Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пачка стодолларовых купюр в количестве ста штук ударила шофера в затылок (Владимир метнул ее с такой силой, что она оставила красный отпечаток на лунной поверхности выбритой головы). Водитель глянул на пачку. И завел свой маленький «трабант».
Путь в аэропорт требовал разворота на месте — маневр, который машина побольше «трабанта» не смогла бы осуществить. В этом отношении Владимиру повезло. Не повезло в другом: развернувшись, они оказались лицом к лицу с Сурковой армадой БМВ и бандитами, спасавшимися бегством от красноармейского старичья.
Водитель, как полагается, давил на клаксон и громко ругался. Однако при той сумятице, что творилась перед машиной, он все-таки не уберегся и сбил какой-то крупный объект, — до своего смертного часа Владимир будет верить, что это был Бревно. Впрочем, учитывая яркое полуденное солнце и слепящие красные вспышки, полыхавшие на роговице, он мог и ошибиться. Возможно, это был дружок Бревна.
От толчка «трабант» полетел к ограждению на набережной. Переживший удары и покрепче, когда его клепали, «траби» отскочил от ограждения на проезжую часть, тем самым Владимир и водитель были спасены от падения в реку. Удивительная машина, этот «трабант»! При всей скромности, забитости, какая внутренняя мощь. Мать всегда хотела, чтобы Владимир женился на девушке, похожей на этот «траби».
— Машине конец! — простонал шофер, хотя они уже одолели набережную и въехали на мост, вившийся от Народного проспекта. — Плати!
Очумевший Владимир, у которого к тому же не было другого выхода, бросил подростку еще десять штук В ответ водитель выдернул серпантин проводков и единственную лампочку из приборного щитка, отчего «трабант» раскочегарился не на шутку: с потрясающей лихостью и неприкрытым пренебрежением светофорами они пролетели сквозь Маленький квартал и двинули вверх по Репинскому холму.
Завеса дыма, поднимавшаяся над Ногой, накрыла город, кое-где дым достигал плотности кучевых облаков, какими их видишь из иллюминатора самолета. Преждевременная ночь опустилась на Праву, придав шпилям и куполам Старого города жутковатое индустриальное обаяние.
К тому моменту боль в ребрах Владимира обострилась. Он закашлялся. В горле стоял какой-то комок — толстая нить свернувшейся крови, и он выхаркивал ее до тех пор, пока кровяная цепочка не распрямилась внутри желудка и не приземлилась на лысине шофера.
На секунду показалось, что дело проиграно; на секунду ему показалось, что до аэропорта придется топать пешком. Но водитель в терпеливой, недоуменной манере гордого местного парня, неожиданно запачканного западным нутром, буркнул только: «Плати». Когда деньги шлепнулись на переднее сиденье, анархист снова врубил мотор.
Глядя на город, раскинувшийся внизу, Владимир заметил караван БМВ, взбиравшийся на холм; машины двигались вплотную друг к другу темно-синей рекой, похожей на Тавлату, разве что автомобильная река текла куда энергичнее и вверх по Репинскому холму, а не вниз. Владимир поежился, дивясь мощи организации, к которой недавно принадлежал, хотя цепочка роскошных немецких «бимеров» была, вероятно, самым внушительным ее проявлением. Если не считать, конечно, той ситуации, когда из каждого звена цепочки льется шквальный огонь.
Что и произошло минут десять спустя. Съехав с холма, «трабант» выбрался на главное шоссе, ведущее из города. От кровотечения Владимира охватила такая слабость, что ему хотелось расплакаться. Откинувшись на спинку сиденья и запрокинув голову, чтобы остановить кровь, он тихонько нашептывал отцовский девиз «не реви», когда пуля снесла заднее стекло «трабанта». Крошечные осколки прочертили тонкие красные линии на затылке шофера, нарисовав орнамент (весьма уместный) к вытатуированному «А», символу анархистов.
— А! — заорал шофер. — Артиллерия бьет по машине-смертнице и Ярославу! Плати!
Владимир сполз в лужу собственной крови. Водитель Ярослав свернул на ничейную землю между предохранительными поручнями и собственно шоссе. Худенький «трабант» протиснулся мимо трейлера с логотипом шведской фирмы по производству модульной мебели, обогнав его.
Потрясенный, с трудом соображавший Владимир приподнялся, чтобы взглянуть в более не существовавшее заднее окно. Шведский мебельный трейлер загораживал их машину от охотников Сурка, словно представитель сил быстрого реагирования ООН. Но люди Сурка явно не питали уважения к шведской мебели. С упорством, свойственным лишь бывшим советским эмвэдэшникам и первокурсникам юридического факультета, они продолжали палить. Трейлер двигался бешеными зигзагами, пытаясь удержаться на проезжей части. Наконец его усилия принесли результат — с громким свистом задние дверцы кузова распахнулись.
