Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Бездельники и мздоимцы! - с презрением процедил он сквозь зубы, - наглые хвастуны и пакостники, достойные палки…
Среди этого хора приближенных, которые восхваляли его каждый день сотни раз кстати и некстати и которые жили с ним рядом и которым он передавал много наград, денег, земель и похвал, - он не нашёл ни одного, который бы сказал ему то, что ' думал о грозных событиях, протекающих сейчас перед глазами.
Василевс, которому ежечасно клялись в любви и преданности, почувствовал себя абсолютно одиноким. Он глубоко презирал их всех, ненавидел смертельной ненавистью и еле сдерживался, чтобы не крикнуть палачу:
«Оскопить и ослепить сейчас же всех этих паршивых льстецов».
Но властная царская привычка сдерживаться и укрощаться взяла верх. Он улыбнулся приветливо и сказал:
- Я верю в вашу мудрость и искреннюю любовь ко мне и к истине и хочу знать, надеясь на вашу безукоризненную честность: были ли случаи в истории, чтобы варвары могли в прошлом угрожать нашей империи гибелью и есть ли указания у наших историков на такую силу в прошлом у русов?
Лица учёных историографов расплывались в улыбках: они не могли совладеть с умилением, которое распирало их: снизошёл до них сам «повелитель вселенной», как именовался в ту пору византийский василевс.
- Ну что ты скажешь на это? - обратился Цимисхий к самому первому по учёности и знаменитому историографу.
Этот самый первый историограф был седой старик, хорошо осведомлённый в истории своего народа. Но обилие заговоров, дворцовых переворотов, случаев, когда один лукавый вельможа стаскивал с тёплого и насиженного места другого вельможу, слухи о кровавых насилиях в палатах внушали ему такой страх перед царской властью, что он не мог ни слова вымолвить. Он давно разучился касаться вопросов реальной жизни и делал только одно: в своих сочинениях славил здравствующих василевсов, упражнялся в изощрённых формах риторики, подражая предшественникам, таким же запуганным и высокопарным льстецам. Поэтому все его труды представляли собою собрание велеречивых панегириков в адрес тех, кто бы ни царствовал в Византии. Если судить по его сочинениям, то история была сплошной феерией улыбок, подвигов царей, триумфов полководцев, счастливых свершений во имя правды, добра, любви и бога. Точно народ только и существовал на земле для того, чтобы кому-то нужно было удивляться благородству царей и славить этих земных богов. Точно история представляла собой игру властителей, при которой искусный игрок повёртывал ход истории по своему желанию, в какую сторону хотел. Так было в его трудах. Сам же он в это не верил, ибо видел в истории только апокалипсический ужас, смятение народов, бессмысленное повторение нескончаемых злодейств и хаос неожиданностей.
И трепеща от предчувствия того, что форма его высказывания будет не в рост величию момента от невероятной его робости, он начал, заикаясь:
- О, Великий василевс, равного которому ещё не было в подлунном мире! Шесть веков как утёс среди бурного моря стоит неприступная твоя держава. И непоколебима её сила и непревзойдённо величие подвигов твоих, о, божественный василевс. И вечно будет сиять неугасимый твой свет в веках, как вифлеемская звезда, освещая путь правоверным, даруя покой и благоденствие христианскому народу. Твоё царствование, о, повелитель вселенной, вписало в историю Романии самую блестящую страницу и показало всему миру…
- Остановите его! - холодно приказал Иоанн Цимисхий. - Мне противна его грубая и неумная речь в эту трагическую минуту. И даже на краю смертной своей опасности этот учёный краснобай не забывает выспренных оборотов школьной риторики, значит он пустой и вредный человек, всю свою жизнь проболтавшийся при дворе и напрасно пользовавшийся моими подарками и пищей с царского стола.
И царь бросил сердито:
- Ослепить!
Полусогнутые фигуры сановников застыли в безмолвном ужасе.
- Говори дальше ты! - василевс ткнул пальцем в сторону молодого историка, который шептал про себя подготовленный ответ.
Этот юнец только что принялся за опасное ремесло летописца, выйдя из школы. Он совершенно не был знаком с учтивостью, которую ценили при дворе, и полагал, что истина, которую он ставил по молодости своей и горячей приверженности к науке, превыше всего, столь же люба василевсу. Он был при этом резок и прям. И целиком разделял гнев василевса и его решение, жестокое решение в отношении старого историка, которого считал бесталанным лицемером, гоняющимся за царскими подачками. И юноша от души сказал то, что почитал священной истиной, выстраданной бессонными ночами.
