Форма входа
Читем онлайн Тяжело ковалась Победа - Иван Леонтьев
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Пробудился я оттого, что дети тормошили меня и плакали. В трубе сильно гудело. Дамка сидела рядом и выла.
А снизу доносился слабый голос Марии Михайловны:
– Коля, убери собаку.
Я где-то слышал, что собаки воют к покойнику, и испугался. Схватив Дамку, я слез с печки, выскочил в пристройку и на ощупь втолкнул собаку в солому, вроде бы в ее норку.
Земляной пол в избе был ледяным. От холода я задрожал. Прикоснувшись к холодной руке Марии Михайловны, я спросил:
– Вам плохо?
– Ничего… – чуть слышно ответила она и добавила, придержав мою руку: – Ради Бога, не бросай ребят.
– Вы поправитесь, – заплакал я.
– Не плачь, – тяжело дыша, прошептала Мария Михайловна, – затопи печь, а то я замерзла. Выдуло ведь все. Вьюшку-то, наверное, забыл закрыть… Как буря утихнет, вылезайте отсюда, а то с голоду умрете…
Мы давно уже перепутали день с ночью. За водой не выходили – растапливали снег, а печку топили, когда хотели есть или начинали мерзнуть.
Поставив варить картошку, мы сидели возле Марии Михайловны, краснея в багровых отблесках пламени, давали ей пить с ложечки и попеременно своим дыханием грели ей руки.
– Может, кого позвать? – спросил я, боясь, что Мария Михайловна умрет, оставив меня одного с детьми.
– Такая пурга! Куда ты пойдешь? Пусть погода утихнет.
Вьюга еще долго бушевала. Положение становилось безысходным. Мы экономили каждую картошину, съедая ее вместе с кожурой. Голодные, мы залезали на печку и принимались грызть грибы.
– Коля, – услышал я слабый голос Марии Михайловны, – не забудь вьюшку закрыть, а то опять все выстудишь…
Хозяйка мне говорила, что пока над углями вьется синий огонек, трубу закрывать нельзя. Вначале вьюшку надо прикрыть, чтобы тепло не так выдувало, а когда тлеющие угли покроются серым пеплом, тогда уже можно закрыть наглухо.
Слезать несколько раз с печи на ледяной пол, чтобы проверить, прогорели головешки этих суковатых поленьев или нет, мне не всегда хотелось, поэтому я выжидал какое-то время и наугад закрывал трубу, а иногда, заигравшись, и вовсе забывал. Тогда Мария Михайловна очень мерзла. И хотя все это я давно знал, но после ее слов почувствовал жгучий стыд за свою лень.
Буран все не унимался. Растапливая печку, я каждый раз старался положить больше суковатых поленьев, чтобы прогреть избу, и пораньше закрывал трубу, надеясь сохранить тепло.
Так я поступил и на этот раз: поленился слезть и посмотреть, прогорели или нет суковатые поленья, – взял и закрыл вьюшку, чтобы не выдуло все тепло…
Очнулся я на снегу возле пристройки. Рядом со мной хныкала Элла. Гера лежал синий, как покойник. Надо мной было чистое бледно-голубое небо. В голове стучал молот: дук, дук, дук… Голова кружилась, к горлу подступала тошнота. Иногда я открывал глаза, видел кружащееся тарелкой небо и вновь терял сознание. В снегу была отрыта глубокая траншея к дверям пристройки. Вокруг нас суетились соседки и почтальонша. Мария Михайловна лежала в пристройке на своем топчане. Когда мое сознание прорывалось сквозь угар, я слышал отдельные слова письмоноски и хозяйки, но не осознавал их смысл.
– Совсем бы угорели, если бы ты не заглянула, – хозяйка похвалила почтальоншу. – Опоздай – покойников бы выносили.
– Как тебя Бог надоумил? – удивлялась соседка.
– Я только снег у оконца разгребла – разом почуяла, что неладно что-то. И побежала к вам.
Мы долго еще рядком лежали на снегу. К вечеру нас внесли в избу, уложили на пол, подстелив солому, и стали отпаивать молоком. Потом затопили печь, поставили варить картошку и сели возле Марии Михайловны.
– Не тужи! Не дадим помереть, – заверяла письмоноска. – Раз уж твоя смертынька прошла стороной, то теперь не скоро возвернется.
– Весной огород вспашем, – вселяла надежду хозяйка, – картошку посадим, и будешь жить!
– А нет письма-то? – со слабой надеждой спросила Мария Михайловна.
– Не заботься, – отмахнулась собеседница, – как придет, сама принесу. Не гоняй мальца!
Поздним вечером при свете керосиновой лампы мы ели рассыпчатую картошку с молоком. Я несколько раз подливал в миску холодного молока, чтобы не обжечься горячей картошкой.
Вдруг Гера насупился, а потом накинулся на меня:
– Сам ешь! – плаксивым голосом закричал он. – А Дамке?
Я словно проснулся: картошки в чугуне уже не было. Мне стало стыдно. Я, конечно, ел быстрее и больше их, не вспоминая о собачке.
– Мы сейчас ей отнесем, – схватил я кринку, но молока в ней не осталось.
Я собрал все остатки картошки, крошки, выплеснул несколько капель молока, и мы отправились в пристройку. Присев возле норы, куда обычно я заталкивал собачку, мы наперебой стали вызывать нашу любимицу.
– Дамочка, Дамочка, – чуть не плакала Эллочка, сложив на груди ручки.
