Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером они были у Андрея и Оли -- вышла довольно милая вечеринка из тех, которые Миша особенно любил -- с творческими, и поэтому хорошо понимающими друг друга людьми -- читались стихи, отрывки пьес и сценариев, говорили о постмодернизме и уже далеко не новой "новой волне", о фильмах Кустурицы и книгах Пелевина, пили чай, обсуждая результаты последнего Каннского фестиваля. Андрей писал какую-то новую пьесу, об этом Мише тайком намекнула Оля, но ни сюжет, ни идею, ни даже название он из авторского суеверия не хотел никому говорить, пьеса была написана уже примерно наполовину, он хотел закончить ее к осени, чтобы показать в Москве. Еще они смотрели телевизор, слушали музыку, в общем, вечер удался. Лена говорила мало, предпочитая молча и как-то многозначительно улыбаться, один раз прочитала свои стихи, сказала, что писала фантастические рассказы, когда училась в школе, которые, впрочем, она никому никогда не покажет. Засидевшись допоздна, они возвращались домой пешком -- семь трамвайных остановок, не очень много, тихой и теплой июльской ночью, в которые так приятно бродить с девушкой или одному по старым кварталам города. Деревянные, всегда тихие, резные, засаженные по обеим сторонам тополями улицы этой части Нижнего постепенно исчезали с лица земли, уступая место стремительно наступающим красно-белым кирпичным стенам высотных новостроек, огромных, по своему красивых, конечно, но все же как-то удручающих своей массой и искусственностью муравейников. Не везде, разумеется, кое-где, ближе к деловому и культурному центру, новые дома по настоящему радовали глаз изысканными башенками, мансардами, лепными карнизами и красными черепичными крышами -- словно уголок Франции или Швейцарии, Миша никогда не был за границей, но думал, что европейские города, особенно почему-то швейцарские, должны выглядеть именно так -- непременно с мансардами, черепицей и булыжной, очень модной в последнее время в России мостовой.
Они шли и шли, он показывал ей особенно красивые, на его взгляд, дома, пересказал почти все содержание двух своих любимых фильмов, это как-то само собой получилось, она слушала внимательно, кивала, уже ближе к дому рассказала немного о своих родителях и родном городе, где не было, по ее словам, ничего, кроме бесконечной, безнадежной, беспросветной скуки -завод, вокруг которого был построен город, уверенно шел к банкротству, люди, оставшись без дела, постепенно спивались, молодежь подсела на наркотиках, многие из тех, с кем она училась в школе уже сидели или скоро сядут, многие уезжали, городские власти, оставшись без денег, не могли толком ни дорогу починить, ни отштукатурить фасад собственного здания на центральной площади, в прошлом процветающий город постепенно вымирал, пустел и разрушался. Он смотрел на нее, поддакивал, и думал о своем сценарии. Сценарий двигался к финалу. Уже была измена, уже начались обиды, уже завязался конфликт. Марина ушла к Сергею, стройный актерский коллектив из-за личных разборок разваливался на глазах. Миша не знал толком, о чем писать дальше, конфликт нужно было как-то развить и закончить, он подумывал о том, чтобы подтолкнуть Вадика к самоубийству или еще к чему-то подобному, криминальному, но не был до конца уверен -- его нынешнее настроение, да и сама атмосфера получающегося фильма не располагала пока к подобного рода вещам. Он думал, мучался, проигрывал в уме варианты, спорил сам с собой, эти непослушные, живущие уже как будто сами по себе, без его ведома, актеры не выходили у него из головы. Он думал и о пьесе, которую они сочиняли -- как-то невольно, с подсказки Оли он сделал главного персонажа похожим на самого себя, это было увлекательно, необычно и очень просто -- всегда легко писать о ком-то, кто похож на тебя или на близких тебе людей, ты как будто списываешь характер с натуры, не надо ничего придумывать, высасывать из пальца, образы получаются очень живыми, естественными. Но у этой медали была и оборотная сторона: описывая сам себя, свою жизнь, пусть и в чужой пьесе, в чужом актерском исполнении, он как будто раздевался на публике, демонстрируя свое исподнее кому-то чужому, даже Лене, человеку, которому он доверял, казалось, более всего, он боялся показать сейчас то, что выходило у него из-под пера, вернее, из-под каретки. Он боялся, что она найдет какие-то параллели и с собой тоже, в лице, может быть, Марины или героини, которую она играет, боялся, что они могут поссориться, что она когда-нибудь может обидеться, разлюбить его и уйти, и тогда он опять останется один.
Город был молчалив, а небо -- темно-синим, совершенно беззвездным, набежавшие с запада темные тучи предвещали конец засухи и скорые дожди.
17.
Костюмерная. Множество всевозможных костюмов, тряпок, все стены увешаны афишами, очень яркие, пестрящие краски.
С е р г е й. Ну и долго мы будем волынку тянуть?
В а д и м. Ты о чем?
С е р г е й. Столько времени продолжается эта заумь, а до сих пор никакого действия! Ничего, что можно было бы считать интересным. Местами это забавно, может быть даже смешно, но не более. А в целом -- слезоточивая, банальная мелодрама, заумные, нудные, однообразные, как осенний дождь диалоги -- и это все, на что ты способен?
В а д и м. Это и твоя пьеса тоже.
С е р г е й. Вот именно!
В а д и м. Ты хотел интриги...
С е р г е й. И где она?
М а р и н а. Нет, подожди, все только началось. Она уже изменила ему, скоро он об этом узнает.
