Появился Сэнди Смит в форме, все еще не решивший, на чью сторону встать.
– Расскажи им о контейнерах, – пробормотал он. – Я ничего не говорил.
– Спасибо, Сэнди.
– Ты нашел ответы?
– Я задал кое-какие вопросы.
Он понимал, что я не стану с ним откровенничать, но, похоже, он и сам предпочитал ничего не знать. Так или иначе, он присоединился к своим коллегам и весь день бегал с разными поручениями.
О контейнерах коллеги вызнали у хозяина пивной.
– Контейнеры? – переспросил я, когда они меня об этом спросили. – Верно, Джоггер нашел три под фургонами. Пустые. Мы не знаем, когда их установили.
Полицейские пожелали их осмотреть. Валяйте, согласился я, хотя Фил со своим фургоном вернется только вечером.
Льюис вовремя добрался до переправы и уже во Франции, доложила Изабель. Я мысленно грыз ногти.
Полицейские допросили всех в пределах досягаемости и без конца лазали под фургоны. Лучше они, чем я. Когда вернулся Фил, они сняли (с моего разрешения) трубу, что находилась над бензобаком, и вытащили ее наружу для более детального осмотра. Четыре фута длиной, восемь дюймов в диаметре, внутри ничего, кроме пыли, сверху просверлены маленькие дырочки, навинчивающаяся крышка отсутствует.
Они забрали ее с собой для исследования. Может, они обнаружат там кроличью шерсть, подумал я.
Я поехал домой. Маленького вертолета уже не было. Моя покореженная машина сиротливо стояла в ожидании тягача, который должен был прибыть утром. Я похлопал по ней ладонью. Право, глупо. Конец большого отрезка моей жизни. Прощание.
Лег спать пораньше, но спал очень беспокойно.
Утром Льюис доложил Изабель, что они прошли туннель Монблан и около полудня заберут жеребца.
Полиция опять задавала разные вопросы. Половина фургонов повезла животных на Донкастерскую ярмарку. Найджел работал на Мэриголд. Я уже грыз ногти не только мысленно, но и по-настоящему.
В полдень Льюис сообщил, что с жеребцом Бенджи Ашера невозможно справиться.
Я сам с ним разговаривал.
– Не повезу я его, – сказал он. – Какое-то дикое животное. Разобьет фургон в щепки. Пусть здесь остается.
– Нина далеко?
– Пытается его успокоить.
– Позови ее, я с ней поговорю. Она взяла трубку.
– Жеребец напуган, – согласилась она. – Все пытается улечься и покататься по земле. Дайте мне час.
– Если с ним действительно нельзя справиться, возвращайтесь без него.
– Ладно.
– Что-нибудь еще? – спросил я – Нет. Ничего.
Я сидел, отсчитывая минуты.
Через час снова позвонил Льюис.
– Нина считает, жеребец страдает клаустрофобией, – сказал он. – Бесится, когда мы пытаемся запереть его в стойло или привязать. Она его вроде слегка успокоила, но он бродит непривязанный по большому стойлу, ну где мы кобыл с жеребятами возим. Ты знаешь. Там места для троих, а он один. И еще она все окошки пооткрывала. Сейчас жеребец стоит, высунув морду в одно из окон. Что ты по этому поводу думаешь?
– Решай сам, – сказал я. – Если хочешь, могу сказать мистеру Ашеру, что мы не можем привезти его жеребца.
– Да нет. – Ответ прозвучал неуверенно, но в конце концов он сказал:
– Ладно, я попытаюсь. Но если он снова взбесится, как мы тронемся, я его выкину.
– Договорились.
Лошадь с клаустрофобией. Иногда нам попадались лошади, которых ни уговорами, ни грубой силой нельзя было заставить зайти по сходням в фургон. Мне их было жаль, особенно после последней ночи, но в данном случае я предпочел бы, чтобы пассажир Льюиса был тихим и послушным и не доставлял бы ему никаких лишних хлопот.
Я ждал. Прошел еще час.
– Наверное, уже в пути, – заметила ничуть не обеспокоенная Изабель.
– Надеюсь.
Прошел еще час. Никаких новостей.
– Поеду к Уотермидам, – сказал я Изабель. – Позвони мне в машину, если Льюис объявится.
Она кивнула, занятая другими делами, а я покатил к Майклу, раздумывая, как бы потактичнее сказать ему то, чего ему вовсе не хочется услышать.
Он удивился, что я приехал в середине дня, когда все конюхи собираются, чтобы накормить и напоить лошадей и подготовить их к ночи.
– Привет! – сказал он. – У тебя какое-нибудь дело? Проходи.
Мы прошли с ним в маленькую уютную гостиную, не ту большую и нарядную, где он угощал по воскресеньям гостей коктейлями из шампанского. Видимо, до моего прихода он читал газеты – они были разбросаны на низеньком столике и около кресла на полу.
Он сгреб их в кучу и предложил мне сесть.
– Моди нет дома, – сказал он. – Немного погодя приготовлю чай.
Он явно ждал, когда я начну говорить. Вот только с чего начать... в этом вся проблема.
– Ты помнишь, – спросил я, – человека, который умер в моем фургоне?
– Умер? Ах да, конечно. На обратном пути в том фургоне, что отвозил двухлеток Джерико Рича. Бедняга.
– Гм. – Я помолчал. – Послушай, – сказал я неловко, – я бы не стал тебя беспокоить, но мне надо кое-что выяснить.
– Давай, выясняй. – В голосе не слышалось нетерпения, только заинтересованность.
Я рассказал ему, что Дейв подобрал того человека вовсе не случайно, все было оговорено заранее. Майкл нахмурился. Я поведал ему о сумке с термосом, которую я нашел в фургоне на следующий вечер, и показал две оставшиеся пробирки, извлеченные мною из термоса. Сказал, что держал их в сейфе.
– А что это такое? – поинтересовался он, разглядывая одну на свет. – Что в них?
– Среда для перевозки вирусов, – объяснил я.
– Вирусов... – поразился он. – Ты сказал, вирусов?
Для всех тренеров “вирус” означал вполне определенную вещь – тот самый вирус, который разносит респираторную инфекцию, отчего лошади кашляют и у них течет из носа. Этот вирус может вывести конюшню из строя почти на год.
Майкл быстро вернул мне пробирки, как будто они кусались.
– Их привезли из Понтефракта, – сказал я. – Из Йоркшира.
Он уставился на меня.
– У них там инфекция. Две или три конюшни поражены этим вирусом. – Он явно разволновался. – Ты не возил моих лошадей вместе с лошадьми с севера? Потому что, если...
– Нет, – заверил его я. – Твои лошади всегда путешествовали в одиночестве, если ты не давал особого разрешения. Я никогда не подвергаю твоих лошадей угрозе заражения в моих фургонах.
