Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Единственное, что их объединяло, - полная свобода от влияния славянофильства. Если о Дурново мы можем судить главным образом по его знаменитому меморандуму, то о Витте у нас осталось замечательное документальное свидетельство. По крайней мере, некоторые исследователи полагают, что Витте послужил прототипом Политика в повести Владимира Соловьева «Три разговора». И монологи Витте-Политика не оставляют ни малейшего сомнения в его позиции. Вот лишь один пример. «Существительное прилагательному русский есть европеец. Мы русские европейцы, как есть европейцы английские, французские, немецкие, [а наши оппоненты] никак не могут удержаться на точке зрения греко-славянской самобытности, а сейчас же с головой уходят в исповедание какого-то китаизма... и всякой... азиатчины. Их отчуждение от Европы прямо пропорционально их тяготению к Азии. Что же это такое? Допустим, что они правы насчет европеизма. Пусть это крайнее заблуждение. Но откуда же у них такое роевое впадение в противоположную крайность, в азиатизм-то этот самый? А? И куда же испарилась у них греко-славянская, православная середина?.. А ведь в ней-то, казалось бы, самая суть... Гони природу в дверь, она влетит в окно. А природа-то здесь в том, что никакого самобытного греко-славянского культурно-исто- рического типа вовсе не существует, а была, есть и будет Россия как великая окраина Европы»[123].
Стоило освободиться от оков славянофильской «идеи-гегемона», как тотчас возникала геополитическая картина мира, нисколько не похожая на ту, что предстала нам в изображении Александра III или Ричарда Пайпса. По мнению Дурново (которое, заметим в скобках, полностью совпадало в этом случае с точкой зрения Витте), единственный и впрямь неразрешимый конфликт в Европе был между Британской империей, не желавшей поступиться своим морским владычеством, и Германией, бросившей вызов британской монополии. Эта конфронтация была без сомнения чревата войной. Но Россия-то здесь причем? Ей-то зачем было ввязываться в чужую ссору, да еще на стороне Англии, навлекая на себя гнев и вражду соседней и могущественной Германии?
Тем более что единственный интерес России на Западе заключался в этот роковой момент исключительно в охране нерушимости своих границ, угрожать которым могла только Германия. Смерти подобно поэтому было объединяться с ее врагами. Наиболее опасным результатом проанглийского крена в политике России была, по мнению Дурново, взрывная ситуация на Балканах, где Германия ответила на недружелюбие России поддержкой австрийской агрессии и покровительством Оттоманской империи.
Дурново заключал, что судьба России, а быть может, и мира зависит оттого, сумеет ли она примирить Германию и Францию в едином Континентальном союзе вместо того, чтобы пытаться играть на их противоречиях. Этот Континентальный союз (несколько десятилетий спустя его назовут Европейским союзом) был также главной внешнеполитической идеей Витте. Он считал, что неспособность России его создать обещала мировую войну21. Причем столь громогласно идею свою проповедывал, что был в конце концов даже «обвинен в измене»22. Любая держава, которая потерпит поражение в грядущей войне (если ее не остановить), добавлял Дурново, навлечет на себя революцию23.
Leaven D. Op. cit. p. 80.
Ibid. P. 76.
Ibid. P. 79.
Глава девятая
СТОЛЫПИН И Розен как губили петровскую Россию
Конечно, в геополитической картине Дурново и Витте были свои прорехи. Они очевидно недооценивали непримиримость вражды между тогдашними Францией и Германией и силу националистических движений внутри Австро-Венгрии. Но главное, недооценили они мощь идейного излучения выродившегося славянофильства в самой России. А оно между тем давно уже, как мы видели, заразило и западническую элиту, превратив ее в то, что назвали мы «национально ориентированной» интеллигенцией. Иначе говоря, традиционные славянофильские темы, приведшие в 1850-е к крымской катастрофе и в 1870-е к унизительному поражению в Берлине, такие, скажем, как тема русского Царьграда или великой миссии России в отношении братьев-славян вошла в плоть и кровь ее культурной элиты. Но если не понимал этого даже «русский европеец» Витте, презиравший славянофильство, то еще меньше понимал это Столыпин.
Внешняя политика, впрочем, мало его занимала. Он требовал от нее лишь одного - мира. По крайней мере, на два десятилетия, которые, как он думал, были необходимы для радикального реформирования страны. Он знал, что Россия так же не готова к новой европейской войне в начале XX века, как не была она готова к Крымской в середине XIX. Она по-прежнему катастрофически отставала от других европейских стран во всем - от числа учителей и уровня грамотности до протяженности железнодорожных путей. И знаменитый индустриальный подъел* после революции 1905 года ничего в этой ее глубоко укоренившейся отсталости не изменил. Несмотря на все предвоенные успехи Россия и в 1912 году всё еще добывала лишь 13% угля, добывавшегося в Германии, и всё еще выплавляла лишь 26% стали по сравнению с противником, которому она бросила вызов. Короче, производила она те же два процента мирового ВВП, что и сейчас.На каждые юо квадратных километров территории по-прежнему приходилось в ней лишь 1,1 километра железных дорог, тогда как в Германии их было ю,6 километра, т.е. на порядок больше (от Франции Россия отставала в 8,5 раз, даже от Австрии в 6,5 раз).
