Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первый концерт «Дестини» не просто оправдал все самые смелые ожидания Марка, он во сто крат превзошел их. Дуглас, верный себе, вышел на сцену с двухчасовым опозданием и к этому времени, столь же верный себе, успел набраться до такой степени, что едва держался на ногах и грозил то и дело рухнуть в толпу восторженных поклонников. Но три оставшихся музыканта «Дестини» принадлежали к самым крепким рок-исполнителям. Их опыт с лихвой компенсировал все прочие многочисленные грехи. И постепенно, вплетаясь в крепкий костяк их игры, невнятные выкрики и беспорядочные жесты Дугласа превратились в нечто магическое. Музыка была, как взрыв кислоты, которая растворяла сделанные из оргстекла стены тюрьмы Марка, пока не достигла его кожи и не начала разъедать ее.
Огни внезапно погасли, словно резко захлопнулась какая-то гигантская дверь. Откуда-то медленно, глухо забухал барабан. Из темноты прорезался надрывный плач гитары. Одинокое пятно голубого света вспыхнуло и окружило Дугласа, который стоял с микрофоном в центре сцены, и его кожаные штаны поблескивали, точно змеиная чешуя. Он сначала негромко, протяжно, затем все громче и настойчивей затянул вступление к своей самой известной песне «Время змея». Его голос взорвался внезапным визгом, и огни и рев музыкальных инструментов окружили его бушующим прибоем — так они пустились в плавание по самым отдаленным уголкам ночи.
В конце концов Том Дуглас принял облик Короля ящериц. Черная аура била от него во все стороны, как жар из горна, окутывала слушателей дурманной пеленой. Она производила какое-то призрачное, неуловимое воздействие, как новый непонятный наркотик: одних возносила на вершины экстаза, других низвергала в бездну убийственного отчаяния, одни видели то, о чем мечтали, перед другими разверзалось чрево ада. А средоточием этого полночного сияния был Том Дуглас, который разрастался и разрастался, а вместо его широкого мужественного лица то и дело мелькал широкий раздувающийся капюшон гигантской королевской кобры, черной и грозной, которая металась то вправо, то влево, пока он пел.
Когда песня оборвалась слитным стоном голоса, органа и гитары, Марк очнулся и обнаружил, что по его худым щекам неукротимо текут слезы, он стоит, сжимая в одной руке ладошку Кимберли, в другой — руку какого-то незнакомца, а Питер угрюмо сидит на полу и, зарывшись лицом в ладони, что-то бормочет о декадансе.
Следующий день был последним днем апреля. Никсон оккупировал Камбоджу. По всем кампусам страны, как пламя от разлившегося напалма, прокатилась реакция.
Марк нашел Кимберли на другом берегу залива — в гуще собравшейся в парке Голден-гейт взволнованной толпы она слушала выступления.
— Я не могу! — прокричал он, перекрывая вдохновенную речь оратора. — Я не могу сделать этот шаг… не могу выбраться сам.
— Ай, Марк! — Девушка досадливо тряхнула головой. — Ты такой эгоистичный! Такой… такой… буржуазный!
Она круто развернулась и растворилась в лесу скандирующих тел.
После этого они не виделись три дня.
Марк искал ее, пробираясь сквозь возмущенные толпы, ощетинившиеся частоколами плакатов, которые осуждали Никсона и войну, сквозь пелену дыма от марихуаны, который висел в воздухе, как тяжелый аромат жимолости. Его «суперправильный» наряд притягивал враждебные взгляды, и в тот его первый одинокий день он не раз и не два обходил стороной какого-нибудь неприятного человека, приходя в еще большее отчаяние от собственной неспособности слиться с пульсирующей народной массой вокруг него.
В воздухе пахло революцией. Он ощущал это напряжение, нарастающее, как электростатический заряд.
