бы неуязвимы; они называли нас железными людьми. Если превосходство франков заключалось в их доспехах и дисциплине, то крайняя мобильность мусульман была на их стороне. В эпосе об Амвросии каждую минуту мы видим турецких всадников, мчащихся на полной скорости на своих быстрых, как молния, конях, бросающих залп стрел во франкскую колонну и исчезающих неуловимо в облаке пыли. Несмотря на это преследование, франкская колонна продвигалась в строгом порядке, не разбиваясь и не сбиваясь с пути. Они прошли под Кармилом, они достигли Кесарии, которую Саладин, отчаявшись защитить приказал разрушить; мы подошли к Арсуфу: именно там, в садах, предшествующих деревне, султан решил арестовать франков. Через несколько мгновений христианская армия увидела себя в окружении мамлюков. «Перед эмирами шли трубы и барабаны, били в свои инструменты и кричали, как демоны: нельзя было бы услышать грома Бога. Вслед за турецкой кавалерией шли мавры и бедуины, проворная и быстрая пехота за их легкими щитами. Все были нацелены на лошадей, чтобы разобрать наших рыцарей. В этот знойный день 7 сентября в пальмовой роще Арсуфа франки были окружены армией Саладина, их лошади были убиты, а сами они изрешечены стрелами, на мгновение подумали, что заблудились.
Как и в 1187 году, во время рокового похода при Хаттине, бой, казалось, велся в худших условиях. Описав вихрь конных лучников ислама, град стрел, упавших на франкскую колонну в удушающем облаке пыли, адский грохот египетских барабанов, вой всей этой «волчьей стаи», Амбруаз признается, «что там не было человека в христианской армии настолько смелого, чтобы не желать, чтобы он закончил свое паломничество».
В жару и пыль этого жаркого сентября это было действительно предвкушение нового Хаттина… Но Ричард Львиное Сердце не был ни Рено де Шатийоном, ни Ги де Лузиньяном. Посредственный политический деятель в совете, он стал на поле битвы воплощением гения войны. Госпитальерам арьергарда, признавшимся в своем остроумии, он приказал держаться – и они держались. Однако защита была слишком дорогой, мусульманские лучники убивали франкских лошадей на расстоянии. Ричард подготовил обволакивающую атаку, которая должна была привести к захвату или полному уничтожению всей мусульманской армии. «Было решено, что перед акцией мы поставим шесть труб на трех ступенях, которые вдруг зазвучат перед всем нашим рыцарством. Нетерпение госпитальера не позволило маневру развиться. У нас просто был прямой заряд. Верно, что это был ураганный заряд, который все сметал.
Беха эд-Дин, стоявшая рядом с Саладином, оставила ужасающее видение этой сцены: «Тогда франкская кавалерия сформировалась в массовом порядке и, зная, что ничто не может спасти ее, кроме величайшего усилия, она решила атаковать. Я сам видел этих всадников, собравшихся вокруг ограды, построенной их пехотой. Они схватились за свои копья, вдруг издали ужасный крик, линия пехоты открылась, чтобы пропустить их, и они бросились на нас. Одна из их дивизий устремилась на наше правое крыло, другая – на левое, третья – в центр, и все в нашей области было разгромлено…» Месть за старые бедствия, принесшие нам под пером поэта Амбруаза эпос страница: «Рыцари Госпиталя, которые много пострадали, атаковали в полном порядке.
Граф Анри де Шампань со своими храбрыми товарищами, Жак д’Авен со своим войском также атаковали.
Граф Роберт де Дре и епископ Бове атаковали вместе. Слева к морю атаковал граф Лестерский со всем своим полком, где не было трусов. Затем атаковали нормандцы, анжуйцы, бретонцы, и все остальные армейские корпуса. Хорошие люди! Они атаковали турок с такой силой, что каждый достиг своего, всадил свое копье в его тело и заставил его освободить стремена. Когда король Ричард увидел, что атака, не дожидаясь его приказа, была начата, он подбежал и на полной скорости бросился на врага. В этот день он совершил такие подвиги, что вокруг него, с обеих сторон, а также спереди и сзади, был след убитых сарацинов, и выжившие при его взгляде широко отклонились, чтобы уступить ему дорогу. Мы видели тела турок с бородатыми головами, лежавшие как снопы».
Победа в Арсуфе оказала огромное влияние. Она стирала катастрофу Хаттина. Он вернул военное превосходство под знаменами франков. Сила снова сменила сторону, «боевой дух» и тактическое мастерство в бою, короче говоря, все, что составляет военный потенциал. Саладин первым понял это. Поэтому, отказавшись встретиться с Ричардом Львиное Сердце на открытой местности, он будет удовлетворен, по-бедуински, расчисткой перед собой пустыни.
С отчаянием в сердце он приказал, чтобы прибрежные города, даже Аскалон, были эвакуированы, покинуты мусульманским населением, и когда мучительные процессии эмигрантов направлялись в Египет, он приказал сравнять городские стены с землей.
Ричард, который был сбит с толку этой тактикой, смог восстановить Яффо, особенно важное место как «порт паломничества», базу высадки в направлении Иерусалима. Что касается самого Иерусалима, то единодушное мнение армии требовало немедленной осады. Трижды Ричард подходил к нему так близко, что казалось, что вернулись чудесные часы июля 1099-го. К Рождеству 1191 года он был всего в двадцати километрах от священного города. Амброз уже сказал нам, что солдаты с радостью поправляли свои кольчужные куртки, уже больные объявили себя исцеленными, чтобы первыми увидеть купол Храма, но, к всеобщему удивлению, Ричард повернул войско назад. Со стратегической точки зрения обстоятельства уже совсем не соответствовали Первому крестовому походу. Годфруа де Буйон однажды смог мирно провести осаду Иерусалима, потому что ни одна мусульманская армия не пришла, чтобы отвлечь его от его задачи. Сегодня все было не так. Саладин, имея превосходящую по численности армию для маневров, удерживал сельскую местность; он последовал за Ричардом по следу; его войска венчали высоты, готовые обрушиться на тыл франкской колонны, если последняя штурмует стены Иерусалима. Как мудрый полководец, Ричард, несмотря на свой пыл, отказался провести такую операцию так далеко от своих баз, во враждебной среде Иудейского плато. Он привел свою армию к побережью и с этого момента начал неформальные переговоры с Саладином. В отсутствие силового завоевания Святых мест оставалось только вести переговоры. Между франками, которые снова стали хозяевами прибрежной полосы, и мусульманами, оставшимися во владении внутренних районов, стремились установить modus vivendi. Некоторые (и сам Ричард на мгновение) подумали о романтическом решении. Брат Саладина, Мелик эль-Адиль, всегда проявлявший определенную симпатию к христианам, женится на сестре Ричарда, королеве Сицилии Жанне, и эта смешанная пара будет править нейтрализованным Иерусалимом. Очевидно невыполнимый проект, хотя бы из-за религиозных сомнений Жанны, но который, тем не менее, объявил о счастливом ослаблении конфессиональной ненависти, а также о появлении духа взаимной религиозной терпимости, который будет духом Фридриха II и преемников Саладина. Однако, поскольку переговоры затягивались,