Вдобавок три четверти ее дорог были одноколейками, что в случае войны обещало немыслимый транспортный хаос. Короче, как и во времена Крымской войны, Россия была обречена на поражение уже по одной этой -транспортной - причине. Добавим, что уровень грамотности населения был в ней, если верить компетентному исследованию Ольги Крисп, «значительно ниже, чем в Англии XVIII века»[124]. И что на юоо человек приходилось в России лишь 1,2 учителя (тогда как в Японии их было 2,8, в Австро-Венгрии - 3,2, во Франции - 4, в Англии - 4, 4, в США - 5, 7). Добавим все это - и тотчас станет понятно, почему новая европейская война представлялась Столыпину чумой, для предотвращения которой он был готов на любые внешнеполитические жертвы.
К сожалению, судьба не дала ему возможности сконструировать такую же ясную программу предотвращения войны, как его программа внутриполитической реформы. Он передоверил это своему министру иностранных дел Александру Извольскому, а тот оказался неспособен кардинально реформировать политику, унаследованную от контрреформы Александра III. Ту самую, что так очаровала Пайпса.Несчастьем России, наверное, было и то, что Столыпин не заметил в том же министерстве, всего на две ступеньки ниже Извольского, мощный и изобретательный ум, вполне способный создать реформистскую альтернативу самоубийственной славянофильской стратегии. Я говорю о бароне RR Розене,бывшем после России в Японии и США, который уже в эмиграции опубликовал двухтомник своих мемуаров «Сорок лет дипломатии»[125]. Мы сейчас увидим, в чем состояла альтернатива Розена.Но сначала посмотрим, как описывает ситуацию в роковом июле 1914-го Пайпс, следуя, разумеется, славянофильской схеме: «Во многих предшествовавших конфликтах на Балканах Россия, к негодованию своих консервативно-патриотических кругов [вот, заметим к слову, откуда взялась «дипломатическая Цусима» у Гучкова и Струве], часто уступала первенство. Поступить так же в новом кризисе, усугубившемся в июле 1914 года после того, как Австрия предъявила Сербии заведомо оскорбительный ультиматум, означало для России забыть о своем влиянии на Балканах и вызвать глубокие осложнения внутри страны»26.О каких таких «глубоких осложнениях» речь, Пайпс не объясняет. Но вот по поводу того, стоило ли бросать страну в бездну военной катастрофы ради «влияния на Балканах», у Розена есть что сказать. Гораздо смелее, чем Дурново и Витте, заявлял он, что России вообще нечего делать на Балканах. Что вся ее балканская политика бесплодна и нереалистична. Вот его аргументы. Во-первых, славянская солидарность, полагал он, пустой звук, миф. Балканская война 1913 года, в ходе которой Сербия в союзе с Румынией и, между прочим, со своим заклятым врагом Турцией, напала на Болгарию, тоже, между прочим, славянскую и православную, продемонстрировала это с полной очевидностью.
Самое в этом любопытное, что будь Розен знаком с идеями Соловьева, он нашел бы, что предсказал мой наставник эту неопрятную свару между славянскими «братьями» России еще за четверть века до того, как она совершилась. Уже в 1888 году обличил он молодогвардейские планы «добить издыхающую Оттоманскую империю, затем разрушить империю Габсбургов». С необыкновенной своей политической проницательностью объяснил он тогда, что даже в случае успеха не получится из этих планов ничего, кроме «кучи маленьких национальных королевств, которые только и ждут торжественного часа своего освобождения, чтобы броситься друг на друга»27. Именно это ведь и случилось тринадцать лет спустя после его смерти, когда идея «Валикой Сербии» насмерть схлестнулась с идеей «Великой Болгарии». И разве не оправдалась еще год спустя горькая ирония Соловьева, что «стоило России страдать и бороться тысячу лет, становиться христианской со святым Владимиром и европейской с Петром Великим... и все для того, чтобы в последнем счете стать орудием великой идеи сербской или великой идеи болгарской»?28
- 100 величайших соборов Европы - Саймон Дженкинс - Искусство и Дизайн / Прочее / История / Архитектура
- Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929 - Эдуард Халлетт Карр - История / Разное / Прочая научная литература / Прочее
- Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов - Зарубежная образовательная литература / История / Прочее
- Мето. Мир - Ив Греве - Прочее
- «…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957) - Георгий Адамович - Прочее
- Псковская земля. Русь или Европа? - Юлия Игоревна Андреева - Зарубежная образовательная литература / История / Прочее
- Попаданец XIX века. Дилогия - Михаил Леккор - Прочее / Попаданцы
- Про Ленивую и Радивую - Автор Неизвестен -- Народные сказки - Детский фольклор / Сказка / Прочее
- Постмодернизм в России - Михаил Наумович Эпштейн - Культурология / Литературоведение / Прочее
- Пустыня в цвету - Джон Голсуорси - Прочее