Мухоморихи шестеро детей,
Она идёт, хромает,
Ведёт своих детей за руки.
Ходит по домам в гости, где брагу пьют.
Её одежды развеваются,
И шестеро детей поспевают следом —
Все на одной ноге…
(Менденки еги лаб)
Но и торг за буйством не забывался. За один куль муки дали Синцу торбаса[28]. Другой куль выменял он на долото.
В торбасах снега одолевать. А долотом пазы выбирать на обоконниках и притолоках строящейся избы.
К тому же на уме у него было – за долгую зиму два колеса сработать хотя бы для ручной тележки, да ткацкую раму, да трепало, да чесало. А без долота к такому делу не подступиться.
Объяснялся он на торжище руками и пальцами.
Озадачен был множеством чужого народа, угнетён непонятным говором.
Уже собрался в обратный путь, как вдруг с окраины гульбища донеслась родная речь – крик!
43
Синец протиснулся через толпу на эти голоса и увидел двух русских мужиков возле саней, запряжённых мохнатой лошадкой. Один, молодой, высокий, отбивался палкой от Зергеля и кричал бабьим голосом:
– Изыди, сатаны ангел мятежный! Яко да возбдни от мглы нечистой! Матерь божья, помози ми!
Он был в суконной свитке и в лаптях из кожаных ремешков. В пылу битвы в снег упал его колпак.
Другой русич, пожилой, бородатый, в валяной шапке и длиннополом кожухе, только крестился и гудел басом:
– Свят! Свят! Свят!
Угорцы оттеснили Зергеля и молча окружили заезжих.
Пришлый, оставаясь простоволосым, вытащил из-за пазухи крест и поднял над головой.
– Беке велетек![29] – произнес он по-угорски.
Дальше стал говорить по-русски, непонятно для слушателей:
– В ваших землях ко святой вере призывать отряжены Отцом Богом нашим иже с ним иерархами Святой Православной Церкви. Благословение получили от епископа Великопермского, вашего единокровца Феофана. К старосте имеем от него грамоту и на словах передачу. В сей грамоте прописано обид нам не чинить. Какой ни есть постой предоставить. А пропитанием вас не отягчим. Своего до весны хватит. Поклон вам земной от меня, дьякона Петра, и священника Паисия.
Под действием серебряного распятия Синец невольно осенил себя крестным знамением и поклонился.
Воровски оглянулся на окружающих угорцев – как бы этим не досадить им.
Вперёд вышел иерей.
В отличие от дьякона он говорил по-угорски, хотя и с большим трудом, коряво, едва понятно:
– Жени еревел нем. Ме лакик ён. Христос ерсет – мага меркеш[30].
Толпа закашляла, заговорила… Расслабились.
Это была первая проповедь отца Паисия среди угорцев. Первые слова Православия на берегах Пуи и Суланды. Первый трагический удар по коренному народу. С точностью до года известно, когда он был нанесён: об отце Паисии осталась пометка в епархиальных архивах. Подлинно записано, что преставился священник Паисий в своём суландском приходе на двадцать восьмом году миссионерства, в 1479-м. «Злодеяниями разбойной Угры». Значит, описываемое событие произошло в 1451-м.
Сменил его в приходе дьякон Пётр (Коростылёв), говорится в летописи.
Строка в скрижалях осталась о сих ничтожных особах потому, что состояли они людьми государевыми, хоть и в рясах. Уловителями душ на потребу власти Василия Тёмного. Неуёмный был князь! Четыре раза его сшибали с Великого стола коллеги: два раза князь Галичский, по разу Звенигородские. Но он живым выбирался из передряг и вновь обретал права и чинил расправы. Это было очередное Смутное время на Руси.
Завершилось оно спустя столетие большой кровью Ивана Грозного.
Как и следовало ожидать, ничему не учила политическая история людей тех лет ни на Руси, ни в других краях.
Через век снова та же напасть терзала Москву в лице Лжедмитрия.
Король Польши воевал с магистром тевтонского ордена.
В Германии кровавые сшибки затевали епископы.
Французский король аннексировал Бургундию. В Англии Эдуард бился с Генрихом…
Пробегите взглядом по историческим хроникам любого государства – всё одно и то же. Колесо престольной, писаной, официальной истории испокон вращается на одном месте.
И сейчас те же спицы мелькают: война, голод, разруха, грабёж, революция, перестройка, опять война. И всюду свой вождь, герой, исторический «деятель».
А между тем одновременно совсем другая история творилась настоящими её Деятелями – в бревенчатых хижинах Севера, глиняных саклях Юга, бамбуковых фанзах Востока, каменных бундах Запада.
Скапливался другой исторический опыт. Набиралась критическая масса истории Повседневности с её вечными ценностями, растоптанными, попранными, отвергнутыми историей государств, политических «звёзд» и глобальных событий.
Но до коперниковского переворота во взгляде на историю даже и теперь ещё далеко.
44
…Старшина Ерегеб вёл миссинеров на постой в своё жилище.
Синец поспевал следом за попами, подобострастно хватал их за руки. Пытался поцеловать.
– Батюшки, вразумите. Счёт дням потерял. Какое нынче число?
– Ноября шестнадцатый день.
– Слава тебе Господи! Просветили! Челом бью! Младенца бы моего надо крестить. Народился, а к таинству не причастен. Или хоть через меня благословите его, святые отцы!
– Кем наречён?
– Никифором.
– Благословляю раба Божьего Никифора.
– Мало нас тут. Еще жёнка Евфимия. А больше ни одной православной души.
– Ну, плодитесь и размножайтесь.
Синец отстал, напялил на голову колпак. На порожние сани приторочил торбаса.
Долото, будто холодное оружие, сунул за пояс.
И с радостной для Фимки вестью о прибытии церковников в пределы обитания озорно съехал на санях с крутого берега.
45
Зергель выл в своей холодной пещере. Корчился. Сжимался в комок. Распрямлялся и бил головой о стену.
Прежде чем попасть сюда, он топтал конские яблоки, оставленные мохноногой лошадкой на снегу. Плевал в следы попов, уходящих за Ерегебом. Кидался голой грудью на угли в костре. Его насилу уняли и уволокли с глаз долой.
После приезда священника и бунта безумца праздник разладился.
Ещё в деревянных чашах плескалась брага, но хмель отступал. Брал верх рассудок.
Угорцы судачили:
– Пап кётел лакик злован.[31]
– Перемь пап лакик комен.[32]
– Угор нем коми.[33]
– Талай мендем сок.[34]
– Зергель нем акар.[35]
– Вар наги Бай.[36]
– Ен зегит.[37]
Они жили на своей земле с ледниковых времён. Как пришли сюда с потеплением, так из поколения в поколение и раздвигались по лесам. Их не коснулось переселение народов. Такой угол на Земле они занимали, что организованные вторжения татар и европейцев гасли, теряли силу за многие «шузаг» до них, откатывались восвояси.
Шайки разбойников промышляли только по большим рекам.
Славян, вроде Синца, укоренялось среди них ничтожно мало. Никогда
