Рейтинговые книги
Читем онлайн 21 день - Иштван Фекете

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 68

Где-то звякнула мотыга, вдалеке запыхтел трактор, и после осеннего мучительного хрипа его голос звучал сейчас как победный трудовой гимн:

— Пых-пых-пых! Одно удовольствие, а не работа. Это вам не промерзлую грязь в ноябре перепахивать!..

Деревья и кусты наливались весенними соками. К полудню расцвел терновник, полопались почки и на садовых деревьях, и на поросли вдоль опушки леса, а в цветущей кроне ранней дикой черешни гудели пчелы, словно перебирая струны гигантской арфы — натянутые между землей и небом золотые нити солнечных лучей.

Тропы просохли, повозки, негромко, торжественно постукивая, катят по проселку; время от времени раздается чей-то возглас и мягко прокатывается над полями-лесами, подобно весеннему кличу пробуждающейся любви и материнства.

По дорожной колее неспешно бредет большущая майка. Крупная синяя жучиха пойдет, пойдет и остановится; может, подыскивает местечко, чтобы отложить яйца, а может, майка только что выбралась из-под земли в этот удивительно прекрасный мир, краше которого и вообразить себе невозможно. Вполне вероятно, что у этой синекрылой красавицы есть какие-то свои жизненные планы или мечты, которыми майка никогда ни с кем еще не делилась, да и не поделится.

Во всяком случае, она решает тронуться в путь — на свою беду.

Высоко в небе неподвижной точкой замерла пустельга, внимательно приглядываясь к пробуждающимся после зимней спячки насекомым; пожалуй, она и не заметила бы майку, замри та на месте. Но незадачливая майка бредет по дороге, а пустельга одним махом спускается как бы этажом ниже и опять повисает в воздухе.

Майка ковыляет как ни в чем не бывало.

Пустельга в свою очередь приспускается еще ниже.

Лучи солнца ложатся косо, и птица не отбрасывает тени, которая могла бы предостеречь жука.

Майка по-прежнему не спеша бредет по дороге, затем взбирается на край придорожной канавы: здесь, на возвышенности, больше света и тепла.

«Куда бы теперь податься?» — размышляет майка.

А пустельга складывает крылья и камнем падает вниз. Почти у самой земли крылья мягко расправляются, тормозят падение; птица выпускает когти, смыкает их — и с земными заботами майки покончено.

Солнце заливает мир безмятежным сиянием.

Травы молча набирают силу, бутоны раскрываются цветами, проросшие зерна разворачивают на поверхности земли робкие ростки и как бы взывают к своим пока еще чахлым и бледным отпрыскам: «Ну как, удалось вам пробиться? Теперь ваше дело — не сводить глаз с солнца, а мое — заботиться о вашем пропитании».

Жизнь идет своим чередом.

А вот для крапивы подобные материнские заботы уже позади. Она вымахала довольно высоко, налилась ядовитым зеленым соком и стоит на страже садов-огородов, словно зная, что, пока гусята еще не вывелись, она может позволить себе покрасоваться. Ведь потом придет кто-нибудь из женщин и серпом подсечет молодые крапивные побеги, потому что для гусят это — наипервейшее лакомство.

Но для этого еще не приспела пора.

Старая хозяйка в то утро спала крепким сном, а пробудилась от такого ослепительного сияния, что в постели было не улежать ни секунды.

В тот же миг перед ней возникли грабли, мотыга, мешочки с семенами — неизменные спутники оживленных хлопот на грядках. И, вместо того чтобы по своему обыкновению предаться неспешным утренним раздумьям, старушка подхватилась и, не успев опомниться, направилась было в пропитанный весенним благоуханием сад. Однако на крыльце ее подкарауливало нечаянное препятствие.

Перед дверью в ожидании причитающегося им завтрака выстроились все обитатели птичьего двора. Здесь же стоял Шарик, виляя хвостом, что должно было означать: за ночь не произошло никаких чрезвычайных событий, и теперь вполне уместно приступить к завтраку. На ступеньках приставной лестницы мяукала кошка, жалуясь, что она, мол, не решается спуститься из-за этого склочного пса, который вечно ее задирает, а так и с голоду умереть недолго…

Старая хозяйка едва было не рассердилась всерьез, однако бодрящий, напоенный весенними ароматами воздух не дал досаде разыграться; старушка отставила садовый инвентарь в сторону, насыпала птицам корм, а для собаки не пожалела даже такого исключительного лакомства, как ветчинная рулька. Затем хозяйка чуть ли не бегом припустилась в хлев, подоила корову, дала кошке молока и наконец-то устремилась в огород с твердым намерением изничтожить любого, кто посмеет встать у нее на пути.

Но кому было преграждать ей путь?

