Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следующая встреча в квартире Макса прошла гораздо веселее. Старший лейтенант принес холодные закуски и пирожные, и уже после первой бутылки вина выяснилось — для Терезы это, естественно, отнюдь не было неожиданностью, — что старший лейтенант и актриса находились между собой в гораздо более доверительных отношениях, чем они оба пытались показать в прошлый раз. Тем не менее актриса все еще немного стеснялась и вскоре опять заговорила о своей матушке, которая хотя и не приедет сюда на Рождество, но в Вербное воскресенье заедет за ней и увезет в Вену. Позже, когда их небольшая компания сидела в кофейне и комик из ее труппы, приветливо помахав им рукой, крикнул: «Привет, змеючка!» — она лишь холодно кивнула и проронила: «Что этот нахал себе позволяет!»
Вскоре после этого Тереза попросила возлюбленного все же отказаться от этих встреч вчетвером, — мол, ей приятнее быть с ним наедине. Польщенно улыбнувшись, он, однако, тут же помрачнел и поначалу мягко, а потом все более энергично стал упрекать Терезу в «высокомерии» и «вздорности». Она всплакнула, вечер был безнадежно испорчен. И когда несколько дней спустя старший лейтенант со своей подружкой вновь постучался в дверь Макса, Тереза в глубине души даже обрадовалась. Потом, уже в трактире и во время всех последовавших посещений этого заведения, она казалась если не самой веселой, то самой оживленной не только в их маленькой компании, но и в более многочисленной, часто собиравшейся за их столом.
20Зима наступила поздно и сразу обрушилась на город обильными снегопадами. Все вокруг покрылось приятным пушистым белым одеялом. И когда в результате заносов начались перебои на железной дороге, Терезу охватило чувство умиротворения и безопасности — она впервые осознала, что в глубине души все время испытывала страх перед внезапным появлением Альфреда.
Снегопады прекратились, наступили по-зимнему солнечные дни, и по воскресеньям Тереза с Максом отправлялись на лыжные прогулки в горы — в Берхтесгаден и на озеро Кёнигзее. Сначала вдвоем, а потом и в обществе других офицеров и их подружек, которые почти все принадлежали к миру театра. Макс не ревновал, когда в прокуренных залах трактиров, потягивая горячий пунш, его приятели не особенно строго соблюдали правила приличия по отношению к Терезе.
Ночь с первого на второй день Рождества Тереза и Макс провели в гостинице на берегу Кёнигзее. А когда на следующий день она сняла лыжи перед своим домом и, с некоторой тревогой ожидая недовольства матери, поднялась по лестнице, та с явной укоризной молча протянула ей заказное срочное письмо, грозно заметив, что оно пришло накануне вечером. Тереза узнала почерк Альфреда. Еще не вскрыв конверт, она догадалась о содержании письма, поэтому прочла его без особого удивления. Альфред писал, что испытывает глубочайший стыд из-за того, что некогда потратил на нее свои лучшие чувства, и всем сердцем желает ей с господином лейтенантом обрести то счастье, которое он, Альфред, не был в состоянии ей дать. Относительно спокойный тон письма сначала заставил Терезу устыдиться. Но после минутного уныния она облегченно вздохнула и обрадовалась, что ей не придется больше ни к чему принуждать себя. Теперь ее можно было увидеть вместе с возлюбленным повсюду — и в театре, и на катке, наконец она стала даже принимать от Макса небольшие подарки: тоненькую цепочку с медальоном, которую всегда носила на шее, полдюжины носовых платочков и пару домашних туфель из красной кожи с белыми звездочками — точно такие же иногда надевала во время спектакля подружка старшего лейтенанта, — подарки, которые она прежде решительно, чуть ли не оскорбленно отвергала.
Вскоре после Нового года Тереза повстречала перед домом лейтенанта свою давнишнюю приятельницу Клару, возвращавшуюся домой с катка. Они поздоровались, и Клара начала с ходу, словно только и ждала этого случая, осыпать Терезу упреками не за перемены в ее образе жизни, а за ее опрометчивость.
— Разве тебе на пользу, что о тебе столько говорят? Посмотри на меня. У меня уже четвертый любовник, а никто ни о чем не подозревает. И даже если ты теперь станешь на всех углах трубить о своей невинности, тебе никто не поверит.
Она со смехом пообещала Терезе навестить ее в ближайшие дни и подробнее рассказать о своих похождениях — просто давно уже язык чешется. Тереза глядела вслед убегающей приятельнице со смешанными чувствами, самым острым из которых было ощущение полного одиночества. Это ощущение возникало у нее всякий раз, когда кто-нибудь делал вид, что относится к ней особенно искренне и доверительно.
