Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но когда мы попытались ворваться в следующий дом, нас встретили револьверными выстрелами. Я полез в разбитое окно, но вдруг почувствовал сильный удар в плечо и от боли потерял сознание.
Очнулся я в грузовике. Мне объяснили, что я ранен в плечо, но что стрелявший из окна отправлен на тот свет. В общем наша операция прошла удачно. В Фельзенэке не осталось ни одного дома, в котором не похозяйничали бы наши штурмовики. У нас шесть раненых, в том числе я.
Через час меня подвезли на грузовике к квартире доктора Парске. Это был человек лет тридцати пяти с неподвижным и жестоким лицом. Он разрезал рукав моей рубашки, осмотрел рану и нашел, что пуля застряла в левом плече. Делал он все очень грубо, так что я начал стонать.
– Нельзя быть бабой, – сказал доктор.
Затем он заявил, что сейчас отвезет меня в городскую больницу, так как необходимо извлечь пулю. Через час Парске и другой доктор вынули мне пулю. Это было чертовски больно.
После того как я оказался на больничной койке, я начал вспоминать происшедшее и, откровенно говоря, был очень доволен, что мне не пришлось действовать револьвером или ножом. Очень уж тяжело вспомнить, как кричали женщины и дети во время нападения на Фельзенэк.
Я завидую тем, кто на это не обращал внимания. Мне даже стыдно за себя: ведь настоящий национал-социалист не должен никого жалеть. Всю ночь, однако, я не мог заснуть, видя перед собой испуганных детей, разбитую жалкую мебель, нищету и нужду поселка Фельзенэк.
Меня удивляет одно: почему нас, штурмовиков, не посылают громить рестораны на Курфюрстендамме и прощупывать ножами шкуру Гольдшмидтов и Вассерманов? Когда ко мне еще раз пришел штурмфюрер Дросте, я его спросил об этом. Он ответил, что все наступит в свое время. Мы, мол, еще недостаточно сильны и если тронем капиталистов, то против нас двинут не только полицию, но и рейхсвер, против пулеметов которого мы с нашими маузерами ничего не сможем сделать. Дросте, конечно, прав, но я сам как-то не умею до конца объяснить что-либо даже самому себе. С одной стороны, наш вождь знает, что он делает, а с другой – все-таки как-то тяжело громить рабочих, хотя они и идут за изменниками. Да, нелегко разобраться в политике! Хорошо тем, что учился в университете: они все понимают и умеют убеждать и себя и других.
Лежа в больнице, я пробую читать книгу «Моя борьба» Адольфа Гитлера. Многое не понимаю. Меня только удивляет, что наш вождь не учился в университете, а так много знает. Он пишет в своей книге обо всем. Одно место я запомнил наизусть и никогда не забуду: «Мы боремся за обеспечение существования нашей расы и нашего народа, за спасение наших детей и сохранение чистоты крови наших предков, за свободу и независимость, за исполнение великой миссии, предназначенной нашему народу творцом вселенной». Коммунисты клевещут на нашего вождя, когда говорят, что он защищает капиталистов. Вот я национал-социалист и ненавижу капиталистов больше, чем коммунисты. Я знаю, что главное – это народ, а Адольф Гитлер в своей книге об этом и говорит.
Очень много интересного я прочел в книге «Моя борьба» о политике Германии по отношению к другим государствам, в первую очередь к Франции. Я прежде думал, что нам необходимо вернуть колонии, но оказывается, что Германия должна стремиться не к возвращению старых колоний, а к завоеванию земель на востоке. Это я, впрочем, не совсем понимаю. Очевидно, мы сначала разгромим нахальных поляков, а потом возьмем себе Украину – это где-то около Польши. В школе мы учили географию, но у меня все как-то смешалось в голове.
На обложке книги Адольфа Гитлера расхваливается книга Розенберга «Миф XX столетия». Я просил Дросте принести ее мне. Попробовал читать, но ничего не понял. На одной странице напечатано об индусах, на другой о каком-то Ницше, потом об Аримане, затем о славянах. Я напрасно пытался понять что-либо и со злости бросил книгу.
Сначала я лежал один в маленькой комнате, потом меня перенесли в большую палату, где кроме меня находилось еще пять человек. Все они перенесли тяжелые операции. Один из них слабым голосом спросил меня, принадлежу ли я к национал-социалистам. Я, конечно, ответил утвердительно. Тогда мой сосед, худой человек с морщинистым лицом, насмешливо спросил меня, знаю ли я признаки арийской расы. Я ответил, что ариец должен быть высоким, светловолосым, голубоглазым. Тогда мой собеседник спросил меня, видел ли я вблизи Гитлера и Геббельса и очень ли они похожи на арийцев. Я не знал, что ответить, и послал моего собеседника к черту. Однако действительно: Геббельс маленького роста, черноволосый, нос у него длинный, горбатый, уши торчат. У Адольфа Гитлера темные волосы и глаза, он тоже не похож на картинки, где нарисованы настоящие германцы. Я спросил об этом Дросте. Он смутился, но обещал выяснить этот вопрос у знающих людей.
Через два дня Дросте мне все объяснил. Оказывается кроме светлой северногерманской расы есть еще другая арийская раса, не то «динарская», не то «данарская». Людей, относящихся к ней, очень мало, но они стоят даже выше северных германцев. Именно к этой расе относятся Гитлер, Геббельс и другие наши вожди, не похожие на арийцев. Я с торжеством рассказал это моему соседу. На это он так засмеялся, что у него из горла пошла кровь, пришлось вызывать сестру. А я в этом ничего смешного не вижу. Ну, на сегодня хватит.
17 ноября 1932 г.
Чертовски медленно проходит время в больнице. Книгу Гитлера я больше не читаю – слишком устаю от чтения. Болтать не с кем, даже того худощавого коммуниста куда-то увезли; говорят, его состояние безнадежно. Вместо него моим соседом оказался какой-то человек с забинтованной головой; не разберешь, молодой он или старый. Сестра рассказывает, что его страшно избили штурмовики. За что – она не знала. Было бы занятно, если бы этот парень оказался из Фельзенэка. Ну и везет мне на соседей!
Вчера приходила мать, принесла мне два бутерброда. Мне стало ее жаль, и я дал ей пять марок. Говорить нам с ней было не о чем: меня не интересуют ее дела, а ее мои. Она посидела, повздыхала и ушла.
От нечего делать я думаю о себе самом. Иногда мне кажется, что я интересуюсь только едой, пивом, папиросами и женщинами и ничем не отличаюсь от тупого Лемана. Потом начинаю думать, что я настоящий национал-социалист и готов все отдать для того, чтобы
- Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко - Историческая проза
- Гулливер у арийцев - Георг Борн - Русская классическая проза
- Граница за Берлином - Петр Смычагин - О войне
- Султан и его враги - Георг Борн - Историческая проза
- Шаг за шагом - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
- Огни на Эльбе - Георг Мириам - Историческая проза
- Когда наступит тьма - Жауме Кабре - Русская классическая проза
- Буря на Эльбе - Мириам Георг - Русская классическая проза
- Анания и Сапфира - Владимир Кедреянов - Историческая проза
- Записки террориста (в хорошем смысле слова) - Виталий Африка - О войне