Шрифт:
Интервал:
Закладка:
России суждено властвовать над миром. Сказывают, что в пророчествах Святых Отцов сказано и про Босфор с Дарданеллами, и про Иран с Индией. Всюду будет править Русь православная. Державин не был одержимым фанатиком этих идей, но время от времени они его вдохновляли.
Любая война в чьём-то представлении является священной.
Претенденты на мировую гегемонию всегда объясняют свою экспансию «благовидными предлогами». С древнейших времён самыми популярными объяснениями вторжения были религиозные мотивы (противника обвиняли в святотатстве) или обвинения намеченной жертвы в клятвопреступлении или тайном коварстве… Именно так начинались войны между двумя гегемонами классической Эллады — Афинами и Спартой. Они обвиняли друг друга в преступлениях перед богами — в том числе давних, мифических. Но основная стратегическая задача для всех очевидна: влияние, ресурсы, политический и торговый приоритет. А мистический флёр полезен не только для самооправдания. Мотивы «священной войны» вдохновляют, сплачивают массы, пробуждают фанатизм, без которого невозможно вести затяжную войну, полную тягот и перенапряжения сил. Державин не боялся подчёркивать мотив религиозной борьбы: ведь это, в представлении солдат, — едва ли не основной нерв экспансии. «Магомета ты потрёс!» — восклицает он после победы над Блистательной Портой. Царьград пока ещё не освобождён — но разве это свершение кажется невероятным? Даже после буйного Петра сохранился в России дух потомков Даниила Александровича — князей Московских, которые наращивали могущество медленно и неуклонно. Вот и Екатерина не любила авантюрную штурмовщину. Сначала — Дунай и Кубань, потом — Кавказ, потом — Иран и освобождение славянских народов, а уж после всего — столица империи, Константинополь. Кстати, Державин нечасто упоминал Царьград в одах. Но всегда имел в виду эту стратегическую цель.
Воинская держава готова была вступить во всеевропейскую войну. Суворов предлагал императрице идти походом на «безбожных французов». Начиналась большая игра — поопаснее трактирного фараона. В этой игре мечты Державина о Царьграде обретали реальные очертания…
ПОЖАРСКИЙ
У великой державы имеются герои не только в настоящем, но и в далёком прошлом. В те времена всё, что было до Петра Великого, воспринималось как нечто былинное, сказочное. Победу над Смутой (не столько над поляками, сколько над всенародной и государственной деградацией) не забыли: как-никак то было начало правящей династии. Но о вождях сопротивления Россия вспоминала нечасто. Гермоген, Пожарский, Минин — патриарх, князь и мещанин, почти мужик.
Державина с гимназических лет восхищал подвиг князя Пожарского. Родовитый аристократ, Рюрикович, прямой потомок Всеволода Большое Гнездо… Его отец и дед воевали за царя и Отечество, но каменных палат не нажили, пребывали в бедности. Разве это не напоминает судьбу потомков мурзы Багрима? В роковой час именно Пожарский возглавил ополчение, разбил врага, организовал выборы нового государя (по существу — выборы династии) и — отошёл в сторону. Державин нашёл в судьбе Пожарского образ идеального героя:
Который бы в боях сражалсяЛишь спасть народ, царя от бед;Перунами не возвышался,Отнёс к другим весь звук побед;Красой и златом не был пленным,Простил убийцам обличенным,Сокрыту зависть наградил;Не вняв к себе народа клику,Избрал достойного владыкуИ над собою воцарил…
На коварство французского возмущения и в честь князя Пожарского, 1789, 1790Таков был первый отклик Державина на французскую революцию. Перед угрозой хмельного хаоса, пожиравшего народы (Державин именно так воспринимал французские события), он вспомнил о Пожарском. После Державина эта ассоциация станет общим местом.
Опыт политической борьбы помог Державину увидеть главное в судьбе князя. Увидеть, чем он отличается от героев, спасавших Францию, Британию, Испанию… Пожарский — признанный военный вождь, политический лидер, после победы не стал претендовать ни на престол, ни на первое место рядом с престолом. Не боролся за власть, не боролся даже за влияние на молодого государя… Истинно русское воинское смирение, секреты которого хорошо знал и Суворов. В 1796 году он писал А. И. Горчакову: «О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! Он побеждает и природу, и людей. Он обошёл Альпы, как будто их и не было вовсе. Он спрятал в карман грозные их вершины, а войско своё затаил в правом рукаве своего мундира. Казалось, что неприятель тогда только замечал его солдат, когда он их устремлял, словно Юпитер свою молнию, сея всюду страх и поражая рассеянные толпы австрийцев и пиемонтцев. О, как он шагает! Лишь только вступил на путь военачальства, как уж он разрубил Гордиев узел тактики. Не заботясь о числе, он везде нападает на неприятеля и разбивает его начисто. Ему ведома неодолимая сила натиска — более не надобно. Сопротивники его будут упорствовать в вялой своей тактике, подчинённой перьям кабинетным, а у него военный совет в голове. В действиях свободен он как воздух, которым дышит. Он движет полки свои, бьётся и побеждает по воле своей! Вот моё заключение: пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем. Великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастье своё, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, — он погибнет». Это пророчество исполнилось не только в судьбе Бонапарта. Истинно русский герой, Пожарский не изменил единству мысли. Спас Отечество — и «избрал законного владыку и над собою вацарил». Тут и воинский подвиг, и подвиг смирения. Не случайно Россия вспомнила о Пожарском во дни побед Наполеона. Пропагандисты и поэты (в те годы все пропагандисты, начиная с Шишкова, были и поэтами) клялись именем Пожарского, не забывая и про Минина-Сухорука.
Историки устраивали над Пожарским неправедный суд. Оказывается, он был бездарным воеводой и слабым политиком. Действовал медлительно и не мог железной рукой установить воинскую дисциплину. Но почему же именно второе ополчение, возглавленное Пожарским, изгнало интервентов из Москвы? Да, не всегда Пожарскому удавалось держать в повиновении казаков Трубецкого — это проявилось, когда они нарушили обещание князя и расправились над измождённым польским отрядом полковника Струся, покинувшим Московский Кремль.
Ещё до фелицианского взлёта, до французской революции, в конце 1770-х годов, Державин задумал поэму о Пожарском. В этом жанре пробовал себя Ломоносов, в этом жанре ярко проявил себя Херасков. Честолюбие требовало от поэта эпических подвигов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Александр Суворов. Первая шпага империи - Замостьянов Арсений Александрович - Биографии и Мемуары
- Фельдмаршал Румянцев - Арсений Замостьянов - Биографии и Мемуары
- Я везучий. Вспоминаю, улыбаюсь, немного грущу - Михаил Державин - Биографии и Мемуары
- Мой XX век: счастье быть самим собой - Виктор Петелин - Биографии и Мемуары
- Маленький принц и его Роза. Письма, 1930–1944 - Антуан де Сент-Экзюпери - Биографии и Мемуары
- Потемкин - Ольга Елисеева - Биографии и Мемуары
- Большая Медведица - Олег Иконников - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Я пел с Тосканини - Джузеппе Вальденго - Биографии и Мемуары
- Venceremos - Виктор Державин - Биографии и Мемуары / Периодические издания / Шпионский детектив