Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На перемену в поведении птицы собравшиеся отреагировали яростными криками. Толпа отхлынула от меня как от прокаженного. Хозяин птицы, бросив свою тележку, побежал куда-то. В конце улицы уже показалось несколько фигур в землисто-бурой униформе. Торчавшие вверх раструбы ружей делали их похожими на бродячий духовой оркестр.
Если я в чем-либо и нуждался сейчас, то только не во внимании официальных лиц. Бережно перевернув умирающего на бок — его только что опять согнуло наподобие лука, — я энергично врезался в толпу. Большинство горожан шарахнулись в стороны, но чьи-то лапы все же попытались ухватить меня за одежду, и я не без удовольствия врезал их обладателю под ребро. Как же! Так я вам и дался, зверье бездушное!
В последних рядах толпы я наткнулся на приземистого малого, мусолившего щербатым ртом здоровенный ломоть чего-то съедобного. Голодным он не выглядел, а значит, вполне мог поделиться со мной. Походя щелкнув его по носу, я завладел этой незавидной жратвой, что вконец распалило собравшихся.
Но я уже быстро свернул в ближайший переулок, нырнул под низкую, облупленную арку, попетлял между громадами домов и оказался на совершенно пустой окраинной улочке. Отсюда и до ближайшего хода в клоаку было недалеко.
Как говорится, я оказался на прежних позициях.
Вновь сидя в сырой и зябкой норе, я раздумывал над планом побега из города.
Канализационная сеть, приютившая меня, скорее всего выходила за пределы стен. Но горожане были бы лопухами, оставив этот путь без контроля. А на лопухов они непохожи — укрепления, которые я видел, могли возвести только весьма педантичные и предусмотрительные люди. Недаром ведь главный коллектор, в который я все же заглянул однажды, с обеих сторон заканчивался тупиками, а стоки уходили неизвестно куда.
Летать, а тем более прыгать наподобие блохи я не умею. Остается либо лезть на стену, либо прорываться в ворота. Ведь должны же их открывать когда-нибудь. Калитку я в расчет не беру — скорее всего она ведет во двор прикрывающего ворота форта. Иначе ее охраняли бы надлежащим образом.
Интересно, а что ждет меня за стенами? Ведь неспроста они поставлены. Против добрых соседей такие бастионы не возводят. Кем мог быть человек, пытавшийся установить со мной связь? (Вопрос о том, как ему удалось меня выследить, пока опустим.) Не тайным ли лазутчиком тех, кто спит и видит эти стены разрушенными, а город лежащим в руинах?
Великие боги, сколько миров я прошел, и даже в самом ничтожном из них кипели гибельные страсти-мордасти, кто-то против кого-то постоянно воевал, плел интриги, сколачивал союзы и составлял заговоры. Люди разных рас и верований, захлебываясь в чужой и собственной крови, делили власть, богатство, землю, воду, женщин (кое-где наоборот — мужчин), скот, символы веры, источники знаний и рыбные промыслы. Как говаривал когда-то один хорошо знакомый мне правитель-поэт, впоследствии сваренный сыновьями в котле с кобыльим молоком:
С тех пор как люди получили разум,
Вселенная утратила покой.
Самоубийц и каннибалов разом
В своих друзьях я узнаю порой.
Почти во всех мирах Тропы, вне зависимости от того, кем они были населены раньше, я встречал себе подобных — людей, зачастую давно утративших привычный человеческий облик, но, бесспорно, принадлежащих к одному биологическому виду. Неистребимые, как тараканы, свирепые, как крокодилы, прожорливые, как саранча, они проникли всюду и обжились в местах, для жизни, казалось бы, совершенно не приспособленных. Куда-то они приходили как завоеватели, куда-то — как слуги, куда-то — тайком, как воры, и везде после этого гибли древние цивилизации, вымирали аборигены, выгорали леса, исчезало зверье, земля сотрясалась от грохота сражений, а воздух — от плача вдов и сирот. Другой мой приятель, нищенствующий философ-самоучка, на склоне лет провозгласивший себя мессией и кастрированный восторженными последователями, проповедовал: «Братья мои кровные, звери с человечьим ликом и змеиным нутром! Горе земле, что носит вас, и позор небесам, взирающим на дела рук ваших. Все меняется в этом мире, но только вы никогда не станете другими. Скорее волки примутся щипать траву, чем вы обратитесь к благу и милосердию. Говоря: „человек“, я говорю: „зло, порок и гибель“. Прозрейте и опомнитесь, пока не поздно. Уйдите из жизни добровольно. Освободите природу от себя и детей своих».
