Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тьфу! – Маринка в сердцах топает ногой. – Вы как хотите, а я лучше к родителям на могилу схожу: там и потише, и таких памятников нет, как здесь.
– Да ладно тебе, – одёргиваем мы её. – Прямо бабьих слёз испугалась.
– Сыночка мой, – уже тише всхлипывает Маргарита и гладит землю в каменной раковине на могилке. – Сейчас я тебе прошлогоднюю траву уберу, а потом лето наступит, и новые фиалки вырастут… О-хо-хо, вот так растишь вас, волнуешься, ночами вскакиваешь, а вы потом вперёд нас ложитесь в землю гни-и-ить…
– Да он там и не гниёт, – вдруг из кустов черёмухи вылезает Лёха, который всё это время шарился по кладбищу в надежде хоть чем-то поживиться, так как к Пасхе на могилах оставляют печенье, крашенки и даже мелкие монетки. – Он так проспиртовался, что века два теперь не истлеет.
– А сам-то! – мигом высохли слёзы безутешной матери.
– Я-то? Я – да! – важно согласился Лёха. – Я веков пять лежать буду, археологов какого-нибудь века двадцать шестого пугать.
– О! Не много ли ты себе намерил, Алёшенька?
– Так он не жизни себе намерил, а смерти, – прищурилась на него Марина.
– Какая разница: жизни или смерти? – удивился Лёха. – Главное, что много. От вас и следа не останется, а я целёхонький буду себе лежать. По мне учёные будущего составят портрет жителя России на рубеже второго и третьего тысячелетий. Во как! Не по вам, дуры, а по мне.
– Ну-ну.
– Баранки гну. Тут в Райцентре шумиха была, что некоторые неимущие граждане подхоранивают своих жмуриков в чужие могилы. Денег нет на отдельное место. И случись так, что стали яму копать на чужой могиле без знаков отличия, а там – свежий труп!
– Ой!
– Голый.
– Батюшки-светы!
– Потом просекли, что трупак совсем не свежий, а просто хорошо проспиртованный. Одежда вся и гроб давно истлели, а трупу хоть бы хны: лежит чисто фараон египетский, даже лучше. Мумии-то снаружи бальзамировали, а этот ещё при жизни изнутри себя годами обрабатывал. Ну, горе-могильщики эти дали дёру, а на следующий день сторожа милицию вызвали: мол, лежит на кладбище свежий мертвец, не иначе ночью замочили злодеи какие-то. Эксперт приехал и определил, что трупу уже больше десяти лет, аккурат в середине девяностых помер, но ткани тела при жизни настолько пропитаны спиртом, что он теперь только к следующему веку истлеет. Во как.
– Тьфу! До чего же ты несносный мужик, – машет на него руками Маргарита и совершенно перестаёт плакать. – Вечно мерзость какую-то ввернёшь даже на погосте подле креста!
Мы же при этом по-идиотски смеёмся, а сам Лёха в продолжение всего рассказа что-то жуёт: не иначе упёр-таки нечто съедобное с могил.
– Ещё случай на эту тему знаю, – продолжает он свои «байки из склепа». – Один мужик налегал на бытовую химию. Да так крепко, что простыня, на которой он издыхал после запоя, полиняла от пота и мочи, как от хлорного отбеливателя. А жена его настолько забитой дурой была, что даже элементарной химии не знала, зато где-то вычитала, что после казни Христа осталась некая плащаница, в которую Он был завёрнут, и на ней отпечатались лицо и тело. И вот она с полинявшей тряпкой из-под своего дурака ко всем приставала, всем доказывала, что он, стало быть, тоже был богом или чем-то вроде этого. Он, к тому же, неделю дома мёртвый лежал, пока вдова деньги на похороны искала. Лежал и не разлагался! Да мало сказать, что не разлагался, а ещё и благоухал… цветочным стеклоочистителем.
– Ой, ха-ха-хи-хи!
– Ну, тут вдова окончательно убедилась в божественном происхождении своего супруга. На простынке он отпечатался – раз, мощи его нетленны – два, да ещё к тому же источают аромат цветов райских – три. По всем показателям – святой! Палец ему отрезала и носила с собой, всем нюхать давала. Чуть ли не до Москвы дошла с этой обоссанной тряпкой и пальцем, но её там с поезда сняли и в дурдом определили.
– Все-таки, какие у нас в России бабы несчастные, – смеётся Светка. – До какой степени деградации они доходят с этими несносными мужиками. И это в третьем тысячелетии… С религией воевали-воевали, а теперь такие кандидаты в святые пошли. Сморчок сморчком, а мнит себя божком. И кто знает, может, через сто лет таких в самом деле к лику святых причислят? Как снесут эту «ярмарку женихов», а их тут вон сколько нетленных! И смех, и грех.
– А то бывает, – не утихает Лёха, – что крутые парни при деньгах на кладбище заявятся, присмотрят себе местечко посуше да помягче и выкидывают оттуда всё, что там лежит. Иногда по несколько могил для одного крутого трупака сносят, словно для целого огорода место освобождают. Я ещё в прошлом году после Троицы ездил с Васькой Рожновым и Вадькой Дрыгуновым на кладбище в Райцентре, чтобы цветочками с могил разжиться на продажу…
– Лёшка, как ты не боишься? – недоумевает Маргарита Григорьевна. – Грех же.