Письмо Альфреда — вроде как прощальное — оказалось отнюдь не последним. Несколько недель он молчал, но потом вдруг стали приходить письма, написанные в совершенно другом тоне — с упреками и оскорблениями, причем Альфред употреблял непристойные слова, которые заставили ее покраснеть от стыда. Она решила, что новые письма бросит в огонь, не читая, но потом несколько дней писем не было, она не на шутку встревожилась и успокоилась, лишь когда пришло очередное письмо. Сама Тереза ему не ответила ни слова. После того как она получила примерно дюжину таких писем, их поток прекратился. Зато в одном из очень редких сообщений, которые ее брат посылал домой, описывалась их случайная встреча с Альфредом на улице: тот был в прекрасном настроении, весьма элегантно одет (что брат особо подчеркивал) и превосходно выглядел. Теперь злобные письма Альфреда стали казаться ей лживым комедиантством, она бросила их в печь и посмотрела, как они медленно превращались в пепел.
Визит Клары заставил себя долго ждать. Лишь в конце февраля, когда снег уже начал таять и сквозь открытое пополудни окно в комнату Терезы стал залетать первый весенний ветерок, приятельница явилась. Но вместо того, чтобы поведать о своих любовных похождениях, как было обещано, она объявила, что помолвлена с одним инженером, что ее болтовня при той встрече была лишь ребячливым хвастовством, вызванным нерешительностью жениха, и что она рассчитывает на то, что Тереза никогда и никому не проболтается. Потом Клара стала расхваливать своего жениха и тихое счастье, ожидающее ее в маленькой горной деревушке, куда его переводят руководителем строительства на железной дороге. Просидев меньше четверти часа, она на прощанье наскоро обняла Терезу, так и не пригласив ее на свадьбу.
21В эти обманчивые предвесенние дни Тереза без особого сожаления почувствовала, что ее нежность к Максу мало-помалу начала улетучиваться, а пустота и безысходность ее существования становятся все более тягостными. В лечебнице, где содержался ее отец, она не появлялась уже несколько месяцев. Удобным предлогом для столь небрежного отношения послужило замечание младшего ординатора по поводу ее последнего визита: мол, отец не получает ни малейшего удовольствия от ее посещений, а вот для нее образ отца будет меняться только в худшую сторону и воспоминание о нем, которое должно остаться утешительным и уважительным, превратится в мучительное и жуткое и станет преследовать ее всю оставшуюся жизнь. Однако неожиданно пришло извещение из лечебницы о том, что состояние подполковника заметно улучшилось — при этом заболевании такое иногда случается — и что он выразил желание вновь повидаться с дочерью. Тереза придала этому известию куда большее значение, чем оно имело, вообразив, что, может быть, от слов или даже от самого голоса отца на нее снизойдет утешение, просветление или хотя бы успокоение. И вот в один из пасмурных дней, когда дул фен, она пешком отправилась в лечебницу по полевой дороге, размытой грязными ручейками талой воды, в тяжелом, однако не безнадежном настроении.
Войдя в крохотную, похожую на тюремную камеру комнатку отца, она застала его сидящим за столом, заваленным картами и книгами, каким частенько видела его в прежние времена, и он обернулся к дочери, бросив на нее прежний взгляд, в котором светились разум и даже радость жизни. Но едва этот взгляд остановился на Терезе — узнал он ее или нет, этого она так и не поняла, — как его лицо страшно исказилось, пальцы судорожно сжались, и он вдруг схватил один из толстых томов, словно хотел швырнуть его в голову дочери. Санитар бросился к нему и отнял книгу. В ту же секунду в комнату вошел врач, младший ординатор; обменявшись быстрым взглядом с Терезой, он сказал:
— Это ваша дочь, господин подполковник. Вы хотели ее видеть. И вот она здесь. Вы наверняка собирались ей что-то сказать. Да успокойтесь же, — добавил он, поскольку санитар никак не мог справиться с разбушевавшимся безумцем.
Подполковник высвободил и поднял вверх правую руку, повелительным жестом указав дочери на дверь. А поскольку Тереза не тотчас подчинилась, в его взгляде появилось такое грозное выражение, что врач, приобняв Терезу за плечи, постарался побыстрее выставить ее из комнаты. Санитар немедленно запер за ней дверь.
- Фрау Беата и ее сын - Артур Шницлер - Классическая проза
- Тереза Дескейру - Франсуа Мориак - Классическая проза
- Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник - Фридрих Шиллер - Классическая проза
- Бен-Гур - Льюис Уоллес - Классическая проза
- Зеленые глаза (пер. А. Акопян) - Густаво Беккер - Классическая проза
- Золотой браслет - Густаво Беккер - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть вторая - Максим Горький - Классическая проза
- Онича - Жан-Мари Гюстав Леклезио - Классическая проза
- Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя - Классическая проза