- Ты спрашиваешь, василевс, могут ли Царству ромеев угрожать русы, кои суть варвары. Великий Рим пал от руки германцев, ходивших в звериных шкурах. Воззри, император, на горестную жизнь своего простого народа незамутнённым взором, а не глазами угодливых царедворцев. Беспрестанные и изнурительные войны отнимают детей у родителей. Тяжёлые налоги легли на плечи беззащитного населения, разоряемого ненасытными сборщиками податей. Люди падают от истощения и горя на площадях и улицах. Из них выжимают соки, как из рабов. Плачи, вздохи и стоны переполняют империю. Но тебе их не слышно. Ты ограждён от них плотной стеной вышколенных льстецов, которые в случае твоей гибели первые тебе изменят и тебя предадут, как они в своё время перекинулись к тебе от Никифора Фоки. Василевс, как можно скорее прекрати войну с русами и займись внутренними делами. Дурной мир лучше хорошей войны.
Иоанн Цимисхий понимал умом все, что говорил молодой историк. Но истина, высказанная ему первый раз и притом бесстрашно и обнажённо, казалась и бестактной и оскорбительной. Кроме того, по мнению василевса такие смелые и верные мысли не должны иметь место в головах подданных. Человек, носящий независимые мысли, не может не быть врагом самодержавия.
И Цимисхий не мог побороть в своей душе ненависть к этому юноше и приказал:
- Оскопить его, но повысить в чине. Это будет ему уроком. Он слишком дерзок и строптив по молодости. От таких мыслей рождается беспокойство и беспорядки в государстве.
После этого, недовольный сам собою, василевс увидел последнего историка, моложе чем первый и старше чем второй. Это был Лев Диакон. Царь улыбнулся ему, потому что надеялся, что этот скажет, что надо и как надо, хотя и не заденет величественного престижа василевса.
- О, повелитель вселенной, - сказал Лев Диакон, учтиво кланяясь в пояс. - Русы - народ очень сильный, и их силу нельзя недооценивать. Издавна они грабили ромеев, их же земля не была разорена никаким другим народом. Они горды и готовы скорее умереть, чем сдаться. Прокопий Кесарийский рассказывает, какой ответ дали славяне однажды аварам, потребовавшим от них дани: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашею землёю, а мы чужою привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будут на свете война и мечи…»
- Всего удивительнее, - сказал Иоанн Цимисхий, - что мощь их не только не иссякает в борьбе, но точно после каждого сражения приумножается. Некоторые мои военачальники не считают возможным побороть их силой…
- Там где не берет сила, преуспевают хитрость ума и образованность. Варвары простодушны и доверчивы. Их можно обманывать долго. Надо играть на этом. Достаточно в момент, опасный для нас, какого-нибудь способа, отвлекающего их от битвы, как уже можно рассчитывать на успех: перестраивать войска, восстанавливать и освежать наши силы. Я бы на твоём месте, повелитель, на этот раз послал к Святославу дипломатов с предложением о мире. Ведь ясно, что мы в сей момент находимся в безвыходном положении…
Это отвечало собственным намерениям василевса. Он усмехнулся:
- Гениальное всегда просто.
Он отпустил советников и наградил молодого историка: учёность Льва Диакона равнялась учтивости, а правдивость была приглушена и неотталкивающа.
В это время вошёл Варда Склир.
- Владыка! - сказал он, - наше войско на краю непоправимой опасности. Свита вся волнуется. Военачальники ждут решительных распоряжений.
Цимисхий понял, что произошло что-то очень страшное. Никогда военачальник не посмел бы сказать о войске василевса, что оно «на краю опасности».
Цимисхий подчёркнуто бодрой походкой вышел из шатра. Свита вся была в сборе, растеряна и смущена. Ромейские всадники падали в ров вместе с лошадьми, теснимые русскими. Левый и правый край войска Цимисхия были уже смяты. Ещё один напор и русские пойдут по трупам, заполнившим рвы и окружат царский стан: погибла жизнь великого василевса, погибло войско, столь прославленное подвигами, погибла сама держава.
Цимисхий велит собрать всех имеющихся в наличии послов, нарядиться как можно величественнее и идти навстречу войску Святослава. Это были парламентёры, желающие вступить с князем в переговоры.
- Святослав. Возмужание - Валентин Гнатюк - Историческая проза
- Святослав. Болгария - Валентин Гнатюк - Историческая проза
- Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов - Историческая проза
- Святослав - Семен Скляренко - Историческая проза
- Князь-пират. Гроза Русского моря - Василий Седугин - Историческая проза
- Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ] - Николай Александрович Баранов - Историческая проза
- Черные стрелы вятича - Вадим Каргалов - Историческая проза
- Напоминание всем народам и странам о непобедимости России - Орис Орис - Историческая проза / Поэзия / О войне
- Cамарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой - Историческая проза
- Баллада о первом живописце - Георгий Гулиа - Историческая проза