Форма входа
Читем онлайн Избранные сочинения в пяти томах. Том 3 - Григорий Канович
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
– Я, отец, не могу без любви.
– А без денег можешь?
И то сказать – зачем ему, бродяге, перекати-поле, деньги? Профинтит, растранжирит, прокутит в корчме с какой-нибудь податливой девицей, и снова за свои куплеты, за свои стишки, за свои скабрезные побасенки. Если хорошенько пораскинуть мозгами, то он, Эзра, такой же бедняк, как местечковый нищий Авнер Розенталь, только тот не строит рожи, не кривляется, не поет на площади и получает свое подаяние тихо и без помощи девиц. Конечно, народ слушает Эзру и со смеху помирает, народ в ладоши хлопает, народ охает от удовольствия. Так ведь народ непривередлив, как воробей. Народ всегда трет глаза, но ничего не видит. Уж если тебе так хочется потешать его, то лучше пойди в сваты. Сваты и обуты, и одеты, и крыша у них над головой. А у этих, скоморохов, пересмешников, певцов, что? Голая задница! Прореха на прорехе! И в кого он только такой уродился. Мать Лея была серьезной женщиной, сама не шутила и чужих шуток не любила. Да и он, Эфраим, если и засмеется, то только в самый веселый еврейский праздник Пурим. Когда праздник, не грех и посмеяться. Только уж больно редки они, эти веселые еврейские праздники. Столько лет – да что там лет – столетия протекли на земле, а праздников веселых у евреев всего ничего. Потому, наверное, у Эзры такая тяга к чужим праздникам, к чужому веселью.
Господи, думает старик Эфраим, как бы я был счастлив, если бы ты даровал мне хоть одного сына глухонемого или калеку. Жил бы он со мной со дня рождения до смерти, и ни в чем бы я тебя не упрекал. Зол ты на нас, Господи! А все оттого, что сам беден. Ты при нас, в дни нашей молодости, богаче был, чем при них, при наших детях. Ты просишь у них подаяния-послушания, сыновней любви, доброчиния, а что они тебе подают? Стрельбу в губернаторов, кривлянье на площадях и в коровьих хлевах, отречение от родителей и родного дома. Если дать им волю, они и вовсе превратят тебя, Господи, в нищего – в Авнера Розенталя, погорельца.
Эфраим чувствует, как в нем подпольной мышью шебуршит неприязнь к сыну, к его странной и молчаливой подруге – радость встречи отравлена, словно в медовый напиток взяли и подсыпали какой-нибудь отравы. Грех так думать, но уж милей одиночество, беседы с козой-пророчицей, с преданными друзьями Шмуле-Сендером и нищим Авнером, чем с собственным чадом, которое всякий раз без стеснения приводит в родительский дом кого попало. Еще, чего доброго, потребует, чтобы Эфраим уступил ему кровать, на которой он, поскребыш Эзра, был зачат, на которой – прости и помилуй, Господи, – они когда-то лютовали с Леей, ту самую кровать, которая и сегодня, когда ночи такие беспросветные и Эфраим так бесстыдно стар, нет-нет да обернется облаком, воздушной волной, выбрасывающей его из возраста, из угасшего тела, из черного отчаянья и несущей его в рай, к вечному блаженству, оплаченному изнурительным трудом: за каждый миг любви – по камню на местечковой мостовой, по булыжнику на тракте.
Эзру настораживает молчание отца. Данута поправляет шляпу, раздувает, как гончая, ноздри, картинно подбоченивается, смотрит на старика, как на пугало.
– Ты чем-то, отец, недоволен?
Эфраим молчит, сверлит поскребыша Эзру и Дануту недобрым взглядом, потом оборачивается и спрашивает:
– Ты что-нибудь про Гирша слышал?
Поскребыш Эзра медлит с ответом. Ему не хочется расстраивать отца. Младший брат еще в Жослах прочитал про среднего брата в газете. Попался бедняга! Теперь ему худо будет, худо. Но Эзра ничего не скажет старику. Вот про Шахну – пожалуйста! Эзра знает, что Шахна работает в какой-то важной канцелярии, что денег у него – куры не клюют. Но Эзру не интересуют ни канцелярии, ни большие деньги. Было бы только на похлебку, и ладно. Эзра – человек другого пошиба. Он – бродяга, скоморох, акробат, фокусник. Сегодня он – царь Давид, а завтра – маран, мученик, изгнанник. Сегодня – храбрый Бар-Кохба, а завтра – египетский фараон, не отпускающий на родину детей израилевых. В мире Эзры нет ни губернаторов, ни жандармов, а только зрители. Алле оп! Зрители! А у зрителей только один царь, один кумир, один владыка – тот, кто их забавляет, кто помогает им забыться и забыть. Алле оп! Забыть о том, кто они – счастливые или несчастливые, гонимые или любимые, литовцы или русские, евреи или поляки. Алле оп! А для того чтобы люди забыли о сегодняшнем дне, о своих сегодняшних язвах, есть одно-единственное средство – вранье, потешное, душераздирающее, бесконечное, безудержное вранье. От вранья люди добреют, от правды ожесточаются. От вранья на душе праздник, от правды в глазах – ночь и мрак. Правда еще никого не осчастливила в жизни, а вранье на время отдаляет несчастья. Пусть на миг, пусть на час, пусть на один день. Зачем уставшим от правды, измучившимся от сегодняшних язв говорить правду, а значит, прививать новую язву, зачем?
Эзра понимает, о чем хочет узнать отец. Видно, и сюда, до Мишкине, уже докатилась печальная весть о Гирше.
