На борту их встретили три матроса, все в синих нанковых пиджаках, с большими иероглифами фирмы на спинах и груди. Едва Илья успел ступить через низкий фальшборт, как матросы стали в шеренгу и дружно прокричали несколько слов.

— Они приветствуют вас, как хозяина и гостя, — сказал переводчик и небрежно махнул матросам рукой.

В небольшой, но чистенькой каюте капитана, сплошь увешанной цыновками с видами Фудзиямы и одиноких пальм на морском берегу, было спокойно и тихо. Даже плеск зыби не был слышен здесь. Над столиком в круглой оправе висела фотография мужчины в военном костюме и тропическом шлеме. Варичев сразу узнал переводчика, но тот, заметив его взгляд, объяснил:

— Мы родственники с капитаном, он шурин мой. Вместе эту военную лямку тянули…

Вскоре принесли крепкий, душистый чай, и капитан достал из ящика бутылку дорогого коньяка. Неожиданно он оказался начитанным человеком: переводчик едва успевал разъяснить его соображения о творчестве Достоевского и Толстого. На протяжении всей беседы капитан не задал ни одного вопроса, который бы заставил Илью насторожиться; он избегал даже разговаривать на темы, связанные с политикой, и единственное, чем был увлечен, — чтобы русский гость возможно приятнее провел у него время.

Варичев уже собирался уходить, когда, как обычно улыбаясь, переводчик сказал:

— Мы обнаружили повреждение в моторе. Нужно произвести ремонт. Но ведь это займет два-три дня, и мы не знаем, — смущенный, он молчал несколько секунд, — может быть ваши, этот Рудой или этот рыбак, что был около шаланды, не разрешат?

— Почему же? — спросил Илья.

Переводчик, видимо, колебался: сказать или не сказать? Маленькие глазки его смотрели печально.

— Пока вы осматривали шаланду, этот Рудой сказал нам: уходите. Я ответил, что вы разрешили, но он повторил: наплевать, все равно уходите… Знаете, я не понял, я даже переспросил: разве слово начальника не есть дело? Он засмеялся, однако, и повторил: наплевать.

Варичев встал, надел фуражку. Он остался спокойным, хотя от ярости даже дышать ему было тяжело.

— Вы останетесь, пока отремонтируете мотор. Я разрешаю.

Капитан проводил его до трапа. Ловкий, как обезьяна, в лодку спрыгнул матрос.

На причале Варичева ждал Крепняк.

…Но пока лодка быстро неслась по реке, капитан и переводчик стояли на палубе, и переводчик улыбался, щуря глаза.

— Начало хорошее, — сказал по-русски капитан.

Переводчик обернулся к нему. Лицо его мгновенно переменилось.

— Это не начало… Скорее финал.

Помолчав, он сказал небрежно:

— Принесите в мою каюту бутылку вина.

Капитан выпрямился.

— Есть…

* * *

На берегу Асмолов чинил парус. Заметив, что Варичев возвращается, он сошел на причал и подал руку Илье, когда причалила лодка. Он подождал, пока лодка отойдет, и потом спросил тихо:

— Что узнал?

Крепняк весь подался вперед. Он изогнулся, словно перед прыжком, борода его топорщилась, плотно сжатые губы посинели. Илье захотелось поиздеваться над стариками, он сказал таинственно:

— Многое узнал… На шхуне — динамит. Даже есть пулеметы…

— Что?! — яростно заревел Крепняк и, стиснув кулаки, метнулся к причалу. Но Илья удержал его за полу куртки. Обняв стариков и держась за них, он хохотал до слез.

Крепняк, однако, вырвался от него.

— Ты дело говори…

Варичев взял его за рукав.

— Ну, если дело, так дело. Пойдемте, Асмолов.

Они поднялись по тропинке до первого дома. Отсюда было видно море, уже утихающее, залитое брусничным закатом. Спокойная и глухая вокруг лежала тундра. Бакланы играли над устьем реки, и крылья их были огненны, словно прозрачны, как раскаленное стекло.

На травы уже упала роса, с первого взгляда было трудно отличить искристые ягоды голубики от капель воды. Ветер дул с юга, был он теплый и свежий, настоянный на терпких запахах трав. Шум прибоя заглох, глубокая светлая тишина легла над безлюдной равниной. Первозданным казался этот мир, наполненный только тишиной и ветром.

— Итак, мы будем говорить о деле, — сказал после молчания Илья. — Вы доверяете мне?

Они наклонили головы.

— Так.

— Вы избрали меня председателем Совета?

И старики снова наклонили головы.

— Так.

— Тогда нам нужно говорить не об этих, — он кивнул в сторону шхуны, — они починят мотор и уйдут. Нам нужно говорить о том, что будем мы делать сегодня, что завтра… Первозданный край лежит вокруг. От самого слова «тундра» веет морозом, но сильные люди приходят сюда и сами не знают, что они избранники природы. Пусть пройдет время, и здесь загудят сирены кораблей, и улицы города, быть может, будут называться: Асмолова, Крепняка. (Он не сказал о себе.) И мужество будет законом.

Варичев говорил долго и увлеченно. Он любит этот пустынный край, он уже сердцем к нему прикован. Он сделает счастливым это племя Робинзонов…

Но Крепняк спросил неожиданно и с усмешкой:

— А скажи, Борисыч… вот построили мы поселок. Живем, богатеем. Разве мы не построили бы маяк? Или склады, что ли? И никакие мы не робинзоны, книжку эту я в полку еще читал, — просто люди.