Шарик — держа в зубах косточку — учтиво проводил хозяйку и улегся в саду подле хижины, поскольку хозяйке явно было не до него. Она озирала огород из конца в конец с видом полководца на ратном поле, который еще задолго до весенней баталии продумал, где разместить артиллерию, где пехоту и где кавалерию; иными словами: где посеять мак, где посадить морковь, петрушку, помидоры, паприку, огурцы, тыкву… А в том, что победа обеспечена, ни генерал по имени тетушка Юли, ни ее верный адъютант Шарик, с наслаждением обсасывающий кость, не сомневались ни на минуту.

И тетушка Юли с такой любовью тянулась к рыхлой, прогретой земле, как, пожалуй, в былые времена — к колыбели сыночка, останки которого покоятся где-то на чужбине, в такой же мягкой и теплой весенней земле.

Солнце припекает, и Шарик уже дважды собирался уйти в тень, но так и лежит, не в силах пошевельнуться. Косточка, хотя мяса на ней не было с самого начала, источает аппетитнейший дух, пес совершенно сомлел от этого запаха и каждой клеточкой своего существа предается сладостной истоме и лени.

Впрочем, вскоре ему приходится раскаяться в этой лености: со стороны смородиновых кустов мягкими прыжками приближается жаба, по всей вероятности, вспугнутая старухой; однако последнее обстоятельство даже не приходит псу в голову. Жаба делает скачок-другой, затем плюхается на брюхо и ползет. Блестящая кожа у нее на горле вздувается и опадает — видно, что жаба тяжело дышит.

Шарик рычит, но зажатая в зубах кость приглушает его рычание.

— Ступай прочь, Унка! — колотит он хвостом по земле. — От одного твоего вида у меня аппетит портится. Даже к такой чудесной косточке душа не лежит.

— Откуда тебе известно, что брюхо у меня горьковатое и едкое на вкус? — моргает жаба.

— Слухами земля полнится… И мать когда-то меня предостерегала…

— Ах, вот как! — ехидно подмигивает жаба, а сама краешком глаза меряет расстояние до собаки и до густого кустарника, где в случае чего можно укрыться. В поведении жабы от прежней вялости и следа не осталось. Она наслаждается солнечным теплом, и в золотистом блеске ее выпуклых глаз мелькает лукавство, словно ей известно, что когда-то, в давние-давние времена собачий предок в отроческом неведении ухватил зубами точно такую жабу. Неокрепшие щенячьи зубы не причинили жабе большого вреда, зато жабьи железы выделили из себя жидкость — едкую, горьковатую, кислую и к тому же нестерпимо вонючую. Выплюнув жабу, щенок вывернул наружу содержимое своего желудка, затем выпил неимоверное количество воды, но даже у воды вкус был горький, и она тоже вызывала рвоту. Собака пыталась отбить этот привкус зеленой травой, но и от травы ее тоже рвало и рвало без конца, уже одной слюной… Стоит ли удивляться, что наш Шарик с бесконечным отвращением смотрит на жабу и не согласился бы к ней притронуться даже по строжайшему хозяйскому приказу!

Но вот знает ли об этом жаба?

Должно быть, кое-что знает, потому что с вызывающей медлительностью ковыляет она под носом у собаки, а Шарик мучается, не в силах подавить отвращение, хотя жаба уже давно скрылась под сенью кустарника.

Однако косточка источает соблазнительный аромат, а жаркие солнечные лучи вскоре испепеляют даже воспоминание о мерзкой жабе.

Шарик временами погружается в короткую дрему, не выпуская кость из зубов, и при этом напоминает старика, уснувшего с трубкой во рту: от блаженства у заядлого курильщика даже слюнка течет во сне.

Блаженствует и Шарик, не замечая, что по тропинке вышагивает кошка, изящно переставляя лапки, — точь-в-точь жеманная деревенская красотка, перебирающаяся через грязь. Кошка внимательно смотрит на спящего Шарика, и устремленный на него кошачий взгляд исполнен такого глубокого презрения, что пес зашелся бы от ярости, если бы видел это. Но, по счастью, он спит и ничего не видит.

Проснувшись, пес чувствует, что все же недурно было бы перебраться в тенек; после минувших пасмурных, прохладных дней невозможно сразу привыкнуть к такому ослепительному сиянию и палящему зною.

Солнце стоит уже высоко. Под его щедрыми жаркими лучами растет и расцветает все живое, а сухие ветки и прошлогодняя листва съеживаются и усыхают еще больше. Достаточно оказалось первого же солнечного утра, чтобы зазеленели все деревья, оделись цветущим убором ветви, хотя эта ранняя зелень напоминает нежную зеленоватую дымку, а белые головки цветов еще не успели сбросить с себя оболочку бутонов.

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 68
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу 21 день - Иштван Фекете бесплатно.

Оставить комментарий