Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ах, это письмо… Конечно, конечно, возьми его. Пусть Дашенька развлечется немножко.
Но мама не развлекалась этим самым письмом. Наоборот, когда она прочитала это письмо, то стала очень печальной и сказала:
— Знаешь, Татка, Калабушкин мне это поручил, и я должна была довести все до конца. Ведь не могут ВСЕ люди во что-то верить. Один кто-нибудь должен поверить, но только очень. Татка, дорогая Татка! Если бы ты только видела, как он горел, как он надеялся… А доктор Головачев, который и рассказал мне историю Рабчинского! Ах, Татка, как он хотел, чтобы это не оказалось выдумкой! Чтобы все оправдалось.
И ведь Ростислав Васильевич относился серьезно к истории Рабчинского. Очень. Он даже говорил мне об этом в тот день, когда уходил на фронт. Выходит, что я не оправдала их надежд. Надо было собрать экспедицию энтузиастов. Ведь сейчас многие увлекаются подводным плаванием. А я не смогла все это организовать. Почему? Ты не презираешь свою глупую мать, Татка?
— Эх ты, мамонт! Да ты что, в самом деле, что это с тобой? Как ты смеешь прибедняться! Да это совсем на тебя не похоже! Все будет. Все еще впереди.
И мы с ней проговорили до двух часов ночи, а потом, когда я уже заснула, вдруг меня разбудил мамин голос:
— Татка, проснись, послушай, что я тебе скажу. Это же он, ну конечно, он. Понимаешь, ведь видела его только я, а мне было тогда двадцать три года и, конечно, мне он казался стариком, если ему было пятьдесят, тем более седые волосы, мало зубов… А ведь у него были совсем маленькие сыновья-двойняшки. Ты помнишь, они погибли… А все стали называть его стариком с моих слов, конечно. Это, безусловно, он, и ему сейчас восемьдесят с хвостиком, и живет он в Ленинграде. Вот посмотри штамп на письме. Оно из Ленинграда.
Я вскочила с кровати, зажгла свет и села на мамину кровать.
— И потом, Татка, посмотри, какие могут быть еще сомнения: почерк тот же самый, что и на карте. Посмотри, высокие буквы, каждая отдельно, как будто не написанная, а нарисованная. Во всяком случае, это тот же человек, который писал объяснения к карте. Тот же высокопарный стиль. Это он! Ну, а если это не тот старик, то значит, кто-то другой, кто знает тайну, и он живет в Ленинграде. Татка, ты берешь отпуск и едешь в Ленинград!
— Мама! — закричала я и стала душить ее в объятиях. — Но как же ты останешься одна?
— Тата, о чем ты говоришь! Ты же знаешь, что для нас нет ничего главнее в жизни.
Я знала. Знала, что для меня — нет главнее. Ну… а для мамы… Может быть, даже это вернет ей ноги!
* * *И вот я в Ленинграде. Я много читала и слышала про всякие прекрасные города — про Рим и Париж, про древний Самарканд и современный Мехико. Но я уверена, что не было, нет и не будет прекрасней города, чем Ленинград. И хотя внутри меня горит нетерпение, все-таки я не могу удержаться, чтобы еще раз не вернуться на Невский и потом неожиданно выйти на Дворцовую площадь и еще раз прошвырнуться по улице Росси.
В ту ночь, когда мы с мамой решили, что я поеду в Ленинград, мы сидели с ней до утра, не спали ни минуты. Мама взволновалась, что я буду в Ленинграде. Ей самой так хотелось его увидеть! И потом, она всегда мечтала, что сама мне его покажет. Проведет по любимым местам, покажет любимые дома. А Эрмитаж! Даже и представить себе не могу, как мама переживает, что не может сама показать мне Эрмитаж.
Эх, что же мы раньше так и не съездили в Ленинград, когда мама была еще здорова… Ну, хватит расстраивать себя!
Я остановилась у двоюродной бабушки. Это сестра моей бабушки, маминой мамы. Она знала меня только по фотографиям и никак не могла успокоиться, почему я такая вымахала высокая.
— Ах, ну и дети сейчас! Мама ведь по сравнению с тобой просто девочка.
