Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мария почти не изменилась, но вся равномерно и едва заметно уменьшилась, как бы стаяла. Лицо ее покрылось сетью тонких морщинок, они то пропадали, то снова появлялись, когда она смеялась или говорила, виски посеребрила седина, хотя густая волна волос надо лбом была все еще черная и блестящая, будто влажная. Мария была по-прежнему приветлива и подвижна; преданная детям, не докучала им назойливой и мелочной опекой, столь свойственной добропорядочным и ограниченным мещанкам, которой они маскируют своего рода рафинированное кокетство. Дорош, можно сказать, тоже почти не изменился, только черты его характера теперь проявлялись отчетливее. Он стал еще молчаливее, еще больше ссутулился, усерднее налегал на работу в саду и по дому.
Полной неожиданностью для Зайца были дети.
Несколько лет назад, когда он первый и последний раз был в Шабаце, это была шумная орда, с боем отнимавшая друг у друга привезенные им в подарок игрушки. Комнату заполнила детвора того возраста, когда не угадаешь ни будущего характера, ни выражения лица, ни даже роста. Юные человеческие существа, словно нежная поросль весенней травы, едва проклюнувшаяся из почвы и окрасившая ее в изумрудный цвет. И все, что в них заключено, еще расплывчато, неопределенно и бесформенно.
Теперь все они учатся. Старший, Филипп, — копия отца, высокий, сутулый и молчаливый, но с проницательным, умным взглядом, какого у Дороша никогда не было. За ним шла Елица, двумя годами младше брата. Белокурая, кареглазая, гибкая и сильная, первая «латинистка» в классе, «самая занятная» из всех детей, как утверждала Мария, подметившая в ней еще с пеленок «благородство и твердость во всем». После нее шла пухленькая куколка — Даница, прозванная в семье Цыпленком, гораздо больше склонная к играм, чем к учению, и, наконец, самый младший, Драган, только что закончивший начальную школу.
Мария неутомимо управляла этой четверкой, расходуя большую часть своих сил на удовлетворение их потребностей и прихотей.
Переезд Дорошей в Белград был для Зайца большим приобретением. Теперь у него появилось пристанище, где можно было отвести душу и в зимние месяцы, когда «бездействовала» Сава.
Безоблачное, мирное существование Дорошей омрачали лишь болезни или плохие отметки детей да непредвиденные расходы, столь частые в многодетных семьях. Но это была одна из тех счастливых семей, в которых заботы и неприятности быстро забываются и хорошее настроение составляет основной фон совместной жизни.
Заяц навещал Дорошей каждую неделю, невзирая на снег, ветер или дождь, обычно под вечер, когда хозяин дома возвращался с работы. Все, связанное с этой семьей, было приятно и дорого Зайцу, — приход сюда, часы, проведенные с ними, и даже прощание.
Когда крутой каштановой аллеей он поднимался к площади Звезды и ему открывалась Сава с островами, Земун, Сремская равнина и широкая лента Дуная с его высоким, ярко освещенным северным берегом, напоминавшая врата, ведущие в необъятный мир, он облегченно вздыхал, испытывая чувство сладкого, хотя бы и минутного освобождения от всего того, что он оставил позади, чувство, столь необходимое людям его склада.
Когда же он доходил по улице Толстого до безымянного переулка и видел дом инженера его охватывала истинная радость.
Зимой он обычно сидел у них в кухне, а летом на террасе, — пил чай с Марией и Дорошем. В их доме, обставленном гораздо скромнее, чем его собственный, все было как-то милее, проще и свободнее. И чай здесь казался душистее, и пирожные вкуснее, слова добрее, и часто за столом звучал веселый смех, бесценный человеческий смех, которого никогда не услышишь в доме Маргиты. Приходили дети и выкладывали родителям свои нехитрые школьные огорчения, споры и радости. Мария, всегда оживленная и такая хрупкая рядом со своим добродушным великаном мужем, наслаждалась отдыхом, уронив на стол маленькие натруженные руки.
И почему-то здесь всегда всего хватало и все было возможно, радостно и легко, тогда как там, внизу, в том доме, что назывался его, все было немыслимо сложно и трудно.
Из всех детей Заяц больше всего любил Елицу, как и Мария, хотя она в этом никогда и не признавалась. Однако в первый же год их возвращения в Белград Елица изменилась. После шестого класса гимназии она вместе со школой отправилась на каникулы к морю. Вернулась Елица вытянувшаяся и загорелая, с выцветшими на солнце волосами и каким-то новым взглядом — серьезным и вопрошающим; казалось, сгусток драгоценной переливчатой влаги в ее зрачках собрался в твердый граненый кристалл. Пухлые губы большого рта побледнели и стали тоньше. Исчезла широкая дорошевская улыбка, часто обнажавшая прежде ее белые, безукоризненно ровные зубы; теперь улыбка была редкой, как праздник. Исчезли детские повадки и наивная доверчивость. Она смотрела прямо в глаза, плотно сжав губы, строгая и чужая. И как последний след детства, на ее нежной шее билась жилка возле ключиц, сейчас резче обозначившихся под кожей.
