Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, характеризуя эпоху конца XI - начала XIII веков, Русь беспощадно судят за "феодальную раздробленность", а переходя ко времени конца XV - XVI века, те же самые историки проклинают "деспотизм" российского единовластия. А между тем совершенно, казалось бы, бесспорно, что без этой самой "раздробленности" не могла бы создаться самобытная жизнь и культура Новгорода, Пскова, Твери, Ростова, Рязани и т. д., а без "единовластия" все это многообразное богатство не смогло бы слиться в великую общерусскую жизнь и культуру. И, между прочим, эта историческая "диалектика" (единое государство - раздробленность - новое единство и, как правило, "деспотическое") присуща истории всех основных стран Западной Европы, а вовсе не одной России...
Толстой говорит, что для познания истории нужна "любовь". Это звучит вроде бы совсем "ненаучно". Но если под этим понимать приятие тех или иных периодов и явлений русской истории такими, каковы они есть, толстовское слово вполне уместно. Известно превосходное пушкинское требование: "Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным",- то есть принимать его творение в его реальном своеобразии. Это, в сущности, применимо и к исторической эпохе, тем более что Пушкин не раз сближал драму (где "автора" как бы и нет, а есть только поступки и высказывания героев) с "драмой" самой истории и, естественно, с воссозданием этой "драмы" в сочинении историка. Он писал о "падении Новгорода" в противоборстве с Москвой в XVI веке:
"Драматический поэт, беспристрастный, как судьба, должен был изобразить... отпор погибающей вольности как глубоко продуманный удар, утвердивший Россию на ее огромном основании. Он не должен был хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою. Не он, не его политический образ мнений, не его тайное или явное пристрастие должно было говорить в трагедии, но люди минувших дней, их умы, их предрассудки. Не его дело оправдывать и обвинять, подсказывать речи. Его дело воскресить минувший век во всей его истине" (выделено мною.- В. К.).
В этом рассуждении Пушкина вполне уместно будет заменить "драматического поэта" историком. И та "любовь", о которой как о необходимом качестве историка писал Толстой,- это любовь, или, скажем более нейтрально, приятие не Москвы и не Новгорода (тут-то как раз требуется "беспристрастие" в отношении борющихся и имеющих каждая свою правоту сил), а приятие самой великой драмы (или даже трагедии) Истории.
Пушкин и как художник, и как историк обладал этой чертой в высшей степени. В "Борисе Годунове" беспристрастно воссозданы и Борис, и Григорий Отрепьев, и все остальные; столь же беспристрастен Пушкин (о чем уже сказано) и в художественном, и в собственно историографическом воссоздании Петра и его непримиримых врагов.
О несравненном, в сущности уникальном даре и умении Пушкина точно говорит посвятивший свою жизнь познанию его наследия В. С. Непомнящий, исходящий, по его определению, из "фундаментального, основополагающего качества мироощущения Пушкина, а именно: для него бытие есть безусловное единство и абсолютная целостность, в которой нет ничего "отдельного", "лишнего" и самозаконного - такого, что нужно было бы для "улучшения" бытия отрезать и выбросить... Смерти и убийства, измены, предательства, виселицы и яд, трагические разлуки любящих, бушевание разрушительных природных и душевных стихий, крушение судеб, холодность и эгоизм, смертоносное могущество мелочных предрассудков и низменных устремлений - все это буквально наводняет и переполняет мир Пушкина... Почему, невзирая на весь трагизм этого мира, мы обращаемся к Пушкину вовсе не как к "трагическому гению", а как гению света, рыцарю Жизни?.."
Суть в том, подводит итог В. С. Непомнящий, что Пушкин "именно "во всей истине"... "воскрешает" изображаемые события.
Во всей истине...
Если у большинства из нас роль точки отсчета играет какая-то часть истины, понятная нам и устраивающая нас, то у Пушкина такой точкой отсчета является "вся истина", вся правда, целиком, никому из людей, в том числе и автору, персонально не принадлежащая и не могущая принадлежать. Эта "вся истина" и есть солнце пушкинского мира, и вот почему, будучи полным сумрака и зла, он так светел и солнечен. Ведь правда, полная правда дает ясность, то есть верное представление о реальном порядке и реальной связи вещей... Без такого представления... невозможна полная жизнь, в которой человеческий дух только и может находить радость. Мир Пушкина светел потому, что это не хаос, из которого можно извлечь любые комбинации элементов, вызывающие ужас или ненависть, тоску или отрицание ценностей, ощущение бессмыслицы и безнадежности, желание "все утопить" ("Сцена из Фауста") или все перекроить по-своему... (а именно так и подается история России в массе сочинений! В. К); мир Пушкина - это в своем изначальном существе космос... в котором все неслучайно, все неспроста, все осмыслено и по сути своей прекрасно..."11.
Это относится, конечно, вовсе не только к художественным творениям Пушкина, но и ко всему его наследию - в том числе и собственно историографическим сочинениям и заметкам. Но пушкинская традиция, увы, почти не продолжена. В исторических трудах о России весьма редко встречается это "беспристрастие", это приятие истории как она совершалась; выше шла речь о типичных нынешних "проклятьях" по адресу Петра или масонства рубежа XVIII-XIX веков (и это, понятно, только два частных "примера").
И потому, ставя перед собой цель "вывести" русскую литературу из истории, показать, как она рождается из истории, необходимо заняться и непосредственно самой русской историей, или, по меньшей мере, русской историографией,- с целью выявить и выставить в ней на первый план те сочинения, где русское историческое бытие воссоздано объективно, а не подвергается постоянной "критике", "суду" во имя "прогресса" и других отвлеченных и поверхностных "идеалов".
* * *
Размышляя о всецело господствующем критицизме в отношении русской истории - критицизме, нередко приобретающем поистине экстремистский характер,- необходимо уяснить его наиболее глубокую основу.
Обращусь для этого к фигуре Ивана Грозного. Безусловное большинство историков и, далее, публицистов, писателей и т. п. рассматривают его как заведомо "беспрецедентного" и, в сущности, даже попросту патологического тирана, деспота, палача.
- Ордынский период. Лучшие историки: Сергей Соловьев, Василий Ключевский, Сергей Платонов (сборник) - Сергей Платонов - История
- История России. Московско-литовский период, или Собиратели Руси. Начало XIV — конец XV века - Дмитрий Иванович Иловайский - История
- История государства Российского. Том 12. От Василия Шуйского до Междуцарствия. 1606-1612 гг. - Николай Карамзин - История
- Россия. Век XX-й (1939-1964) - Вадим Кожинов - История
- Русь и ее самодержцы - Валерий Анишкин - История
- Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов - История
- Грех и святость русской истории - Вадим Кожинов - История
- Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко - История / Литературоведение
- Полный курс лекций по русской истории. Достопамятные события и лица от возникновения древних племен до великих реформ Александра II - Сергей Федорович Платонов - Биографии и Мемуары / История
- Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова - Сергей Васильевич Максимов - Прочая старинная литература / История