Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поколение людей, еще державших живую связь со старой культурой и традицией 19 века, уходит окончательно, и страшно подумать, что за паяцы остаются на сцене».
«5. XI. <…> Утром Тр<ифоныч> звонил — деятельный, бодрый, гов<орил>, что поедет к Воронкову, а потом зайдет домой ко мне. Но человек предполагает, а бог располагает. Воронкова поймать нельзя. С утра он поехал на секр<етариат> РСФСР, где, видимо, исключают Ис<аича> (Солженицына. — П. К.). Днем сидели в ред<акции> и вели неторопливый, невеселый разговор. <…> Нужны подготовит<ельные> работы для евангелия III тысячелетия. 3 источника — марксистск<ая> социология, христ<ианская> нравственность — и научно-технич<еская> революция. А не шутя, XXI век может стать веком нового расцвета этики, задавленной ныне соц<иальным> бытом и „точными“ науками едва ли не во всех странах света».
«9. XI. <…> Ан. Вильямс о Шост<аковиче>. Его позвал в больницу добрый знакомый. „Я умираю, прости, я всю жизнь писал на тебя. Волнуюсь только, кого теперь к тебе приставят. Ведь я тебя любил“. Ш<остакович> успокаивал его, как мог. Самое смешное, что он выздоровел. Готовый сюжет для Мопассана».
«11. XII. Получили сигнал № 10, средненький номерок. Принимали поляков <…>. Было натянуто и скучно.
Под вечер явился Дем<ентьев> (еще один член редколлегии, из „твардовской команды“. — П. К.), прочитавший мою статью <…>, сам напуганный, и меня пугал. Развернул, как обычно, целую программу „спасения“ статьи. По его мнению, особенно опасны прямые аналогии, а пуще эмоцион<альный> тон в характеристике эпохи. Он показывал виртуозное умение, как, вычеркнув авторск<ий> текст между двумя цитатами, можно сделать все безопаснее и надежнее. Его бы воля, он одними цитатами писал. Особенно напугало его место о журналах — прямой намек, и пренеприличный.
Измаял он меня, я слушал его журчание <…> до 10-го часу и домой пришел со свинцовой головой».
«9.1.70. <…> Говорят, что Дм<итрий> Донской после Куликовской битвы был найден на поле в бессознательном состоянии, но отнюдь не был ранен. Не судьба ли А<лександра> Т<рифоновича>?»
«29. I.70. <…> А<лександр> Т<рифонович>: „Я решил — помирать так с музыкой“. Он еще вчера смеялся над Дорошем, кот<орый> предлагал ему писать „какому-нибудь большому начальнику“. А теперь пришел к мысли писать Л<еониду> И<льичу> Б<режневу> — „последнее“ письмо, где сжато коснуться всего — и Солж<еницына>, и „Огонька“ с „Соц<иалистической> индустрией“ (речь идет о газетно-журнальной атаке на журнал. — П. К.), и, главное, своей поэмы. Вчера он набросал какой-то текст, советовался с Сим<оновым> и Дем<ентьевым>, но показывать не хочет, собирается шлифовать.
Неск<олько> раз повторял: „Это конец“. Так надо уйти, облегчив душу и высказавшись. Не помню, по какому поводу он сказал сегодня: „Такой редакции, как наша, не было никогда. Тут люди собрались один к одному“.
Паперный читал пародию на Кочетова. Трудно пародировать то, что само по себе есть пародия».
«3. II.70. <…> Эм<илия> (цензор. — П. К.) тихонько пожаловалась, что Фомичев (цензор-начальник. — П. К.) сделал ей выговор за симпатии к „Н<овому> м<иру>“. „М<ожет> б<ыть>, вам там надо работать?“ — „Да меня, к сожалению, не возьмут“, — сказала Эм<илия>».
«5. II.70. <…> Ночью почти не спал, думал о наших читателях, таких, как Васильев, или норильские мои учителя, или экскаваторщик из Кызыла. Для многих это был последний клочок твердой земли, ниточка связи с официально признанной общественной жизнью. Теперь — пустота. Лит<ерату>ра снова уходит под землю.
Последний год мы жили условной, временной жизнью. Как подбитый самолет, шли на одном крыле — и тянули с усилием, теряя высоту — еще лесок внизу перемахнули, еще поле, еще перелесок, а там и конец».
«7. II. А<лександр> Т<рифонович> звонил из Пахры. Вопреки моим опасениям, он здоров и добрался благополучно до дачи. А я в каком-то анабиозе. Сплю, спокоен и вял, ничего не хочется.
Вечером были в Театре на Таганке, спектакль „Пугачев“. Бутафорская отрубленная голова подкатилась мне под ноги. Я взял ее осторожно за волосы и поставил на сцену».
«17. II. От Вор<онко>ва ответа нет. У Тр<ифоныча> еще бродят какие-то иллюзии, подогретые слухами, что Бр<ежнев> не подписал его отставки <…>. Ходят литераторы, взглянуть на нас, пожать руку. Тр<ифоныча> это начинает бесить. „Если он (про кого-то из сегодняшних) тоже ‘пожать мою честную руку’ — и его выгоню“. В этих приветствиях и в самом деле рядом с искренним порывом есть уже и либеральная мода, достаточно противная».