Но Эзра не для этого приехал, чтобы пересказывать ему то, о чем пишут эти скучные, эти поносные, эти одинаковые, как коровьи лепешки, газеты.
Гирш – дурак! Стрелять в губернаторов – это все равно что палить в помойных мух.
Вечные мухи над вечными помоями!
Уложишь одного губернатора – прилетит с помойки другой.
Сейчас в каждой газете встретишь их фамилию: «Дудак… Допрос Дудака…»
Одно счастье, что в деревнях и местечках все знают его как Эзру. Просто Эзра, без всяких добавлений. «Выступает Эзра! Песни, сценки, фокусы, анекдоты!»
А что, если бы зрители знали его фамилию?
Со всех сторон посыпались бы неприятные вопросы:
– Послушайте! Гирш Дудак – ваш брат?
– А правда, что он стрелял в генерал-губернатора отравленными пулями?
– А дети у него есть?
– А как вы думаете – то, что он его не убил, а ранил, для евреев хуже или лучше?
Уж лучше в Российской империи состоять в родстве с раненым губернатором, чем со здоровым арестантом. Какого черта братец вляпался в это шумное, в это неприбыльное, в это пропащее дело?
– Ты что-нибудь о Гирше слышал? – теперь уже Эзру спрашивают только глаза Эфраима.
Эзра медлит с ответом. Воздух в доме накаляется до предела, уже дымится перо на шляпе у Дануты – спутницы (спутницы ли?) Эзры, багровеют щеки Эфраима, да и сын-поскребыш тыльной стороной ладони смахивает пот – соленый осадок его раздумий.
– Братья сами по себе, я – сам по себе, – увиливает от ответа Эзра.
Эфраим кряхтит от недовольства. Чтобы так ответить, не надо быть ни братом, ни сватом. Эзра что-то знает, но скрывает от него. Все скрывают. Даже Шмуле-Сендер. Слабые люди, они думают, будто и он, Эфраим, такой же, как они.
– Лучше я тебе, отец, байку расскажу.
Эзра уже жалеет, что послушался Дануты и заехал к старику. Могли проехать мимо, как проезжали десятки раз, могли заночевать в заезжем доме (в Видукле за ночлег берут копейки). Но Данута заупрямилась: хочу видеть твоего отца, ты столько о нем рассказывал. И Эзра уступил.
Желая во что бы то ни стало избежать вопросов отца о Гирше, угодившем за решетку, поскребыш Эзра принимается рассказывать одну из своих баек, которыми он тешит честной народ на ярмарочных площадях и в хлевах.
– Жили-были два соседа, – начинает Эзра. – Один бедный, другой богатый. Пришел бедный к богатому и говорит…
– Ты что-нибудь слышал про Гирша? – вставляет Эфраим.
– И говорит: «Сосед, одолжи мне серебряную ложечку. К моей Брайне жених приезжает. Хочу, чтобы он помешивал чай не оловянной ложечкой, а серебряной».
– Говорят, он стрелял в генерал-губернатора.
– Через две недели бедный возвращает богатому серебряную ложечку с такими словами: «Больше одолжаться не буду. Она родила…» – «Кто – она?» – спрашивает богатый сосед. – «Серебряная ложечка другую ложечку родила. Теперь у меня, сосед, будет своя». Выслушал его богатый и говорит: «А может, тебе серебряная подставка нужна? Только ты вернешь мне две – ту, что я тебе одалживаю, и ту, что родится. Ладно?» – «Ладно». Богатый ждет, когда бедный принесет две серебряные подставки.
– И я жду, Эзра, – говорит Эфраим.
– Наконец бедный прибегает в слезах, бьет себя кулаком в грудь и приговаривает: «Горе! Горе, сосед! Умерла!» – «Твоя дочь умерла?» – «Нет… Твоя серебряная подставка… умерла при родах…» – «Ты что, дурак, городишь? Слыханное ли дело, чтобы серебряные подставки умирали?» – «А в этот вздор, который тебе выгоду сулил, ты же верил, почему же ты не веришь в правду, которая принесет тебе убыток?»
– Все? – злится Эфраим.
– Все.
Смешно! Смешно! Очень смешно! И то, что ложечка ложечку родила, и то, что серебряная подставка скончалась при родах, и то, что твой брат Гирш вместо того, чтобы сучить дратву и подбивать набойки, стрелял в губернатора, и то, что ты не дочку рабби Авиэзера, а нееврейку в дом привел (сразу видно – христианка, еврейку если увидишь с пером, то только с куриным), и то, что твой отец, Эфраим Дудак, до сих пор жив и что, кроме козы, он никому на свете не нужен. Смешно! Право слово, смешно.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Избранные сочинения в пяти томах. Том 3 - Григорий Канович бесплатно.
Похожие на Избранные сочинения в пяти томах. Том 3 - Григорий Канович книги
- Парк евреев - Григорий Канович - Зарубежная современная проза
- Антихриста - Амели Нотомб - Зарубежная современная проза
- С жизнью наедине - Кристин Ханна - Зарубежная современная проза
- Ураган в сердце - Кэмерон Хоули - Зарубежная современная проза
- Куриный бульон для души. 101 история о женщинах - Марк Виктор Хансен - Зарубежная современная проза
- Материнское воскресенье - Грэм Свифт - Зарубежная современная проза
- Жизнеописание грешницы Аделы (сборник) - Ирина Муравьева - Зарубежная современная проза
- В ожидании варваров - Джон Кутзее - Зарубежная современная проза
- Моя любовь когда-нибудь очнется - Чарльз Мартин - Зарубежная современная проза
- Юный свет - Ральф Ротман - Зарубежная современная проза