Марк наткнулся на нее на ночной демонстрации за несколько минут до полуночи третьего мая. Она сидела по-турецки на островке чахлой травы, которой удалось пережить нашествие тысяч протестующих ног, и лениво перебирала струны гитары под усиленные мегафонами звуки речей.
— Где ты была?
Она лишь взглянула на него и покачала головой. Марк опустился на траву рядом с ней.
— Подсолнух, где ты была? Я искал тебя повсюду.
Она наконец-то посмотрела на него, потом грустно покачала головой.
— Я была с народом, Марк. Там, где должна была быть.
Кимберли вдруг подалась вперед и с неожиданной силой сжала его запястье.
— Ты тоже должен был бы там быть, Марк. Просто ты такой… такой эгоистичный. Твой эгоизм — как броня. А ведь ты так много можешь нам дать — сейчас, когда нам нужна вся помощь, какую мы только можем собрать, чтобы дать отпор угнетателям, пока не стало слишком поздно. Выйди из своей скорлупы, Марк. Освободись.
В уголке ее глаза блеснула слезинка.
— Я пытался, — честно ответил он. — Я… просто я, похоже, не могу этого сделать.
С моря тянул легкий ветерок, прохладный и влажноватый, относил в сторону слова, льющиеся из мегафона. Марк поежился.
— Бедный, ты такой закомплексованный! Твои родители, школа — они затянули тебя в смирительную рубашку. Ты должен вырваться на свободу. — Кимберли облизнула губы. — Думаю, я смогу тебе помочь.
Он весь подался вперед.
— Как?
— Тебе нужно научиться сносить стены, как поется в песне. Нужно распахнуть свое сознание.
Пошарив в кармане своей вышитой джинсовой куртки, она что-то вытащила оттуда, зажав в кулаке.
— Колесо. — И разжала руку. На ладони лежала непонятная белая таблетка. — Кислота.
Перед ним был предмет его долгого умозрительного изучения, средство поиска и его цель в одном лице. Легально добыть ЛСД было очень трудно, а пытаться достать ее на черном рынке Марк не хотел из глубоко укоренившегося отвращения, смешанного с инстинктивным опасением того, что эта попытка приведет его за решетку, и это помогало ему отсрочить решающий миг. Ему уже предлагали кислоту прежде — за компанию, но он всегда отказывался, уверяя себя: это потому, что никогда нельзя быть уверенным, какую дрянь тебе подсунул уличный торговец, хотя в глубине души всегда боялся открыть ту таинственную дверь, которую она собой олицетворяла. Но сейчас мир, к которому так хотелось приобщиться, вздымался вокруг него, как море, а женщина, которую он любил, бросала ему вызов и искушала одновременно, и этот вызов-искушение лежал у нее на ладони, медленно тая под дождем.
Марк схватил таблетку, быстро и с опаской, как будто подозревал, что она обожжет ему пальцы. Он надежно спрятал ее в задний карман черных джинсов-дудочек, которые были так основательно заляпаны грязью, что напоминали объект чьего-то неудачного эксперимента с покраской.
— Мне нужно это обдумать, Подсолнух. Я не могу вот так, очертя голову.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Фирменное блюдо - Сергей Александрович Арьков - Фэнтези
- Искатель. 1992. Выпуск №2 - Джон Макдональд - Фэнтези
- Девять жизней Молли Джонсон - Варвара Мадоши - Фэнтези
- Неукротимое пламя - Джулия Холл - Героическая фантастика / Фэнтези
- Зелёные небеса [СИ] - Анатольевич Короленко - Фэнтези
- Последняя Утренняя Звезда - Оливер Джонсон - Фэнтези
- Огнерожденный - Роман Афанасьев - Фэнтези
- Дикие земли - Сергей Александрович Арьков - Прочее / Попаданцы / Периодические издания / Фэнтези
- Дикие земли - Евгений Щепетнов - Фэнтези
- Дикие танцы в ураган, или Безумная магия - Дебора Гири - Фэнтези