«20. II. <…> В 3 ч<аса> дня вдруг Тр<ифоныч> забеспокоился, заторопился, решил — прощаться с редакцией. <…> Обошли комнаты редакторов на 1-м этаже, корректорскую, библиотеку. Всюду заплаканные лица. Анна Вас<ильевна>, библиотекарь, рыдала, уткнувшись головой в стеллажи с книгами. Тр<ифоныч> благодарил всех за доброе сотрудничество, жал руки, желал счастья. <…> Тр<ифоныч> объявил, что 20 февр<аля> мы отныне будем числить днем „Нов<ого> мира“ и встречаться всем в этот день. А если один „новомировец“ останется, пусть празднует этот день один, как некогда лицеисты».
«23. II. <…> А тут явился Залыгин, тоже с полной неопределенностью сочувствия. (Говорят, он отказался подписать письмо группы писателей в защиту „Нов<ого> мира“, сославшись на то, что ждет квартиру.) А<лександр> Т<рифонович> сказал ему: „Да что, как дела… Некот<орые> дебютанты ‘Нов<ого> мира’, обязанные ему своим успехом, обо всем позабыли… Но им еще придется об этом вспомнить, когда встанет вопрос, где печатать новые вещи…“ Залыгин почел за лучшее как бы не понять этого грубого намека».
«15. III.1970. Вот я и остался один, без журнала, без близких мне людей, с которыми привык встречаться ежедневно. Время, обильное досугом, дает простор и для ведения дневника.
Только зачем? Все обессмыслилось как-то. Старая жизнь, наполненная до краев, вдруг оборвалась и отошла, а новой пока не вижу».
И — последняя цитата, из того же мартовского дня: «Федька Абрамов прислал телегр<амму>, что снимает свои рассказы, если не пойдут „Деревянные кони“. Номер немедленно переверстывают и вставляют „Коней“, которых мы (о горе!) не решались напечатать. Как видно, „дирекция не останавливается перед расходами“, и Косолапова (нового главреда. — П. К.) заверили, что он может на первых порах печатать все, что захочет».
Знать бы тогда, как повернется история, которую еще застанут и в которой достойно поучаствуют и Сергей Павлович Залыгин, и Владимир Яковлевич Лакшин…
Через дневник прорисовываются и отдельные — из эпизодов-черточек — портреты действующих лиц того периода. Меня как-то особенно неприятно поразил Федин: вот, говорят, все может сгореть в человеке, причем добровольно, мягко так.
Что же до комментариев к дневнику, то скажу, верно, «от имени многих». Как жаль, что так называемые «службы проверки» (сегодняшний «Новый мир» в этом смысле, кажется, — счастливое исключение) исчезли напрочь. Наверное, профессия техреда теперь достояние лишь подобных дневников. Очень жаль. Что же до проверок, тогда, глядишь, и «режиссер Театра на Таганке» был бы «Петровичем», а не «Михайловичем». И Кони звали бы «А. Ф.», а не наоборот.
Стивен Ловелл. Зачем нужна литература? Перевод с английского Д. Протопоповой. — «Вопросы литературы», 2003, № 3, май — июнь.
С помощью тридцатилетнего преподавателя кафедры истории Королевского колледжа Лондонского университета (King’s College), специалиста по русской литературе и истории дачи (дачи, дачи; фазенды. — П. К.) редакция «полупродолжает» неудавшуюся полемику (неудавшуюся, потому что считает, что с ней не полемизировали, а «ответили идеологической бранью». — П. К.) с «Новым литературным обозрением», которое напало на «Вопросы литературы» после статьи И. Шайтанова («Вопросы литературы», 2002, № 2), в свою очередь и в свое время «позволившего себе не согласиться с „НЛО“» (курсив «Вопросы литературы». — П. К.). Уф. Речь шла, собственно, о методах научного исследования, о «новых истористах» (см. «Новое литературное обозрение», 2001, № 4).
Дело давнее, глядишь, англичанин и примирит их, он так и оговаривается, мол, хоть Шайтанова я и цитирую, а в полемику не вступаю, но достоинства «нового историзма» ценю все-таки не особенно. «Ибо этот подход отмечен двойной претензией: на то, чтобы доставить удовольствие от оригинального прочтения ограниченного числа любопытных текстов и в то же время поразить блеском и свободой щироковещательно-произвольного культурологического комментария. Что же касается „НЛО“, то в целом я ценю этот журнал высоко, поскольку в нем оригинальные исследования перевешивают неосторожные теоретические программы». Дипломатично, но, боюсь, не примирит.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Колыбельная птичьей родины (сборник) - Людмила Петрушевская - Современная проза
- Мужчина в окне напротив - Олег Рой - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Дом горит, часы идут - Александр Ласкин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Из Фейсбука с любовью (Хроника протекших событий) - Михаил Липскеров - Современная проза
- Бортовой журнал 7 - Александр Покровский - Современная проза
- Борец сумо, который никак не мог потолстеть - Эрик-Эмманюэль Шмитт - Современная проза
- В Сайгоне дождь - Наталия Розинская - Современная проза