Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И так он какое-то время спокойно сидел, а потом, высунув от усердия кончик языка, написал в середине листа: ЖИЗНЕОПИСАНИЕ, тут же зачеркнул и исправил — АГИОГРАФИЯ. Понял, что не знает, как точно зовут Девочку.
Он скользит взглядом вокруг, по натюрморту, словно ищет помощи у предметов, пока не останавливается на обнаженной груди (он полуодет). Как я распустился, у меня появилась женская грудь! И откашлялся, будто собираясь громко заговорить.
Когда бы я ни лег спать, каким бы ни был усталым, я всегда просыпаюсь в недобрый час, без всякой причины, до рассвета. В газетах полно рассказов об инфарктах, случающихся по утрам, мое сознание абсолютно ясное, я словно облит водой, и ощущаю беспокойное клокотание под грудиной. Я не знаю, это ипохондрия или страх смерти, или какая-нибудь иная нормальная причина, но пока я жду, когда сердце займет горизонтальное положение, как маленькое зеленое сердечко на нивелире, придет в (кажущееся?) равновесие, меня обволакивает мучительный сон, словно кто-то внезапно укрыл меня одеялом с головой и барабанит по мне до изнеможения, а утром я все забуду и перепутаю, и это пограничное событие, этот темный магнетизм можно будет распознать только по остаткам резкого запаха пота и налитым кровью глазам, которые ничего не видят, по глазам, ослепшим от чтения жития святых всю ночь…
Здесь писатель удовлетворенно прищелкнет языком, пробежит глазами по написанному, добавляя тут и там пропущенное слово или знак препинания. Ищет что-то тяжелое, находит большой флакон духов, толстого стекла (на дне которого еще сияет золотом ароматный осадок, похожий на ворсинку для щекотки), прижимает им свою писанину. Хорошо, это хорошо, — убеждает он самого себя. Но если у них вырастут крылья, и они навсегда упорхнут, мы не будет травиться каустиком. Он знает, сейчас девяностые годы, ему не надо затачивать гусиное перо. Но зачем ему компьютер? Перемещать курсор и вновь прикасаться? Таращиться в свое лицо на погасшем экране? Важно то, что таких рассказов у нас полно дома. Литература — тяжкое дело, не рассчитывай на это, если тебе нужны поблажки. Да, меня пугают машины, — признает он, качаясь на стуле. Мне нужен человек, а не компьютерная иконка. Разве не мой идеал — воскрешение мертвецов? Это алхимия, а вовсе не электронные четки! Дни, благоприятные для зачатия и неблагоприятные, термометр во рту. По правде говоря, я еще не успел ничего сделать, все это подготовка и дескрипция. Да и откликнулись пока только дети и озабоченные родители, написать сочинения, из-за несносных учителей. Хотя это неплохая тренировка, притворяться глупым ребенком, угождать заданному вкусу… Когда я оживлю количество мертвецов, достаточное для немногочисленного народа, — провозглашу себя королем!
Вот в каких мыслях застает Девочка нашего писателя, вздрогнувшего от ее прикосновения, словно он увидел призрак. Инстинктивно прикрывает ладонями написанное. Девочка смотрит на него странно.
Я горло сорвала, дозываясь тебя снизу, — говорит она, — но по глазам ее видно, что думает она совсем о другом. — Вижу, ты работал.
Так, записывал кое-что, — Коста скромничает и опирается на локти. — Вы что-то хотели?
Не поможешь мне с машиной? Аккумулятор садится, никак не заведу. А мне надо в город, по делу.
Я в таких делах тупой, — он нервно кривит рот.
Я и не думала, что ты в этом понимаешь, — говорит Девочка презрительно, — просто подтолкнешь немного. Руки-то у тебя есть.