– Ой, да ладно! Ты безгрешно прожила, а много тебе за это награды было? Точно так и грешных наказание минует. Всё равно цветы пропадут зазря, а так нам небольшой бизнес будет… И там покойник хорошо сохранившийся прямо на помойке лежал. Тоже, наверно, при жизни ударно мумифицировался. Какая-то тётка пришла могилу родичей навестить, а там вместо их бедненького захоронения – роскошная такая… не могила даже, а что-то вроде… Короче говоря, когда нас ещё в школе в Петергоф возили, там в парке видал такую беседку с мраморными статуями, золочёными оградами да фонтанами. Похоронили, стало быть, там братка какого-то средней распальцовки. Тётка эта мечется, ищет своих, а ей сторож говорит, что иди, мол, на помойке поищи: туда всё барахло свезли. Она нашла какие-то кости, мы ей помогли их закопать в поле за кладбищем. А этот проспиртованный жмурик так на кладбищенской помойке и остался лежать, никому не нужный.
– Ужас! – возмущается Маринка. – Даже у нас такого беспредела нет.
– У нас криминал значительно культурней в этом плане, – соглашается Лёха и указывает рукой на новое кладбище, которое начинается сразу через заросший ольхой овраг от нас. – Они место себе отвели на бывших полях, а в чужие могилы не лезут. Это Волков их так в ежовых рукавицах держит. Он, вишь, в Европах побывал, а там в похоронном деле главное – ничего лишнего и ничего личного…
Тут на новое кладбище стали стремительно съезжаться дорогие машины. Мы аж присели от неожиданности и пожалели, что кроме нас никого не было видно. Надо же было такому случиться, что в этот же день приехал хоронить одного из своих бойцов наш местный криминальный авторитет Константин Николаевич Волков или просто Авторитет.
Авторитет не любил, когда его предавали друзья детства. Он не питал иллюзий насчёт человечества и не считал предательство таким уж злом. Предавать и можно, и даже нужно, но друзья детства – статья особая. Ведь детская дружба самая независимая из всех прочих, потому что складывается в такие годы, когда всякое притворство исключается, когда в сердца ещё не закралась корысть и неискренность. Это только самонадеянным взрослым, в которых со временем превращаются все дети, кажется, что настоящая любовь и дружба – исключительно прерогатива их взрослой жизни, мудрой и опытной. Да, эти «высокие» чувства доступны только взрослому изощрённому (или извращённому) пониманию. А в детстве, когда в людях ещё нет цинизма и пижонства, тебя любят не потому, что ты прокурор или бизнесмен, бандит или безработный; что у тебя есть деньги или нет их; что ты погряз в долгах и проблемах или, наоборот, успешно освободился от них. В детстве друзьям нет дела до таких важных для кого-то достижений или поражений, потому что тебя воспринимают просто как составляющую своей жизни. Такая бесконкретная и вневременная дружба формируется в детской песочнице или в начальной школе. Ты ещё никто: ни отличник, ни двоечник, ни паинька, ни хулиган. Никто. Тебя воспринимают как чистый лист бумаги. И дружат с тобой просто так. Такая безусловная дружба возможна только в детстве, пока дети не выросли и не увязли в сложных хитросплетениях человеческого общества.
Но время изменяет человека, и юношеские мечты уже отвергаются взрослым мужчиной, разве только он не впал в детство. Не меняется лишь человек, который совсем не развивается, не приобретает собственного опыта, его, как и сорок лет назад, кормят и оберегают от жизни родители. А самостоятельная жизнь преподносит события, которые влекут перемены во всём. У людей меняются мнения, мечты, положение в обществе. Но детская дружба остаётся, как память о том райском времени, когда не было ещё ни положения, ни мнения, ни предрассудков о том, насколько вся эта дребедень может быть важна, а были только общие игры.
Детская память крепка, как в никакой другой период жизни. Одноклассников помнишь всех поимённо. Помнишь, кто за какой партой сидел, кто как учился. И помнишь всю жизнь! Это вчерашних знакомых сегодня смутно вспоминаешь, и нет гарантии, что узнаешь при встрече, а друзья детства – это навсегда. Этих вспомнишь всех до единого, даже если разбудят посреди ночи и спросят: кто дрался с тобой на соседней улице, и с кем ты в пятом классе разбил окно в кабинете истории? Пусть уже сто лет не общаешься с ними, а всё равно помнишь их как неотъемлемую часть главного периода жизни – детства.
- Власть нулей. Том 1 - Наталья Горская - Русская современная проза
- Собачья радость - Игорь Шабельников - Русская современная проза
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза
- Бог невозможного - Владимир Шали - Русская современная проза
- Музыка – моя стихия (сборник) - Любовь Черенкова - Русская современная проза
- Состояния Духа - Лора Дан - Русская современная проза
- Поле битвы (сборник) - Виктор Дьяков - Русская современная проза
- Русская комедия (сборник) - Владислав Князев - Русская современная проза
- Закон подлости - Татьяна Булатова - Русская современная проза
- Гармония – моё второе имя - Анатолий Андреев - Русская современная проза