Разноцветные обеденные столы «Кровник», застекленные шкафы из прочной березы «Сканор», складные настольные светильники «Аркитект» (со съемной лампой) и сам глава этого разномастного семейства — комплект мягкой мебели «Гринда» из трех предметов «модной пестрой расцветки» — вывалились из трейлера на флотилию БМВ, поставив наконец точку в русско-шведской войне 1709 года.
«Трабант» затормозил у выхода на посадку. Владимир, растрогавшись на прощанье, бросил Ярославу еще десять кусков. Тот похлопал Владимира по мокрой от пота спине и воскликнул, тоже не сумев сдержать слезы:
— Беги, Джеймс Бонд! Одна машина все еще у нас на хвосте!
Владимир побежал, рассеянно утирая кровоточащий нос окровавленной повязкой на руке. Шлепнул паспорт на стойку перед полусонными пограничниками, стерегшими выход на посадку, и в этот официальный момент вдруг вспомнил о дипломате с пятьюдесятью тысячами долларов и револьвером.
— О, прошу прощения, — произнес бдительный Владимир. Кинувшись вприпрыжку к ближайшей урне, он застенчиво достал револьвер и, пожав плечами, выбросил сей бесполезный предмет. — Только не спрашивайте об оружии, — сказал он приятному господину в зеленой униформе и с усами, как у моржа. — У меня был длинный день!
— Американец? — спросил высокий и поджарый командир пограничников; седой чуб выбивался из-под его беретки.
Вопрос прозвучал скорее как констатация факта. С минимумом злорадства он велел Владимиру убрать свои заляпанные кровью руки с белой, без единого пятнышка, стойки, затем поставил штамп в паспорт — детский рисунок улетающего самолета — и жестом пропустил пассажира на посадку. До вылета рейса оставалось десять минут, и Владимир приготовился к финальному забегу.
Следом за ним к стойке подбежали Сурок и Гусев, застегивая на ходу двубортные пиджаки, поправляя галстуки и вопя по-русски:
— Задержите преступника в окровавленной рубашке! Вот он, негодяй, задержите его!
Владимир остановился, словно пригвожденный к месту этими обидными словами, но стражи границы не шелохнулись.
— Мы здесь не говорим по-русски, — заявил командир на столованском, остальные одобрительно засмеялись.
— Задержите международного террориста! — надрывался Гусев по-прежнему не на том языке, каком следовало.
— Паспорт! — гаркнул в ответ командир на международном наречии пограничников, к которому они прибегают, когда их угрюмость перерастает в нечто посерьезнее.
— Советским гражданам не требуется паспортов! — крикнул Сурок и в последнем самоубийственном порыве бросился к выходу на посадку и Владимиру.
Владимир не двигался с места, завороженный взглядом сына мистера Рыбакова. Многое соединилось в этом диком взгляде: ненависть, безумие и — в самой глубине — отчаяние, которое отец Сурка, Вентиляторный, носил, как награду… Недолго смотрели они друг на друга, вмиг замелькали дубинки, посыпались точные удары в пах, и седой человек склонился над Сурком и Гусевым, выкрикивая слова отмщения за советское вторжение в 1969-м.
— Бедный мой народ, — неожиданно произнес Владимир, глядя на разгоревшееся побоище.
Почему он это сказал? Владимир покачал головой. Дурацкое наследие. Глупый мультикультурный еврей.
Морган среди немногих последних пассажиров, поднимавшихся по трапу, он не разглядел. Смешно, конечно, но он ожидал, что ее ясное лицо выделится на общем фоне сиянием сверхновой звезды, ожидал услышать нечеловечески прекрасный возглас: «Влади!» Ничего такого не дождавшись, он все-таки побежал… Бежал он так, как его научили Костя и жизнь, бежал к ней, к гулу реактивных двигателей, солнцу, искрившемуся на мягко покачивавшихся металлических крыльях, к невыносимой минуте, когда еще один пейзаж отлетит прочь, будто ничего никогда и не было.
Он бежал — не успевая даже соврать себе, что вернется. А вранье всегда многое значило для нашего Владимира: как с другом детства, с ним никогда не утратишь взаимопонимания.
Эпилог
1998 год
А я играю на гармошке
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Пляска Чингиз-Хаима - Ромен Гари - Современная проза
- Грустные клоуны - Ромен Гари - Современная проза
- Эстетика. О поэтах. Стихи и проза - Владимир Соловьев - Современная проза
- С носом - Микко Римминен - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
- Чародеи - Ромен Гари - Современная проза
- Людское клеймо - Филип Рот - Современная проза