Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да попался тут… отродье собачье.
— На коне?.. Это охранник.
— Сволочь он… Не пустил нас через сад.
— Но он же охранник… Он службу несет… Зарплату получает.
— Зарплата — это ладно. Детей кормить надо. Но кто его заставляет так с людьми обращаться… кричать, оскорблять?
— Не покричишь — слушать не будут. Может, ему велели кричать.
— Ну и пусть… Пропади они пропадом — и сад, и сторож, и весь этот свет. Давай тащи свой завтрак.
— Успеешь… До двенадцати еще далеко.
— Господи, опять лапша? Мы же вечером глотали эту бурду?
— Больше нет ничего, — смутилась Айгуль. — Четвертый день без денег.
— Завтра стипендия, — Бексеит помял лапшу вилкой. — Последняя стипендия.
Они ели молча, только посапывал Сейтжан, старательно уплетая из маленького блюдечка пустую лапшу, размазывая ее по лицу и по столу. Малыш чихнул.
— Да не оставит нас аллах своей милостью, — произнесла Айгуль. — Защитится твой папа.
— Я хотел сегодня ребят привести, — сказал Бексеит. — Помнишь, на улице встретил? Обмыть положено… предварительную защиту. Они ведь не отстанут. Давно пристают, почему не зову.
Но вернулся он один. Все это время она крутилась возле дома, а когда наконец еще издали увидала его, сердце как в яму ухнуло. Он шел весь поникший. Потемневшее, будто обуглившееся лицо — с кулачок. Лишь глаза посветлели и запали. Он прошел мимо Айгуль, словно ее тут и не было, переступил порог и повалился на кровать. Айгуль присела с краю — о чем тут было спрашивать?
Темнело, и тишина, устоявшаяся в комнате, теснила душу. Даже маленький Сейтжан почувствовал: что-то произошло, и, прижавшись к коленям матери, затих. Прошел час, второй… В комнате стало совсем темно. С той минуты, когда в дом вошла беда, безмолвие так и не нарушалось. Вдруг за стеной, что выходила в сад, раздался выстрел. Сейтжан, которого только страх заставил молчать, вскрикнул. Очнулась Айгуль. Поднялась, зажгла свет. Мальчик повис на шее матери, и с ребенком на руках она расстелила скатерть и накрыла на стол.
— Куке, ау, куке… — Она коснулась туго вьющихся волос Бексеита. — Вставай, поешь… С утра ведь крошки во рту не было. Свалишься еще…
Бексеит перевернулся на спину и открыл глаза.
— А что вы мне можете предложить? Лапшу на воде или какую-нибудь вонючую баланду? Или картошечки?..
— Мясо!
— Откуда это?
— Ты говорил, ребята придут… У соседей заняла.
— Ишь, какие добренькие… — Бексеит уже сидел, впервые за это время подняв наконец глаза. Он был весь будто изжеванный. — Добренькие, видишь, у нас соседи… — бессмысленно повторял он. — У нас ведь человек человеку друг, товарищ и брат. Добренькие попались нам соседи. Может, тетка эта, соседка наша, отвалит нам тысчонку?
— Завтра — стипендия. Нет, разве?..
— Стипендии мало… В Москву еду… — Он машинально пересел за стол. — Мой Алиханов собирается написать в Москву своему старому другу, в гимназии еще вместе учились… Есть такой историк Никитин… профессор тоже. — Бексеит вертел в руках алюминиевую ложку и разглядывал ее так, словно желал убедиться, точно ли это ложка и правда ли из алюминия или из чего другого сделана. — Старик этот в Москве очень влиятелен, повлиятельней нашего Алиханова в Алма-Ате.
Айгуль притихла. Только Сейтжан ерзал на коленях у матери, потому что хотел есть.
— Алиханов говорит, этот Никитин все может.
— А сегодня… что же?
— Вот он и говорит: понравится Никитину твоя работа — все. Даст у себя защититься… А сегодня? Ты про этих?.. Сегодня как было?.. Разве не видишь?..
— А как же тогда?.. Раз никуда не годится?