— Ну что же делать, бабушка? При всем желании я исправиться не могу. Так что придется терпеть.
Первый вечер я рассказывала бабушке, как мы живем; а что рассказывать, и так она все знает из маминых писем.
Мне не терпелось заняться расследованием. Прежде всего, как мы с мамой решили, я пойду к Ростиславу Васильевичу, все ему расскажу подробно и дальше буду действовать по его указаниям.
— Он тебя, Татка, проведет по Эрмитажу, как меня когда-то, сказала мама грустно. — Знаешь, какое это счастье пройти с ним по Эрмитажу!
* * *Я сделала вес точно так, как велела мне мама. Пошла в «Север» и купила торт. Не такой, где много кремовых роз, а почти что без крема. Купила на Невском два букетика ландышей и пошла в гости к Ростиславу Васильевичу.
Когда мне мама рассказывала о нем, я почему-то всегда представляла его таким, как вот рисовали Тургенева на портретах, только уже седого, очень важного, но доброго и в какой-нибудь бархатной куртке со шнурками. И представляла, что жить он должен не иначе как в каком-нибудь ампирном особняке. Но жил он не в особняке. И хоть это и было совсем рядом с Эрмитажем, но я еле-еле нашла его квартиру. Мне указывали сначала проходные подъезды, потом проходные дворы, настоящие ленинградские, как колодцы, без единой веточки или травинки. И почему-то парадная дверь была заколочена, а надо было идти с черной лестницы, на нее вела дверь, обитая старой черной клеенкой, и в дыре торчали куски серой ваты. На лестнице было темно, и я споткнулась о ведро с отбросами и чуть не упала.
Вот уж не так должен жить человек, который больше всех на свете понимает прекрасное. Но зато Ростислав Васильевич оказался точно таким, как я себе его представляла, и даже в черной бархатной куртке, обшитой шнуром.
Я вошла и сразу сказала:
— Вам привет от Даши Ростокиной. Вы помните ее?
— Даша Ростокина! — радостно воскликнул Ростислав Васильевич.
Тут в прихожую вышла очень тоненькая, как пятиклассница, коротко остриженная женщина. Она улыбнулась, близоруко щуря продолговатые глаза, и сказала:
— Как, неужели Даша Ростокина объявилась?
— Нет, пока что это от нее посланец, юный и симпатичный. Знакомьтесь. Это моя супруга Марианна Николаевна. — Ростислав Васильевич по-старинному галантно познакомил нас.
— А я дочь Даши Ростокиной. Меня звать Тата. Неужели вы не узнали сразу?
— Боже мой! Даша Ростокина… Дочь… Сколько же вам лет? Хотя, конечно… В каком же году это было? Даша Ростокина уехала из-за этого молодого человека…
— Володя Знаменский, — подсказала Марианна Николаевна.
— Да, да. Знаменский. Способный был молодой человек и напористый. Хотя, конечно, Даша Ростокина была гораздо способнее его. Нет, не способнее. Она была талантлива. Да. Так вы ее дочка?.. Ну что же мы здесь стоим, вы проходите, проходите… Марианна, будь любезна, нам чаю…
Пили мы чай почему-то не в столовой и не на кухне, а в кабинете Ростислава Васильевича. Это была огромная комната, и все стены до самого потолка были заставлены книжными шкафами. Глубокие кресла, обтянутые темной кожей, огромный письменный стол. Мы пили чай за овальным столиком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- "Цесариус" обреченный... - Станислав Жейнов - Научная Фантастика
- Бюллетень фактов N 6 - Джон Браннер - Научная Фантастика
- Банка - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика
- Черный Ферзь - Михаил Савеличев - Научная Фантастика
- «Если», 2009 № 04 - Журнал «Если» - Научная Фантастика
- Мамочка – привидение - Ирина Мутовчийская - Научная Фантастика
- Сепаратная война - Джо Холдеман - Научная Фантастика
- Война во времени - Александр Пересвет - Научная Фантастика
- Комитет Правды - О. Палёк - Научная Фантастика
- Любовь, смерть и роботы. Часть 1 - Тим Миллер - Боевая фантастика / Научная Фантастика / Ужасы и Мистика / Юмористическая фантастика