Все эти перемены, конечно, обнаружились не сразу, а приходили постепенно, в течение седьмого класса. Заяц долго ничего не замечал. Мария первая обратила внимание Зайца на происшедшие в ней перемены. И тогда он тоже увидел. Девочка, которую он любил, как своего ребенка, за чьим развитием следил (воображал, что следит!), полностью ушла в себя, отгородилась не только от него, но и от всех домашних и стала смотреть на мир критически и недоверчиво. Только со старшим братом сохранила она близость, но и эта дружба носила строгий и деловой характер. Отныне все устремления юного существа, все его помыслы и мечты перенеслись куда-то в невидимый и неведомый мир. И то, чего раньше в ослеплении любви он не замечал, теперь находило все более очевидные и определенные доказательства.
В сочельник Заяц принес ей в подарок томик стихов известного современного поэта в кожаном переплете, а она, возвращая ему книгу, проговорила сухо и непреклонно:
— Спасибо, дядюшка, не обижайся на меня, пожалуйста, но я не признаю рождественских подарков и не намерена читать подобные книги.
Пытаясь скрыть свое замешательство и растерянность, Заяц хотел было обратить все в шутку, но безуспешно:
— Ну, тогда… оставь ее себе… просто так…
— Как это просто так? Разве я могу ее оставить после того, что я вам сказала?
И Елица положила подарок на стол как чужую, случайно подобранную вещь.
Такой же оборот принимали все разговоры с домашними. Сначала она просто молчала, а потом вдруг выхватывала какое-нибудь утверждение родителей и, препарировав так, что становилась совершенно очевидной его противоречивость и несовместимость частей, после соответствующего скупого приговора, отбрасывала, как разбитый стакан.
В семейном кругу люди обычно думают вслух, в их разговорах, как в мутной воде, смешивается все то неопределенное, половинчатое и неустойчивое, что бродит в голове людей, не находя, как правило, решения в этом переливании из пустого в порожное, решение обычно приносится временем или стечением обстоятельств, то, что называется случаем.
Во время еды, за столом, Елица с холодной безжалостностью обрывала домашних, подвергая их высказывания жестокой критике и беспощадному анализу. Братья вступали с ней в бесконечные дебаты, а Даницу, младшую сестру, она частенько доводила до слез.
Бывало, Цыпленок скажет, растягивая слова:
— Надо бы мне вычистить белое платье…
— Возьми да вычисти, — отзывается Елица.
— Ох, никак за него не возьмусь; завтра надо с классом идти на концерт, а не хочется…
— Не хочется — не ходи.
— Надо, неловко перед классной наставницей и подругами.
— А что за концерт?
Смущенная Даница в растерянности смотрит на сестру:
— Да откуда мне знать, какой он будет, этот концерт?
— Все ты не так говоришь. Дело не в классной наставнице и не в подругах, а в концерте и в тебе. Прежде всего ты должна понять свое отношение к концерту, тогда и решение придет само собой.
— Ах, да перестань же… ты, ты…
Даница отворачивалась, заливаясь краской, и порывисто вскакивала из-за стола.
Отец укоризненно смотрел на Елицу:
— И что ты привязалась к ребенку со своими проповедями?
— Это как раз прямо противоположно проповеди.
Наступало неприятное затишье, и все один за другим начинали подниматься из-за стола.
Теперь такие эпизоды, бурные или более мирные, с участием отца, братьев и сестер, стали постоянным явлением в доме Дорошей. Елица щадила только мать, никогда не проявляя к ней ни капли раздражения, хотя и с ней вела себя сдержаннее и холоднее. А Мария обычно молчала и только слушала, потупив голову, о чем спорили вокруг.
Таковы были внешние признаки перемен, происходивших с Елицей. Глубинный их смысл оставался скрытым, не находя себе ни объяснения, ни названия.
- Собрание сочинений. Т.1. Рассказы и повести - Иво Андрич - Классическая проза
- Чоркан и швабочка - Иво Андрич - Классическая проза
- Времена Аники - Иво Андрич - Классическая проза
- Исповедь - Иво Андрич - Классическая проза
- Аска и волк - Иво Андрич - Классическая проза
- Мустафа Мадьяр - Иво Андрич - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Том 1. Рассказы и повести - Кальман Миксат - Классическая проза
- Собрание сочинений в 12 томах. Том 10 - Марк Твен - Классическая проза
- Игрушки мира - Гектор Манро - Классическая проза