греб так, что у него вздулись мышцы на шее и лицо искривилось от усилий. Вечерело. Ветер не унимался, то и дело обдавая гребцов холодными брызгами.
LIII
«Октябрьская звезда», лишившись одного из своих якорей, медленно двигалась против ветра, то поднимаясь на гребень вала, то опускаясь в вырытую им пропасть. Каждая волна, рассекаемая форштевнем, окатывала палубу, по которой нельзя было пройти, не рискуя быть смытым. С лодок, укрепленных тросами и покрытых брезентом, ручьями стекала вода. Иногда брызги долетали до штурвальной рубки и капитанского мостика, где командный состав, не отрываясь от биноклей, осматривал горизонт.
К обеду была замечена первая черная точка. Прошло два часа, пока «Октябрьская звезда» смогла к ней подойти. Точка оказалась лодкой Фомы Кирсанова. Рыбаки, бросившись в воду, решили добираться до парохода вплавь, рискуя утонуть или разбиться на смерть о стальной борт судна.
Фома завел под днище лодки строп из пенькового троса и, удостоверившись, что крюк лебедки прочно за него зацепился, последовал примеру своих подручных. Все трое, благополучно доплыв, стали подниматься по штормтрапу. Волны то и дело покрывали их с головой, но промокшие до нитки рыбаки упорно лезли вверх. Добравшись до палубы, Фома первым делом потребовал рома и, глотнув, сообщил, что лодку молодежной бригады, где старшиной был Косма, еще утром далеко отнесло ветром. Когда он показал, в каком именно направлении, офицеры переглянулись: Косму, очевидно, пронесло всего в нескольких милях от парохода!
— Необходимо его отыскать, — сказал капитан. — Слышите, Николау? и Жору тоже!
К вечеру увидели лодку и, подойдя поближе, разглядели в ней измученные лица Космы и других двух парней. Наконец, мокрые, бледные, взлохмаченные ребята добрались до палубы «Октябрьской звезды». Один попросил папиросу, другой — Андрей — уселся прямо на палубу, и натекшая из его одежды вода сразу образовала лужу. Он тут же крепко заснул, уперев локти в колени и, положив голову на скрещенные руки. Растолкав матросов, собравшихся посмотреть на спасенных рыбаков и помогавших им подняться на палубу, Маргарита подбежала к Косме и, рыдая, повисла у него на шее. Он стал ласково гладить ее по голове.
- Дом, который построил Дед - Борис Васильев - Классическая проза
- Террорист - Джон Апдайк - Классическая проза
- Зеленые глаза (пер. А. Акопян) - Густаво Беккер - Классическая проза
- Астрея (фрагменты) - Оноре Д’Юрфе - Классическая проза
- Красное и чёрное - Фредерик Стендаль - Классическая проза
- Берег на закате - Рэй Брэдбери - Классическая проза
- Идиот (С иллюстрациями) - Федор Достоевский - Классическая проза
- Леди и джентльмены (сборник) - Джером Джером - Классическая проза
- Золотой браслет - Густаво Беккер - Классическая проза
- Обещание - Густаво Беккер - Классическая проза