Нет, Варичев не понимал этого рассудительного, с крестьянской хитрецой человека. До чего различными были они людьми. Знал ли Крепняк аромат жизни? Мог бы он слышать на древних развалинах давно уже смолкшие голоса или хотя бы любоваться морем на закате? Нет, он сам был словно частицей моря и ничего другого не хотел понять. Как же он поймет Варичева, для которого жизнь — ракета, в котором живут как бы два человека, и один из них — альпинист; один взбирается на вершину, а другой говорит: быстрее, или: осторожней, или: вперед!

Вероятно Крепняк тоже замечал это резкое различие их характеров. Уж не хотел ли он, чтоб и Варичев стал такой же частицей этой суровой природы, человеком, думающим только о лове, об охоте и снастях? Он словно стремился направлять поступки Ильи и не только снижать их до своего понимания, но и самую личность Варичева снижать. Что это было, скрытый и примитивный эгоизм? Илья не мог понять. Он понимал одно: рано или поздно ему придется столкнуться с этим человеком, и, может быть, уже теперь, в самом начале этого сурового пути.

— Я не знаю, построили бы или нет, — сказал Илья равнодушно. — Однако я знаю другое: теперь, когда я здесь, — построите.

Он заметил нетерпеливое движение Крепняка, но продолжал еще громче:

— Один только рыбный промысел — этого мало. Настоящие сокровища в море — киты. Вот где миллионные прибыли, основа будущего города, нет, не поселка — города, — он несколько раз повторил это слово.

Крепняк промолчал. Легко было догадаться, что он не верит. Невелико было население Рыбачьего, чтобы начать такое большое и трудное дело. Но он промолчал, — значит, он чувствовал, что Варичев не остановится ни перед чем. Так понял Илья. В кармане его бушлата хранилась взятая у Асмолова карта побережья, пустынная линия берега, до укрепленных районов на севере и на юге. На этой карте, на отдельном плане района, Варичев наметил уже местоположение маяка и новый план поселка: консервный завод, склады, причал, парники. Последние дни, после избрания в Совет, он не расставался с картой, и пока рыбаки чинили на берегу суда и снасти, пока на складе гремели молотки бондарей и по ночам (Варичев не знал об этом сюрпризе) Асмолов с пятью рыбаками сносили камни на мыс для фундамента маяка, целыми часами Илья просиживал над картой, как будто это было уже началом работы.

Сейчас он хотел показать старикам свой план-программу, показать, что слова его — не фантазерство, что все продумано и всю ответственность он берет на себя.

Он опустил руку в карман и тотчас отдернул ее. Пальцы его коснулись холодноватого, круглого, как бомба, предмета. У него мелькнула мысль, что, может быть, это и в самом деле бомба, и желтое, неподвижное лицо капитана, похожее на череп, на мгновенье встало перед ним. Судорожным движением он выхватил из кармана этот неизвестный предмет и поднес к глазам. Большие золотые часы, те самые, что лежали на столе в каюте на «Моджи-мару», блеснули в свете луны.

— Что это? — тихо спросил Крепняк.

Почти бессознательно Варичев зажал часы в кулаке и опустил руку. Он даже не колебался. Это было инстинктивное движение. Он опустил руку и спрятал ее в карман.

— Так, пустяки, — сказал он, стараясь быть спокойным, хотя этот маленький металлический диск теперь жег его пальцы, словно был раскаленным. — Медная гайка. Грузило с японских сетей, — еще сказал он и отвернулся, глядя в тундру.

Асмолов сказал что-то, но Варичев не расслышал. Он стоял и смотрел вдаль, ничего не видя перед собой. Шли секунды, и еще, может быть, не поздно было сразу же сказать об этом случае товарищам, но он молчал, и с каждой секундой все отдалялась возможность поправить свой необдуманный поступок, прямо и честно сказать: вот что подсунули мне «гости». Однако, что скажет Крепняк? А вдруг он не поверит искренности Варичева, но подумает, что это плата за разрешение японцам остаться еще на три дня? Тогда — куда же делась карта? Нужно, значит, сознаться, что его перехитрили, что они взяли у него карту и заплатили за это. Как же поверит Крепняк, что его, бывалого, опытного человека, так легко обошли? Нет, Крепняк заподозрит другое. Все рассказать сейчас — значит, склонить голову перед Крепняком. Но ведь легко избавиться от этих часов, закопать их в землю или забросить в море, и пусть никто не узнает, никто…

1 ... 84 85 86 87 88 89 90 91 92 ... 150

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов бесплатно.

Похожие на Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов книги

Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов - Советская классическая проза
Где-то возле Гринвича - Олег Куваев - Советская классическая проза
Собрание сочинений в 4 томах. Том 1 - Николай Погодин - Советская классическая проза
Из моих летописей - Василий Казанский - Советская классическая проза
Москва – Петушки - Венедикт Ерофеев - Советская классическая проза
Избранное в 2 томах. Том первый - Юрий Смолич - Советская классическая проза
Афганец - Василий Быков - Советская классическая проза
Юность, 1974-8 - журнал «Юность» - Советская классическая проза
Собрание сочинений в трех томах. Том 3. - Гавриил Троепольский - Советская классическая проза
Струны памяти - Ким Николаевич Балков - Советская классическая проза

Оставить комментарий