Форма входа
Читем онлайн Плач по красной суке - Инга Петкевич
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Общалась она в основном с потусторонними силами: с чертями, мертвецами, привидениями и прочей нечистью, из которой особо ненавидела чертей, жидов и рыжих, что в ее представлении было одно и то же. Она сражалась с этими врагами рода человеческого с поистине рыцарской отвагой, вот только средства для борьбы были далеко не рыцарские. Она крестилась, материлась, плевалась, дралась и боялась только одного заветного слова: кок-сагыз.
Стоило произнести это заклятие — ведьму как ветром сдувало.
По словам ее спившегося сына, Василису выперли из колхоза, где она проработала всю жизнь, за вражескую агитацию и пропаганду, а точнее, именно за этот злополучный кок-сагыз.
После войны, в годы великих Планов Преобразования Природы, была такая кок-сагызовая кампания. Директивами свыше было приказано сажать вместо картофеля, льна и ржи кок-сагыз. Это было задолго до кукурузной кампании, и можно себе представить, какой ужас навела на деревню эта ядовитая азиатская культура. Немудрено, что Василиса, которая благодаря военным передрягам была уже сильно не в себе, сразу же узрела в «кок-сагызной» кампании происки дьявола и не только наотрез отказалась участвовать в этой затее, но даже агитировала против нее односельчан. Под горячую руку ее обвинили во вредительстве, мракобесии, начетничестве, диверсии и шпионаже — словом, во всех грехах, которыми было принято клеймить инакомыслящих в те легендарные времена. Посадить не посадили, но выперли прочь из деревни — к сыну, в город.
В городе Василиса окончательно поехала и, воюя с чертями, жидами и прочей нечистью, пыталась свести с ума всех нас.
За свою злополучную жизнь Василиса заработала пенсию в размере семнадцати рублей с копейками, поэтому жила в основном на сдачу стеклотары, то есть винно-водочных бутылок, которые местные алкаши оставляли в парадных и скверах. Может быть, благодаря этому она постоянно ошивалась на лестнице и в прихожей.
Василисин сын — автослесарь — был тихим, задумчивым алкашом с мечтательным есенинским взором блекло-голубых, вытравленных алкоголем глазенок. Женился он почти каждый месяц, и каждый месяц его вынимали из петли в уборной. Но однажды вынуть не успели, после чего бабка Коксагыз бесследно исчезла, а ее комнату в скором времени заняла мать-одиночка с двенадцатилетней девочкой, которую тут же чуть не изнасиловали волчата.
Еврейская община жила особняком в угловой разделенной комнате напротив парадных дверей. Остальные жильцы пользовались черным ходом, благодаря чему прихожая как бы отходила во владение этой общины. Там, на их территории, была своя уборная с раковиной, свой счетчик, свой телефон и своя кухонька с электроплитками, — таким образом, у них получилась фактически отдельная квартира со всеми удобствами, однако, чтобы узаконить ее официально, требовалось согласие всех жильцов, получить которое было практически невозможно.
Евреев там было много, но жили они обособленно и тихо, поэтому жильцов квартиры устраивало такое положение вещей и на прихожую никто не претендовал, однако когда дело доходило до разрешения на раздел, то многие увиливали, отлынивали, кивали друг на друга, мол, что — я, я не против, если все прочие согласны, я не против, и даже для пущей убедительности ставили свои подписи на документе. Но то-то и оно, что подписи эти надо было заверять у паспортистки в жилконторе, а заманить их туда уже было невозможно ни за какие деньги — кто-то внезапно терял свой паспорт, другой исчезал, третий пребывал в агрессивном запое…
Бравый отставник Вознесенский был откровенным антисемитом. Как все бывалые люди, он евреев побаивался и на откровенную вражду с ними не шел, но уступать им тоже не собирался.
Он ненавидел евреев, но, пожалуй, еще больше ненавидел баб. «Бабье вонючее», — цедил он сквозь зубы вдогонку какой-нибудь шлюшке и для пущей убедительности плевал себе на руку и отвешивал ей воображаемый подзатыльник. Ему было за семьдесят, и он был помешан на собственном здоровье, занимался рыбной ловлей и культуризмом, а любые болезни выгонял из себя исключительно голодовкой. Соседи утверждали, что, когда ему удаляли камни из почек, он заодно попросил себя кастрировать. Статный и высокий, он раза три был женат, имел несколько детей, которых не признавал и долгое время всячески уклонялся от уплаты алиментов, за что два раза побывал в местах Крайнего Севера. Кстати, он садился как алиментщик всякий раз, когда других сажали по идеологическим соображениям.
