Форма входа
Читем онлайн Дети Грауэрмана. Роман-рассказка - Евгений Финкель
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Пока дед Гриша читал свежую «Звезду», купленную в киоске «Союзпечати» (на бульваре в застекленных рамках выставляли «Правду» и «Известия», но не «звездочку»), я был занят своим делом.
Дело у меня было такое: я считал «иностранки» – несоветские машины. На Никитских таких было полно. Не то что на окраине Москвы.
Дед посмеивался. «Что ты делаешь, Женя?» «Наблюдаю».
Мы с ним как-то заспорили, какую машину можно считать «иностранкой». Я говорил, что это не только те, которые сделали не в СССР, но и «дипломатические» с красными номерами, даже если «Волги». Дед говорил, что так нечестно. Он прав, конечно, зато так больше получается.
В удачный день можно было сто «иностранок» насчитать, пока он «звездочку» дочитает. Ну, хорошо, не сто, а двадцать.
В середине 80-х я вернулся на Никитские. Иногда выходил из дома и отправлялся на Суворовский бульвар. В киоске «Союзпечати» можно было купить «Литературку» или даже «Огонек», которые к тому времени крепко осмелели. А еще лучше было просто пойти на бульвар с книжкой.
Но в тот раз я пошел просто так.
Сижу на своей лавке и наблюдаю. Тут на лавку напротив садится рыжий бородатый человек и второй кто-то. Рыжего я узнаю по «Огоньку»: это Юрий Норштейн, мультипликатор – «Ежик в тумане», «Сказка сказок».
Я сижу просто так. А он поднимает каштановую ветку и начинает что-то рисовать на земле. Они там о чем-то говорят, он рисует. Мне не слышно и не видно, о чем.
И стало мне так странно. Люди делом заняты. А я – просто так. Хоть стихи сочиняй.
Работа
В детстве была у меня работа. Жили мы в санатории «Клязьма». Мы – это дед Гриша, Бабаня и я.
Осенью – в школу, последнее лето. У меня трехколёсный велик, ещё не «Школьник».
Зато была у меня работа. Настоящая, все мальчишки завидовали. Я работал у деда почтальоном.
До завтрака брал дедушкины десять копеек и ехал на велике в санаторский киоск за газетами. Покупал «Комсомолку», «Звёздочку» и «Вечёрку», если была.
Сдачу отдавал деду. А потом мы пили газировку из автомата. Мне – с сиропом, ему – без. Старики не любят сладкое, не то что дети.
Я хорошо читал, но взрослые газеты читать было не очень интересно. Зато мне разрешалось ножницами вырезать из газет ордена. У меня этих орденов была куча. Но все равно вырезал, мало ли зачем.
А ещё газеты пахли. Мне казалось, что лучше всех пахнет «Звёздочка», или по-настоящему «Красная звезда». Там было много про войну. Которая была, которая идёт далеко-далеко, и которая ещё будет.
Про войну интересно всегда и всем, даже маленьким мальчикам. Я себя маленьким не считал.
Маленьким я хотел стать юным барабанщиком и умереть на войне, как в песне. А когда подрос, решил стать военным корреспондентом. Чтобы дед читал по утрам мои рассказы про войну. Сам он про войну рассказывал мало.
А пока я работал почтальоном, надо же с чего-то начинать.
Потом наступила осень и началась школа. Дед Гриша, Бабаня и мама отвели меня в первый класс.
Мне больше некому было приносить газеты по утрам. Мама газет не читала.
Школа на завтрак, продлёнка на обед, уроки на ужин. «Женя, ты сделал уроки?» – у меня косые палочки не получались.
Мне объясняли, что сначала надо окончить школу, потом – институт, и только потом можно будет снова начать работать.
Прошло пару месяцев. Как-то мама спросила: «Ну, что? Всё ещё хочешь стать военным корреспондентом?»
– Нет, мама. Я на пенсию хочу, – меня учили быть честным.
Черёмуха
Капотня. Я приехал туда следом за мамой весной 1970 года. Как на дальнюю неведомую заставу. Где мы заново начинали жить. После наших Никитских и Рублёвки.
Там нечего было любить. Я пробовал полюбить факел нефтезавода. Но разве можно любить факел?
И тогда я полюбил черёмуху. Справа от подъезда был островок зелени, укрытый ею. Под её сенью я прятался, как в шалаше. Ложился на землю и дышал. И меня никто не видел.
Потом черёмуха отцвела, запах пропал. Но я продолжал прятаться.
Это было поздним летом. Еще до школы. В мой шалаш забралась девочка. Она была из соседнего подъезда. Я её раньше видел, но не знал, как зовут.
«Это моя», – сказала она. «Что твоя?» – спросил я. «Это моя черёмуха». «Почему?» «Потому что я первая». Мой маленький мир рушился. «Зато я тут живу, в первом подъезде». Она посмотрела на меня, запустила руку в зелень и вытянула оттуда на ладошке горсть черных ягод. «На!» Я взял, пожевал и выплюнул. «Дурак, – сказала она. – Так надо». Снова запустила руку в зелень, вытянула горсть и сунула ягоды в рот. Щеками старательно изобразила, как надо. Скорчила смешную рожу: ягода рот вяжет. Потом сплюнула косточки. Снова сунула руку в зелень и дала мне черных ягод.