С е р г е й. И что? Ну узнает, и что? Пойдет в ванную и размажет сопли по раковине? Я не вижу динамики. Ну хоть убей, не вижу! Я не вижу ничего, что могло бы заинтересовать. Нужны сильные характеры, нужна борьба, нужно прямое столкновение темы и контртемы, так, чтобы мурашки по коже.
В а д и м. Что ты предлагаешь, любитель Шекспира?
С е р г е й. Дай мне возможность действовать!
В а д и м. У тебя и раньше была такая возможность.
С е р г е й. Ага! Ты же следишь за каждым нашим шагом. Ты навязываешь нам свое видение сюжета. Ты что, вообразил себя автором? Так не пойдет! Сам говорил -- мы не авторы, автор там, дома по машинке стучит, мы не какие-нибудь сочинители, мы актеры, мы живые, черт возьми.
В а д и м. Положим, что так, но я не пойму, к чему ты клонишь? Хорошо, тебе не нравится сюжет. Предложи что-нибудь дельное!
С е р г е й. У меня есть план. Мы с Маринкой сделаем тебе такую пьесу, зритель вздрогнет!
В а д и м. Мы с Маринкой...
С е р г е й. Только не мешай мне ради Бога!
В а д и м. Тебе помешаешь!.. Ты же как танк.
Сергей улыбается. Вадим встает и уходит. Таня вскакивает.
Т а н я. Дураки вы!..
Таня выбегает в коридор вслед за Вадимом.
Вадим стоит у окна. За окном серое, вечернее небо, двор, стены домов, окна. Сзади подходит Таня. Вадим поворачивает к ней голову и смотрит ей в глаза. Долго.
В а д и м. Может быть оно и к лучшему, как знать. Пусть оно идет, как идет.
Таня подходит и обнимает его сзади.
18.
-- Я люблю тишину. В тишине мир воспринимается по особенному. Ты вдруг начинаешь слышать то, что раньше не слышал или не обращал внимания. Каждый, даже самый незаметный звук, скрип половицы, звяканье фарфоровой чашки, когда ее ставят на блюдце, шум проехавшего автомобиля или шелест бумаги, когда переворачиваешь страницы книги. Я люблю шелест страниц. С детства еще. Он успокаивает. А когда звуков нет вообще, такое конечно редко бывает, тогда ты лучше воспринимаешь мир зрением. И еще запахи, можно сосредоточиться на запахах или на том, что чувствуешь кожей...
Ее голова лежала у Миши на коленях, и ему это было приятно. Обнаженные изящные ноги, которые она никогда не стеснялась при случае показать, покоились, скрещенные, на подлокотниках дивана, белая майка едва прикрывала черные трусики, зеленые глаза были устремлены куда-то вверх, нет, не в потолок, куда-то выше, дальше, в бесцветную неизвестность, ее тихий задумчивый голос в сочетании с шумом дождя уводил куда-то в ирреальное, сонное, метафизическое пространство, где не было на самом деле ни дождя, ни голоса, а были только мысли и легкие, прозрачные, мимолетные, воздушные образы, которые возникали и исчезали, сменяя друг друга со скоростью кинопленки -- мечты, воспоминания. Капли стекали по стеклу окна, размывая внешний мир, дома и деревья в бессмысленную, динамичную, все время меняющуюся абстракцию.
Они все больше и больше проводили времени вместе. Практически окончательно перебравшись к нему жить, девушка встречала его вечерами, они ужинали, потом смотрели телевизор или просто болтали о всякой всячине, читали книги, ходили в гости. Сценарий свой Миша почти забросил, машинка была задвинута в угол стола и обиженно молчала, эта бездеятельная, вялая, дождливая праздность, продолжающаяся уже не первую неделю немного смущала и беспокоила его, впрочем, он надеялся вернуться к работе позже, когда позволят обстоятельства, а сейчас эта пауза, пожалуй, была даже на пользу -многое из первоначальных замыслов надо было переосмыслить, а может быть даже, в последнее время он все чаще об этом думал, переписать заново -слишком, слишком далеко зашла та странная, как-то само собой образовавшаяся связь между сценарием и его собственной, личной, вполне реальной жизнью, словно то, что было написано на бумаге неким мистическим образом через день или два воплощалось в действительности, и то смутное, тревожное предчувствие чего-то большого и крайне неприятного, которое непроизвольно выходило у него в последних сценах -- о, это пугающее ожидание было очень знакомо ему и здесь, в этой комнате, по эту сторону стекла, оглядывая ситуацию со стороны, вспоминая прошедшие разговоры, реплики, взгляды и жесты, он часто ловил себя на мысли, что отношения Олега и Лены далеко не так просты, как кажутся, что здесь, возможно, кроется что-то в прошлом, нечто, о чем он не в силах знать, только догадываться, и это нечто, как виделось ему, могло изменить все в одночасье. Можно было, конечно, спросить Вику, но, с одной стороны, они были не настолько близкими друзьями, с другой -- тема была уж больно щекотливая.
- Михoля - Александр Игоревич Грянко - Путешествия и география / Русская классическая проза
- Мы отрываемся от земли - Марианна Борисовна Ионова - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Баллада о птице - Виктор Воронов - Русская классическая проза
- За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка. Сказка - Юрий Федорович Шкапов - Драматургия / Русская классическая проза
- До и после рождения Сталина - Миша Шумарев - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Disco Sucks - Миша Шумарев - Русская классическая проза
- Эксперимент №8 - Даниил Щетирецкий - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Стройотряд уходит в небо - Алэн Акоб - Исторические любовные романы / Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Монолог - Людмила Михайловна Кулинковская - Прочая религиозная литература / Русская классическая проза / Социально-психологическая