Уж и не помню, сколько раз я оказывался замешанным во всякие свары, вольно или невольно примыкая к одной из сторон, и всегда потом убеждался, что труды мои оказывались бесплодны, а нередко и вредны. Народ, сбросивший чужое ярмо, только о том и думал, на кого бы его надеть снова. Победившие рабы превращались в рабовладельцев, гонимые — в гонителей, униженные и оскорбленные — в торжествующую чернь.
И вот с некоторых пор я зарекся вмешиваться в любые конфликты, даже если их мотивы были внешне как бы очевидны. Как разобраться, кто был прав в свое время — Рим или Карфаген, гвельфы или гиббелины, исмаилиты или иммамиты? Уж если людям и нравится крошить себе подобных в лапшу, пусть делают это без моего участия. Я — пас! Отныне и во веки веков.
Наверное, единственное, что люди так никогда и не научатся контролировать, — это сны. Невозможно вызывать их по заказу или воспрепятствовать их явлению.
Вот и ныне, едва я уснул, как из небытия вернулись полузабытые лица, вновь я ласкал свою давно погибшую возлюбленную, беседовал с теми, от кого уже не осталось и праха, вновь простые человеческие чувства заставляли сжиматься мое сердце, я был таким же, как и прежде.
А потом все рухнуло в бездну, одновременно и беспросветно мрачную и переполненную скрыто кипящей недоброй мощью. Родившаяся там черная молния пронзила меня и, испепелив, унеслась вдаль. Я утратил способность видеть и слышать и уже в этом состоянии осознал, что был поражен вовсе не молнией, а тем самым сверхъестественным Звуком, однажды уже забросившим меня в неимоверную даль. Я вскочил и, двигаясь на ощупь, попытался отыскать дорогу наружу.
Стен вокруг меня не было! Я метнулся сначала в одну, потом в другую сторону, но тут же заставил себя замереть на месте. Если вновь произошел катаклизм, похожий на тот, что застал меня в Леденце, неизвестно еще, где я могу оказаться — может быть, на краю пропасти или посреди бездонной топи.
Постепенно в моих глазах стало светлеть, словно вокруг разгоралась ранняя тусклая заря. Меня окружало нечто похожее на редкий туман или взвешенную в воде легкую муть. Никаких признаков тверди или хляби не просматривалось. Так, наверное, выглядел мир до начала творения. Туман уплотнялся, формируя нечто похожее на человеческую фигуру, с ног до головы закутанную в серый саван. Могу поклясться, я уже где-то видел ее. Никак не реагируя на мое присутствие, призрак, словно гонимый ветром сгусток дыма, проплыл мимо и смешался с другими тенями, окружавшими меня. Из пустоты раздался голос — гулкий, далекий, неразборчивый. И тут же мутное сияние угасло, я услышал монотонный стук капель, одна из которых не преминула скатиться мне за шиворот, а мои ладони коснулись осклизлого холодного камня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- «Если», 1998 № 10 - Журнал «Если» - Научная Фантастика
- Вспышка справа! - Альба Тенгра Джез - Космическая фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Черный Ферзь - Михаил Савеличев - Научная Фантастика
- Вспышка - Роджер Желязны - Научная Фантастика
- Щепки плахи, осколки секиры. Губитель максаров - Юрий Брайдер - Научная Фантастика
- Искусственный мозг - Александр Рудазов - Научная Фантастика
- Машина, записывающая сны - Александр Рудазов - Научная Фантастика
- Наблюдатель - Роберт Ланца - Научная Фантастика / Разная фантастика
- Сепаратная война - Джо Холдеман - Научная Фантастика
- Лес Ксанфы - Юрий Брайдер - Научная Фантастика