— Годится! — От гулкого удара кулака старый тяжелый стол дрогнул и плоское блюдо с горой мяса чуть накренилось. Задребезжали бутылка со стаканом. — А эта зеленоглазая откуда взялась? — Бексеит сощурился. — Ах, это все соседка добренькая… А ну-ка зови ее сюда. — Он откупорил бутылку и доверху налил большой граненый стакан. — Пить будешь?.. Нет? Ладно! Лучше не пить. И я пить не стану. Только сегодня выпью… Но уж напьюсь так напьюсь… За ваше здоровье, добренькие… — Он выпил как воду, не поморщился даже. Схватил кусок мяса, понюхал и опять швырнул на блюдо. — Годится! — И опять кулаком по столу. — Кто посмеет сказать, что не годится? Напротив… Все как один нахваливали. Говорили, что я — сила… Что я истинный ученый… И что работа замечательная, говорили… Что новых фактов — куча, открытий — полно… Мысли смелые… Все ново, свежо… И так далее… И тому подобное… Много чего наговорили… Но! Но, но, но… но — молодость, неопытность, кое-что неясно, попадаются нечеткие выражения… Все бочком, бочком — и, пожалуйста, пропасть недостатков и даже прямых ошибок… Если я тебе сейчас все это перечислю, ты за голову схватишься и бросишься бежать от меня куда глаза глядят… Но имей в виду, говорилось все этак, любя, по дружбе, из одного желания мне помочь, и только.
— А потом…
— А потом сказали: еще немного поработает, исправит недостатки и, пожалуйста, пусть защищается, никто мешать не станет…
— Ну и что… Поработай, исправь… Вон сколько написал… Целых четыреста страниц… А уж это не напишешь?
— Ну куда ты свой нос суешь, черномазая! К тому, что я написал, словечка добавить нельзя. Думают, меня проведешь… А дело все в том, что большинство на кафедре против самой сути моей диссертации. И защитить мне все равно они не дадут. Это не я тебе говорю. Это сам профессор Алиханов мне сказал.
— А как же он тогда… этот человек?
— Очень хороший этот человек! Просто замечательный… Мягкий, вежливый, старик добрейший… Оттого все, кому не лень, на нем ездят. Заведуй я на его месте кафедрой, я бы поглядел еще… Впрочем, как знать… По тому, как они бросились сегодня в бой… Да… Время героев прошло. Чтобы уложить самого могучего батыра, теперь одной пули достанет… И всем рот не заткнешь… — Он взял бутылку. — Не вешай нос, моя черномазенькая. Ничего, не сдохнем… — Он снова до краев налил стакан. — За здоровье профессора Махмета Алиханова! — Он поднялся, качнулся, отхлебнул с полстакана и перевел дух. — Впрочем… — Он поднес стакан к глазам и посмотрел на свет, словно желая убедиться, много ли осталось. — За успехи в науке профессора Бексеита Атаханова! — Он вдруг рассмеялся и, опорожнив стакан, метнул его в дверь. — Пусть все несчастья этого дома сгинут вместе с этой посудиной!
Но стакан остался цел и лежал у порога. Он сделал два неверных шага к двери, медленно поднял стакан, будто удивляясь, что он цел. Замахнулся было, чтобы швырнуть его снова, но раздумал и, добравшись до кровати, рухнул всем телом. В ту же секунду Айгуль
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Чудесное мгновение - Алим Пшемахович Кешоков - Советская классическая проза
- Победитель - Юрий Трифонов - Советская классическая проза
- Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков - Детская проза / Советская классическая проза
- Мешок кедровых орехов - Николай Самохин - Советская классическая проза
- Семипёрая птица - Владимир Санги - Советская классическая проза
- Сплетенные кольца - Александр Кулешов - Советская классическая проза
- Песочные часы - Ирина Гуро - Советская классическая проза
- По старой дороге далеко не уйдешь - Василий Александрович Сорокин - Советская классическая проза
- Долгие крики - Юрий Павлович Казаков - Советская классическая проза