Он выдавал себя за крестьянского сына, но писал совершенно грамотно, четким, каллиграфическим почерком и не особо скрывал, что перед революцией окончил классическую гимназию, после чего пошел на фронт добровольцем. Значит, уже в первую мировую он был в чине прапорщика.
За свою жизнь он прошел все пять войн, включая даже японскую, имел множество орденов и медалей, однако не выслужился выше капитанского чина и пенсию имел довольно мизерную. На Ленфильме, где он снимался в массовках и даже эпизодах, он, как правило, изображал крупных сановников, генералов и аристократов.
В клокочущем аду коммуналки он жил среди нас не таясь — допотопное чудовище, монстр доисторической эпохи. Я думаю, что выжил он подсознательно, потому что сама природа заботится о выживаемости вида, она исподволь готовит своих детей к будущим катаклизмам, и данный экземпляр уцелел благодаря врожденным дефектам и порокам своего организма, уцелел в силу врожденной низости. Ископаемый ящер, чудовище, он изначально родился уродом и монстром. Покрытый мхом и лишайником, замаскированный ватником, он пережил потоп и оледенение и остался единственным ящером среди млекопитающих. Без друзей, единомышленников, он презирал окружающую его фауну.
«Падла… быдло… мразь… говно…» — цедил он нам в спину. Мы не обращали внимания, мы привыкли к хамству и терпеливо сносили его откровенное презрение и порой даже террор. Мы все его боялись, даже волчата. Поговаривали, что он стукач, провокатор и доносчик. К нему и в самом деле порой наведывались странные настороженные личности с цепким взглядом и вкрадчивыми манерами. Не исключено, что он подрабатывал осведомительством, — он бы не погнушался.
Он единственный никогда не делал коммунальных уборок, не выносил помойного ведра, не платил за общественную электроэнергию и даже не боялся напачкать в уборной. А когда Липка однажды после него шмыгнула в сортир, чтобы проверить, он запер ее на щеколду с пожеланием: «Просрись, сука!» И она сидела там паинькой, пока он не соблаговолил ее выпустить, а потом даже не осмелилась скандалить.
Он единственный свободно пользовался коммунальной кухней, не боялся оставлять там кастрюлю с супом, хлеб и соль. Животный ужас, который он внушал волчатам, невозможно было даже как следует объяснить.
На его кухонном столе громоздились горы пустых консервных банок, которые он хранил для червей, а также целые вороха клочков грязной бумаги, которыми он пользовался вместо тряпок и полотенец. Над этими нечистотами роились тучи мух, но никто не смел сделать ему замечание.
По утрам он принимал водные процедуры, для чего грел на плите громадный закоптелый чайник и вместе с ним удалялся в разгромленную ванную, где долго плескался, совершенно голый, при открытых дверях, и если забывал в своей комнате полотенце или белье, то в таком же виде шествовал через весь коридор. Встречные с визгом разбегались, он же не обращал на них внимания. Пока он плескался в ванной или готовил себе пищу на кухне, дверь его комнаты была распахнута настежь — так он проветривал свое помещение. В этом логове царил смрад и мрак запустения, на всех предметах громоздились высокие кучи старых пожелтелых газет, пол был заставлен пустыми банками и бутылками, и смердило оттуда чудовищно.
Однажды я была свидетелем, как один из приблудных волчат сунул нос в пещеру и был тут же пойман с поличным. Не знаю, каким чутьем наш ящер унюхал диверсию, но он стремительно выскочил из ванной. Громоздкая голая тень метнулась мне наперерез, и я невольно обратила внимание, что все его тело покрыто ровным коричневым загаром, — как видно, он был нудистом. Я испуганно юркнула в свою комнату, однако успела заметить, как, ухватив за шкирку несчастного пацана, ящер поволок его в свою пещеру и закрыл дверь на ключ. Мне показалось, что жертва при виде голого ящера просто потеряла сознание от ужаса, потому что, сколько я ни прислушивалась, никаких признаков борьбы или скандала из зловонной пещеры не доносилось. Не исключено, что открытая настежь дверь была своего рода западней, ловушкой для глупых жертв. В смятении я моталась по коридору, но мне так и не удалось дождаться момента, когда же наш ящер выпустил свою жертву. Похоже, он схавал ее целиком.
На другой день я осторожно наблюдала за ним, и он засек мой пытливый взгляд, подкараулил в коридоре и преградил дорогу.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Плач по красной суке - Инга Петкевич бесплатно.
Похожие на Плач по красной суке - Инга Петкевич книги
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- На черной лестнице (сборник) - Роман Сенчин - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
- Плач юных сердец - Ричард Йейтс - Современная проза
- ЛОУЛАНЬ и другие новеллы - Ясуси Иноуэ - Современная проза
- Жена декабриста - Марина Аромштан - Современная проза
- Пьющий время - Филипп Делерм - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