Я еще не умывался, — бормочет Коста неубедительно. Быстро одевается, неохотно спускается вниз. Женщина кривится на стук его башмаков. Разумеется, она отодвигает флакон и подносит лист бумаги к окну, начинает разбирать кусачий почерк, водя пальцем по строкам и шевеля губами. Не понимает, но говорит как бы про себя: Боже, он начал. И всё правда! Если бы кто-то сейчас мог ее видеть, то сказал бы, что ее лицо осветилось внутренним светом. Она слышит приглушенный сигнал автомобиля. Кладет бумаги на место и спешит вниз. В раскрытое окно слышно, как Коста нажимает на сигнал.
Хватит, — отталкивает она его. Он знает, она рылась в его вещах. Наплевать, — успокаивает он себя, — по крайней мере, видит, что я не бью баклуши, и упирается руками в багажник «фиатика». Вдруг вспоминает ее полное имя, как будто для этого было необходимо физическое усилие. После двух-трех кашляющих попыток удается завести мотор, и она радостно выходит. Машина на редкость шумная.
А ты водишь машину? — спрашивает, перекрикивая шум мотора. Коста отрицательно качает головой.
Хи-хи, — я вожу машину с десяти лет. Это легче, чем на велосипеде!
Подпрыгивая, автомобильчик трогается с места. Заодно Девочка вытирает запотевшие стекла, Коста опирается на каменный забор, давящий на него, грешного. С другого конца улицы ему машет Мария. Маленькая Мария.
Ave, Maria, gratia plena.
Человек с бакенбардами
Разве это возможно, чтобы такой красивой женщине для знакомства потребовалось объявление?
Комплименты, чаще всего, банальны, — думает Девочка, — любовь не терпит оригинальности и эксцентричности. Котик, зайчик, пупсик, солнышко мое, мой милый, ай-ай, моя дорогая покойница. Ты бы осмелился продолжить, — спрашивает Девочка, и ей кажется, что низкорослый, лысоватый мужчина, небрежно прислонившийся к капоту «фиата-750», повторяет свою привычную формулировку обольстителя (которая ей настолько приятна, что, в конце концов, это действует на нервы), голосом надежным и спокойным, почти сонным. О, это ей в мужчинах как раз нравится, такое спокойствие, нервозность зарезервирована за женщинами, хладнокровие, вот что ее заводит, уравновешенность, никогда не знаешь, когда она превратится в стихию, после которой остается пустыня.
Она смотрит на мужчину, щегольски заломившего соломенную шляпу (время от времени он ее приподнимает и протирает платком внутреннюю кромку), как он лениво усмехается, покусывая пустой мундштук, скрестив руки на груди, по-пижонски опираясь ногой на колесо маленького блестящего автомобиля, с взглядом человека, прошедшего огонь и воду, взглядом, который скорее похож на узкую щель, боже, как она западает на такой взгляд. Где ты был все эти годы, — хотелось бы ей сказать, — он смотрит на нее так пристально и проницательно, что она чувствует себя разоблаченной и обнаженной, она почти забыла, что можно отдаваться вот так, раньше она и подумала бы о ком-нибудь, вот этот, какая у него походка, он знает, как мужчина должен пахнуть, но стоило тому заговорить, позволить себе какой-то неуместный жест, чем-то обнаружить потерянность и боязливость, и Девочка мгновенно закрывалась, грубела, овладевала пространством своей тоски, обращаясь к несуженому, с трудом скрывая отвращение, удивляясь сама себе, как она вообще могла так легко оступиться, как она могла подумать о чем-то таком,
- О чём не скажет человек - Энни Ковтун - Контркультура / Русская классическая проза
- Барышня. Нельзя касаться - Ксюша Иванова - Русская классическая проза / Современные любовные романы
- И в горе, и в радости - Мег Мэйсон - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Досыть - Сергей Николаевич Зеньков - Драматургия / О войне / Русская классическая проза
- Фальшивый купон - Толстой Лев Николаевич - Русская классическая проза
- Незапертая дверь - Мария Метлицкая - Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Мужчина с чемоданом - Анастасия Шиллер - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Портрет себе на память - Татьяна Николаевна Соколова - Русская классическая проза
- Тряпичник - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Больше, чем я - Сара Уикс - Русская классическая проза