вовсе обнаглел, потерял всякое благоразумие князь Андрей. Мыслит всю Русь под себя подмять! И как жить, как мириться с ним, ежели опять разорит Киев и посадит на стол брата свово али племянника?!
Другие бояре вспоминали княгиню Ольгу, боялись, что вступится Андрей за сестру, накажет Ярослава за развод, за позор, что, победив Ростиславичей, поведёт рати на Галич.
– Этого и я боюсь, – выслушав их, откровенно признался Осмомысл.
– Я предлагаю отказать Ростиславичам, – поднялся Яволод Кормилитич. – Не их нынче сила. Еже выступим, токмо возбудим супротив себя Андрея.
Вторил Яволоду Семьюнко:
– За сестру свою князь Андрей заступаться не станет, ежели мы с волынянами и лучанами снесёмся и заедин будем. Давиду же и братьям его помогать опасно. Воистину, рать неисчислимая сия на нашу землю вослед Киеву нагрянет.
– Князь! – обратился к Ярославу Избигнев Ивачич. – Не торопись решенье принимать. Надобно в Киев человека послать, разузнать, каковы средь бояр тамошних настроенья. Коли отпустишь, я поеду. Перетолкую, разузнаю, что да как.
– Опасно это, Избигнев. И не ко времени, полагаю, – возразил ему, нахмурив чело, Ярослав. – Поступим так. Ввязываться нам в нынешнюю смуту – воистину, на себя лишь опасность навлекать. В том ты, Яволод, и ты, Семьюнко, правы оба. Давиду придётся отказать. И не мешкая гонцов слать в Луцк и во Владимир. И к ляхам, и к королю Беле. Чтобы, если вздумает Андрей на наши земли идти, всем вместе отпор ему дать.
– Что же, ждать нам, в сторонке, в кустах отсиживаться?! – воскликнул в сердцах молодой сын покойного воеводы Тудора.
– А зачем ратникам нашим головы класть за Ростиславичей? Они что, много лучше Андрея со Святославом?! – выкрикнул в ответ Филипп Молибогич.
До поздней ночи спорили бояре, но в конце концов согласились со своим князем. Давида проводили из Галича с почестями, но с вежливым отказом. А вслед за ним полетели по шляхам, вздымая клубы белой пыли, гонцы в Луцк, в Червен, в Пешт. Послал Ярослав отрока и в Белгород, в устье Днестра, к ещё живущему воеводе Нечаю с наказом прислать в Галич полк.
Звенело железо, острились мечи, ковались кольчуги. Неспокойно было на Червонной Руси в то лето.
Глава 72
С чего началось это? Как возникла сама мысль? Или то помысл греховный овладел Ярославом, не пресёк он его вовремя, или некий голос дьявольский проснулся, залез откуда-то к нему в душу, коварно нашёптывая: «Ты, ты самый великий, самый сильный князь во всей Руси! Что там Андрей?! Ростиславичей, и тех победить не может с войском в пятьдесят тысяч!»
Осада Вышгорода, в котором засел младший Давидов брат, Мстислав, началась ещё восьмого октября, но рати союзные, хотя и крепко приступали к городским стенам, терпели большой урон. Упрямо держался воинственный Ростиславич, совершал не раз неожиданные вылазки, приводя противников в смятение и обращая их в бегство. Святослав Всеволодович, сват Осмомыслов, по всему видно, оказался стратилатом неважным, никак не мог наладить он в войсках своих должный порядок. Шли седьмица за седьмицей, а управиться двадцать князей с одним никак не могли.
«Не настала ли пора вмешаться?! Не поискать ли самому великого стола?!» – сидела в голове Ярослава неотвязная мыслишка.
Разжигала её, раздувала, как огонь в костре, ночами молодая жена.
– Твоё ведь место там, на столе киевском! – убеждала Анастасия Ярославна. – Ибо род твой – от самого старшего сына Ярослава Мудрого, от первенца егового – Владимира. Ну и что, коли помер он раньше свово отца, ну и что, еже не достался его потомкам золотой стол дедовский? Дак исправить пора настала несправедливость сию!
Сперва он её не слушал, отмахивался, как от мухи. Всю жизнь свою укреплял Ярослав доставшееся ему в наследство обширное отцовское княжество, судил-рядил, оберегал Русь Червонную от ворогов, лелеял, как пахарь землю. Киев был где-то в стороне, был городом древней славянской славы, городом предков, и не более того. Но вот как-то постепенно, по мере того как из Вышгорода приходили свежие новости, овладевала им, охватывала всё сильней и сильней гордыня. А Анастасия Ярославна умело, тихо, ненавязчиво, но из раза в раз, улучив мгновение, подсказывала:
– Ты бы совокупился с батюшкой моим да с Романом. Вместях выступили б да пошли на Киев. Не управиться ить свату твому без тебя со Мстиславом.
Мало, верно, было молодой красавице галицкого стола, о большем мечтала. Ласкова была с мужем, мила, улыбчива, говорила нежным голоском, ворковала голубицей, так, что и осаживать, и спорить с ней не было никоего желания.
Меж тем наступила зима, декабрь стоял на дворе, уныло чернели стволы деревьев в саду, порошил снег. Под Вышгородом ничего не менялось, и в конце концов, поддавшись уговорам жены и молодых бояр, которые наперебой советовали Ярославу вмешаться в киевские дела, приказал он готовить дружину к выступлению.
Резво бежали статные боевые кони по зимнику. Вместе с галичанами шёл в поход и Ярослав Луцкий со своей и волынской дружинами. Миновали союзники Мунарёв, под которым полтора десятка лет назад бились супротив половцев, обошли полем Белгород, в коем затворились Рюрик с Давидом, подошли с заходней стороны к мощным крепостным валам Вышгорода.
Разбиты были походные вежи, загорелись на холмах приднепровских костры. Без дела стояло воинство, Осмомысл, как всегда, осторожный, пересылался гонцами со Святославом и Андреевыми братьями. Объявил, что пришёл сюда не врагом Андреевым, но супротивником дерзких Ростиславичей. Требовал же прямо и твёрдо – отдать в его руки киевское княжение.
Избигнев, Семьюнко, Яволод скакали без устали туда-сюда на запаленных лошадях. С одними боярами уговаривались, другим угрожали, третьим мягко намекали. И, как вьюга кружила яростно в зимнем воздухе, так и страсти кипели вокруг великого стола.
Первым отозвались на Ярославово предложение Ольговичи. Благодарили они, что привёл Осмомысл им в подмогу рати, но твёрдо желали, чтобы на великий стол сел Святослав Всеволодович. Во-первых, самый старший он среди всех князей летами, а во-вторых, отец его сидел в Киеве ранее обоих сыновей Мстислава Великого. Осмомыслов же родитель вовсе николи Киевом не володел.
Прислали следом своего боярина и Юрьевичи с племянниками. Их требование было иным: посадить на киевское княжение брата Михалку, и никого иного. Такова была воля могущественного Андрея Суздальского.
Снова совещался Осмомысл вечерами с боярами, глядел на усталые лица ближайших своих сподвижников, начинал понимать, что худо может закончиться дело. Объявил, выслушав их:
– Ты, Избигнев, поезжай в Киев. Перетолкуй с братьями Бориславичами, с Петром и Нестором. Сведай, чью сторону держит боярство стольнокиевское. После этого и порешим, как нам быть.
Горел посреди вежи
