может быть никому ни врагом, ни другом. Суть в том, что в тот момент это была
партия В.В. Путина.
Он бросает «черную метку» фашизма Российскому государству «всех времен», независимо от политического режима: «Создается впечатление, что в то время, как уголовщина ленинско-сталинского режима уходит в прошлое, вой мотора корабля власти остается старым, советским… Россия больна вождизмом. Это традиционно. Царистское государство, князья, генеральные секретари, председатели колхозов и так далее. Мы боимся свободы и не знаем, что с ней делать. Я понимаю, что тысячу лет жить в нищенстве и бесправии – другого менталитета не создашь. Отсюда и появляются у нас фашистские группировки. “Идущие вместе”… Завтрашние штурмовики» [242].
В целом рассмотрение дискурса идеологов перманентной революции актуально. Они не исчезли из российского политического пространства и остались в элите постсоветского обществоведения. Вот что писал А.Н. Яковлев примерно в 2003 г.: «Ползучая реставрация нарядилась в одежды стабилизации. Разрыв между словами и делами снова стал повседневным занятием политиков. Иными словами, непереносимо, когда рушится здание, в фундаменте которого есть и твои кирпичи. Даже в страшном сне не могло присниться, что по стране зашагают отряды мерзавцев, а не созидателей, готовых отстаивать свободу человека» [46, с. 13].
А.Н. Яковлеву в его ненависти к чиновникам вторит Е.Г. Ясин. Для него бюрократы и государственники – враги, антиподы либералов. Их укрепление он трактует как «полицейское государство» (а кое-кто из этой «партии» прямо говорит о «фашистском государстве»). Е.Г. Ясин заявил в обращении к «демократам»: «События вокруг ЮКОСа – это шаг к победе бюрократии над бизнесом… Это шаг от управляемой демократии к полицейскому государству… До недавнего времени казалось, что президент стоит над схваткой, что ему для равновесия нужны две стороны: либералы и государственники. Теперь стало ясно, что это не так, по крайней мере в данный момент. И выбор его очевиден» [243].
Е.Г. Ясин угрожал В.В. Путину мобилизацией всего «класса» новых собственников и экономическим саботажем: «Владельцы компаний всех размеров формируют единый фронт для защиты своих интересов… Итак, позиция президента ясна, и менять ее он не собирается. Получается, на события могут повлиять только бизнесмены: замедление экономического роста, сопровождаемое бегством капиталов» [243].
Г.Х. Попов накануне юбилея Победы «объясняет» гражданам мотивы, по которым власть стала отмечать этот праздник: «Я понимаю, что все это не случайно. Оказавшись почти что у разбитых корыт в Чечне и Беслане, в обещаниях увеличить ВВП и прочих начинаниях, не имея за душой ничего такого, что могло бы вдохновить всех нас, наши лидеры однопартийного разлива собираются ухватиться за шинель Сталина и даже влезть в его сапоги» [244].
Человек полон ненависти и к государству, и к населению. Таковы и недавние заявления Г.Х. Попова: «Обозначу сугубо тезисно главные проблемы. Их мы обсуждали в Международном союзе экономистов, и они, надеюсь, будут полезны всем, в том числе участникам встречи двадцати ведущих стран мира…
Необходимо изъять из национальной компетенции и передать под международный контроль ядерное оружие, ядерную энергетику и всю ракетно-космическую технику. Нужна передача под глобальный контроль всего человечества всех богатств недр нашей планеты. Прежде всего – запасы углеводородного сырья» [178].
Вот это и есть суть перманентной революции Л. Троцкого: враг – «власть как система, как феномен». Идеал – хаос, который может контролировать только глобальная элита. Создание хаоса – новое оружие в гибридных войнах постиндустриальных стран.
Исследования процессов формирования «серых зон» и зон хаоса (в России и за рубежом) приводят к выводу, что эти продукты деградации государства не являются «наследием прошлого», а возникают в условиях трансформационного кризиса под воздействием «критических моментов» во время институциональных изменений. Расцвет неформальных институтов есть «результат рациональных действий» акторов, способных навязать свои «правила игры». Большим подспорьем им была доминирующая идеология экономического либерализма, требующая минимизации регулирующих функций государства. Так, один из ведущих авторов Положения о выборах 1993 г. и последующего законопроекта В. Шейнис говорил: «Не так страшно, если некоторые богатые люди смогут купить голоса избирателей. Государственное финансирование более опасно для российской демократии».
Вся эта гвардия стареющих шестидесятников, занимая в течение 30–40 лет командные высоты в образовании и учреждениях общественных наук, имела возможность отобрать и воспитать в духе своей парадигмы когорту молодых обществоведов и гуманитариев. В основном они и сидят за рычагами нынешней идеологической машины.
Вот эссе А. Рубцова, руководителя Центра исследований идеологических процессов Института философии РАН. Это изощренное, полное ненависти представление уже постсоветской России – ее государства и населения:
«Публицистика освоила идею: наше государство – стационарный бандит… Грабеж становится цивилизованным и легальным… В вековой истории низкого передела сама страна становится полем быстрой наживы и вечной заготовкой под правильное будущее… Этот контракт никто не навязывал, мы сами его учредили и сами же срываем в новом цикле предательства свободы в истории Отечества. Но пьеса диктует: наш президент в законе при всем желании не может открыто оспорить принцип горизонтального договора как учредительной основы государства. Как автократ он нелегален даже для самого себя; отсюда невроз, идеологическая шизофрения и постоянные обломы в политике…
Мешает втянутость во внешний мир: боязнь обструкции, угроза давления, проскрипционные списки… Оседлый бандит как иностранный агент, завербованный на вывозе и сбыте добычи. Как если бы пираты хранили клад в банке и не могли без аудиенций… Политическое убийство offline (или суицид) еще может взорвать или инфернально навредить, как тень Сергея Магнитского. Власть нащупывает пределы членовредительства, но понимает: все уже на грани…
Поэтому наш автократ вынужден симулировать верность процедуре горизонтальной легитимации и размахивать руками с оглядкой, а не как попадя. Отсюда концентрация бандитизма в политике: народ не насилуют, а соблазняют; ему сушат мозги – мочат лишь оппозицию, да и то фигурально… Беда не в том, что людей покупают, а в том, что они продаются. Власть загоняет в подельники народ – и тут же обносит его на разделе добычи. Она грабит и соучастников, и вовсе невинных: дети за этих отцов еще ответят. Здесь без оглядки грабят не просто природу – этот дешевый размен отбирает у страны будущее…
Стратегия заведомо нестационарна: клонируя идиотов, власть обрубает перспективу – свою, этих людей, страны кормления. Нация как бандит-гастролер во времени собственной истории. Аминь» [245].
И всякий кризис, в который погружаются государство и население, вызывает у этих гуманитариев приступ злобной радости. При этом никакого беспристрастного анализа, никакого конструктивного совета! Да, государство и общество не предвидели многих угроз и рисков, на нефти и кредитах расслабились – критика уместна. Но ведь это функция именно философов и обществоведов – распознать признаки совершенно новых угроз, нового поколения