– Дамка, Дамка, – виноватым голосом повторял я.
– Да-а-амочка, Да-а-амочка, – взывал Гера.
Но собачка не откликалась. Не услышав шороха и не увидев шевеления соломы, я подумал, что она убежала, как только мы перестали ее кормить. Оставив глиняный черепок (на случай, если Дамка прибежит), мы ушли в избу.
На следующий день письмоноска принесла «за так» пол-литровую банку топленого масла и велела Марии Михайловне пить по ложке натощак, а через пару дней пришла с общипанной курицей, сварила ее в чугуне, напоила Марию Михайловну бульоном и наказала пить его по стакану три раза в день.
Хозяйка притащила на салазках мешок крупной картошки, и мы зажили.
Мария Михайловна выпила куриный бульон, мясо досталось нам, а косточки мы отнесли Дамке, где стоял черепок с замерзшим молоком и картошкой.
Пурга улеглась. Погода установилась тихая, морозная, солнечная.
Выпив половину масла, как советовала почтальонша, Мария Михайловна медленно начала набираться сил: она уже поднималась с топчана и бродила по избе, а спустя несколько дней уже топила печку и готовила еду.
Я без особого желания пошел в школу, а Элла и Гера остались у Марии Михайловны на посылках.
Каждый вечер Мария Михайловна вздыхала, вспоминая мужа, и печалилась, что долго нет ответа.
– Жив ли он? – задавала она этот горький вопрос. – Значит, что-то неладно с ним, – сокрушалась она.
Перед Днем Красной армии Мария Михайловна решила навести порядок в избе и в пристройке. Она складывала кучнее разбросанную солому, я расчищал проход от снега, а Гера и Элла подбирали в кучку разные веточки и палочки. Неожиданно Мария Михайловна ойкнула и с опаской взглянула на нас. Мы все подбежали к ней, ожидая что-то увидеть.
Мария Михайловна поняла, что без объяснений не обойтись, и подняла пласт соломы:
– Дамка уснула, дети.
Я увидел нашу любимицу, с пучком соломы в согнутых передних лапках. Было такое впечатление, что она цеплялась за солому, пытаясь выбраться из норы. Мне казалось, что она вот-вот подпрыгнет и, радостно повизгивая, будет стараться лизнуть нас своим шершавым язычком.
– Ой! – испуганно выдохнула Эллочка.
– Тихо, – сказала Мария Михайловна.
Гера начал тыкать меня кулаком в бок и приговаривать:
– Жадина! Жадина! Это ты съел ее картошку…
Дамку было жалко, но когда я ел ту картошку, она уже уснула.
– Когда она проснется? – спросила Эллочка.
– Тихо. Пусть спит, – ответила Мария Михайловна.
На улице с каждым днем становилось теплее. Снег на солнце становился водянистым.
Восьмого марта к нам пришла почтальонша. Из кармана у нее торчала бутылка красного вина, под мышкой – круг конской колбасы, а в руке она держала банку топленого масла.
Выпив почти все вино сама, она несколько раз поздравляла Марию Михайловну с праздником и на все лады расхваливала ее за стойкий ленинградский характер. Она много раз принималась ее целовать, что-то начинала говорить, обнимала, объяснялась в любви – и наконец призналась, что в тот день, когда откапывала нас и откачивала, приходила с извещением.
– Вот только сказать тогда не решилась: слаба ты была, Мария, – призналась письмоноска.
– Ты это о чем? О каком извещении? – насторожилась хозяйка.
– Да о справке об этой! – отмахнулась почтальонша.
– Говори толком! Что ты душу терзаешь?
– Да о похоронке я, будь она проклята…
– Что ты говоришь?! – закричала Мария Михайловна. – Нет! Не-е-ет! Не может бы-ы-ыть!!!
– Вот! – хлопнула письмоноска рукой по столу, махнув извещением. – Если бы не она… Угорели бы! Сердешная-я-я! – перешла на рев почтальонша. – Молись! Это Бог вас хранит…
Слез было много.
ТОВАРНЯКИ ШЛИ НА ПРОХОД
Рассказ
Во время Отечественной войны много ребят из блокадногоЛенинграда учились в Ленинградском техникуме точной механики и оптики.
Мы дружили вчетвером: Ваня, Витька, Радик и я. Ванина мать, военврач Ленинградского фронта, отправляя сына в эвакуацию, дала ему адрес своей дальней родственницы. Звали ее тетя Дуся. Летом сорок третьего после осоавиахимовского лагеря мы помогли ей заготовить сено для коровы. За это тетя Дуся выделила каждому из нас по восемь ведер картошки. Зимой сорок третьего – сорок четвертого мы ездили к ней за картошкой два раза в месяц.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Тяжело ковалась Победа - Иван Леонтьев бесплатно.
Похожие на Тяжело ковалась Победа - Иван Леонтьев книги
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Алтарь Отечества. Альманах. Том 4 - Альманах Российский колокол - Биографии и Мемуары / Военное / Поэзия / О войне
- За правое дело - Василий Гроссман - О войне
- За правое дело - Василий Гроссман - О войне
- Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов - О войне
- Мой лейтенант - Даниил Гранин - О войне
- Аврора - Канта Ибрагимов - О войне
- На «Ишаках» и «Мигах»! 16-й гвардейский в начале войны - Викентий Карпович - О войне
- Истоки. Книга первая - Григорий Коновалов - О войне
- Здравствуй – прощай! - Игорь Афонский - О войне