Ее звали Таня. Она умела делать «мостик».
Первая любовь
1 сентября 1970 года. Школьный двор. Беззубые улыбки. Одна прекрасней всех.
Полчаса спустя. Я в печали. Мама спрашивает: «Что случилось?» Бабушка спрашивает: «Хочешь писать?» Дедушка смахивает набежавшую слезу. Я печален, потому что меня и ту девочку ведут в разные классы.
Час спустя. Я счастлив. Кто-то помолился за нас. Она сидит прямо передо мной. Можно протянуть руку и потрогать бантик. Снимаю и протираю очки. Она оборачивается и показывает мне язык. Или улыбается? Или улыбается. Без очков я плохо вижу.
– Меня зовут Женя.
– А меня – Лина.
Милка
Она была красивая. Рыжая девочка с лисьей улыбкой. Тоже – грауэрмановская.
Они звонили три раза, я выбегал в коридор, спрашивал «Кто там?» и приоткрывал дверь на цепочке, выглядывал, радостно говорил «А это вы», снова закрывал дверь, снимал с цепочки и распахивал перед гостями. Так меня учила Бабаня.
Она была моей сестрой. Не родной, конечно. И даже не двоюродной. Милка была на год младше меня, и у нее была привычка обниматься при встрече. Я открывал дверь, и она меня обнимала. Красивая. А за ней стояли ее родители. Очкарик папа, я тоже был очкариком, и красивая мама.
Девочек я стеснялся. У меня в классе была Лина, которую я любил. Но разобраться в своих чувствах мне было сложно. Потому что в гостях у бабушки Кати я сох по сестре Тане, а у Бабани и деда Гриши мне становилось немного жарко, когда приводили Милку.
Лина и Таня были далекие-предалекие. А Милка любила быть близко. Она могла запросто навалиться, чмокнуть в нос и сказать так ласково-ласково: «Очкарик». А потом: «Пошли в шкаф». В нашем шкафу мы прятались и целовались. Я снимал очки и запихивал их в карман дедовского парадного пиджака. Мы целовались, а его медали звенели над нами. «Что это вы там делаете?» «Мы в прятки играем». «От кого прячетесь?» «От людей».
Ее родители часто ругались, даже у нас. Мы убегали во двор или забирались в шкаф. Но в такое время нам было не до поцелуев. Милка прижималась ко мне и говорила: «Никогда не выйду замуж».
Вышла. А потом ее сбила машина.
Певец
Я пел всегда. И никогда не нежно.
Сказать по правде, не пел, а орал. Но мама считала, что у меня абсолютный слух. А потому, когда в возрасте трех лет я нагло заявил «Мама, больше никогда не пой», она навсегда перестала петь про лунную поляну, чтобы не травмировать хрупкий талант.
Я же подобную заботу о ближних проявлял редко. И искал себе слушателей везде и всегда.
Оказавшись в троллейбусе по дороге к больницу (в детстве меня постоянно таскали по врачам), я вскарабкивался на сиденье и вопил, силясь перекричать всех:
О, дайте, дайте мне свободу —Я свой позор сумею искупить!Спасу я честь свою и славу!Я Русь от недруга спасу!
Моя еврейская бабушка была близка к инфаркту. И волоком тащила потом меня в Филатовскую (что рядом с Планетарием), не решаясь больше сунуться в общественный транспорт.
Добрая докторша Руфь Самуиловна, успокаивая Бабаню, на своё горе решила проверить – не оказала ли скарлатина губительное воздействие на слух и голос ребёнка. На предложение «Женя, скажи что-нибудь» я ответил диким рёвом:
Стонет Русь в когтях могучих!В том она винит меня!
Потом настало время революционных песен, разученных под руководством деда Гриши, у которого с советской властью были свои счёты.
На Дону и ЗамостьеТлеют белые кости!Над костями гудят ветерки!Помнят псы-атаманы!Помнят польские паныКонармейские наши клинки!
Иййй…
Эх, тачанка-ростовчанка!Д-наша гордость и краса!Пу-ле-мёт-на-я! Тачанка!Все четыре колесааа!
Деду нравилось. Он разрешал мне петь в троллейбусе.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Дети Грауэрмана. Роман-рассказка - Евгений Финкель бесплатно.
Похожие на Дети Грауэрмана. Роман-рассказка - Евгений Финкель книги
- Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37 - Татьяна Соломатина - Русская современная проза
- Шахматный дуэт. Роман-политранс - Виталий Бабич - Русская современная проза
- Падшие в небеса.1937 - Ярослав Питерский - Русская современная проза
- Кремлевские призраки - Игорь Харичев - Русская современная проза
- Город на холме - Эден Лернер - Русская современная проза
- Улыбнись нам, Господи - Григорий Канович - Русская современная проза
- Я прошел две войны! - Владимир Першанин - Русская современная проза
- Лопухи и лебеда - Андрей Смирнов - Русская современная проза
- Наедине с собой (сборник) - Юрий Горюнов - Русская современная проза
- Орангутан и Ваучер (сборник) - Филимон Сергеев - Русская современная проза
